Алексей Венедиктов - Алексей Венедиктов, Тина Баркалая, Катя Гордон, Анна Субботина - Доброй охоты! - 2007-04-06
АМАЛИЯ: О счастье, о радость для журналистов. Побыть с ним в одном эфире - это как для гбиста пострелять из пистолета Дзержинского. И вот оно везение. Мы не только побудем, но и постреляем. Алексей, Алексеевич Венедиктов. Он же Алексей Алексеевич, он же Алексей. Можем мы Вас так сегодня называть?
АЛЕКСЕЙ ВЕНЕДИКТОВ: Легко.
АМАЛИЯ: И кто же будет у нас сегодня стрелять? Я-то что кокетничаю?
ЕКАТЕРИНА ГОРДОН: Родила неделю назад!
ТИНА БАРКАЛАЯ: Меньше.
АМАЛИЯ: Да, имею право пококетничать. Начать, наконец-то, уже со знанием дела, итак…
А. ВЕНЕДИЕТОВ: Я тебя поздравляю, на самом деле.
АМАЛИЯ: Спасибо.
А. ВНЕДИКТОВ: Я, конечно, не могу поздравить девочку с этим именем, как бывший школьный учитель. Я представляю, как ее в школе будут дразнить. Это только сумасшедшие родители, которые об этом не думают. Но, тем не менее, она очень красива. Ну, я тебя поздравляю. И Вадика поздравляю.
АМАЛИЯ: Спасибо. Ну, ладно. Но мы не об этом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но ему бедному хуже всех. Говорю, как мужчина.
АМАЛИЯ: Так, он сразу уводит…
А, ВЕНЕДИКТОВ: Я ушел в кусты сразу.
Т. БАРКАЛАИ: Мне кажется, он нашем жертву сейчас в тебе… У меня для тебя есть новость.
А. ВЕНЕДИКТ: Хвостом встань. Знаешь, как следы заметать? Шых, шых, шых. И ушел по снегу.
АМАЛИЯ: Да, да, да. Сейчас Вы нам все это покажете. Итак, …
А. ВЕНЕДИКТОВ: Легко.
АМАЛИЯ: Кому будем показывать. Тине Баркалая, режиссеру, Екатерине Гордон, режиссеру и писателю. Тина, Вы еще ничего не написали? Ну, вот сейчас думаю. Я думаю все-таки стать поэтом. Кстати, вот сейчас вот эти темы как-то совершенно не варьируются. Все как-то с прозой работают. Мне кажется, что если сейчас все писатели, поскольку их достаточно много сейчас образовалось, начнут писать какие-то поэтические произведения, это будет как-то… Ну, например, про Рублевку было бы неплохо.
АМАЛИЯ: Да, конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Четвертая рифма: кровь, любовь, морковь, рублевь.
АМАЛИЯ: Итак, с чего же мы начнем, девочки? С какой же стороны то?
Т. БАРКАЛАЯ: Полукровка.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Полукровка. Просто кровка.
Т. БАРКАЛАЯ: Вот морковка.
АМАЛИЯ: Так. Да. Т.е. стихи мы уже пописали в эфире.
Е. ГОРДОН: Раз начали заметание следов. С каким животным Вы себя ассоциируете?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, просто у меня в школе была такая игра детская. Еще когда я учился, а не когда я учил в школе. Меня почему-то называли пантерой мужского вида. Я был очень ленивый и все время, сидючи на второй парте, потягивался.
Е. ГОРДОН: И с длинными ногтями.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Когтями. Ногтями – это… Когтями. Очень люблю царапать.
Т. БАРКАЛАЯ: А почему ты сейчас этот вопрос задала? Можно я, как продолжение.
Е. ГОРДОН: Ну, как, чтобы, простите меня, начить.
Т. БАРКАЛАЯ: А, чтобы начить, понятно. Чтобы понять, как стрелять.
Е. ГОРДОН: А девочкам нравились в школе?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет.
Е. ГОРДОН: А они Вам? Как рано они Вам начали нравиться?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Детский сад. Обычная, банальная история. Все ходили в детский сад, выезжали на юг. И купались в море голышом. Там и нравилось.
Т. БАРКАЛАЯ: В детском саду?
А. ВЕНЕДИКТОВ: В детском саду.
Т. БАРКАЛАЯ: Купались в море?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Купались в море. Уезжали в Евпаторию.
Т. БАРКАЛАЯ: Вот все-таки правильно сделали родители, что все-таки не отдали меня в детский сад.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так бы в море не купалась бы. Моря не знала бы.
Т. БАРКАЛАЯ: Нет, в море купалась, но не в детском саду.
Е. ГОРДОН: А первая любовь в детском саду? Помните?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Марина. Фамилию не помню. Фамилию в детском саду кто же помнит. Марина, помню, была пухленькая.
Е. ГОРДОН: А были какие-то эротические эмоции первые?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да кто же помнит в 5 лет свои эротические эмоции? Что ж там? Тогда все эротическое в 5 лет.
АМАЛИЯ: Знаете, бывали какие-то у нас гости, которые помнили какие-то…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Врут. Это как Лев Толстой помнил, он там с младенчества, с пеленок был. Все врет. Врал. Никто ничего не помнит.
АМАЛИЯ: А вот насколько важны были вот эти всякие… Ну, потому что кто-то по школе помнит именно свои школьные романы какие-то…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я помню все свои романы.
АМАЛИЯ: Там "Школьная пора" ля, ля, ля, ля.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я еще петь не умел.
АМАЛИЯ: Да. А кто-то помнит непрерывное обучение какое-то. Или там ну кому что запоминается. У Вас какие акценты расставлены вот на том возрасте?
А. ВЕНЕДИКТОВ: У меня? У меня было очень много обучения действительно. И поскольку я был самым маленьким мальчиком в классе, ну, по росту, во всяком случае, приходилось самоутерждаться. Ну, это нормально, да. Значит, приходилось учиться драться все время. И был всегда побиваем, потому что был самым слабым. Постоянно лез на рожон. А поскольку еще значит дикие комплексы, то я только в 10 классе узнал, что у меня зрение уже тогда было минус 9. До этого мир мне казался красивым и расплывчатым. И я не носил очки. И естественно, когда я бил в нос, то беспрестанно промахивался и попадал в стену. Потому что я не видел носа, он расплывался, противника. В общем, был побиваем и лез на рожон. Пожалуй, вот так было. Мои воспоминания. Это между уроками и драками. Ну, не драками, а избиениями меня. Ну, так, драками.
Т. БАРКАЛАЯ: Просто приятные воспоминания.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я очень любил школу…
Т. БАРКАЛАЯ: Любили да? Странно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, на самом деле, вот эти все драки школьные - это же признак команды. Бьют своих. В школе не бьют чужих. В школе бьют своих. Одноклассников, или из своей команды, своих дворов. Мы покровские ребята…
Т. БАРКАЛАЯ: А Вы считаете, что это признак того, что это бьют своих.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, это все равно, как девочку за косу дергать. Это…
Т. БАРКАЛАЯ: Мне кажется, что дети такие жесткие бывают.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Очень жесткие, очень жестокие.
Т. БАРКАЛАЯ: Т.е. Вы очень философски относились к тому, что…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это я сейчас отношусь.
Т. БАРКАЛАЯ: Потому что, мне кажется, нет ничего страшнее, чем детская обида. Вам было обидно же.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ой, Вы знаете, это очень быстро проходит, на самом деле…
Т. БАРКАЛАЯ: У меня до сих пор остались.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не могу воспринимать, как девочки, еще ни разу не был девочкой в жизни. Может быть, был в предыдущей жизни, ну, там где-то. Но на самом деле, у ребят там все очень быстротечно. Мы же младше, психологически мы младше наших одноклассниц. И мы мальчонки по сравнению с нашими одноклассницами. Они гуляли всегда там на два, на три года старше. А нас, ну, мелюзга, интересовала, понимаете, мы там и страдали массово. Потому и побили друг другу морды и пошли страдать, как обычно.
Т. БАРКАЛАЯ: А скажите, пожалуйста. Вот Вы приходили домой, вот Ваше детское расписание. Каждый помнит какое-то свое детское расписание.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не очень стремился домой, потому что у меня был отчим. И как-то было это все не очень тепло, скажем так. В младших классах особенно. А в старших я уже вообще не приходил домой. Т.е. приходил домой поздно вечером. Значит, друзья дома. Улица, гуляние. Драчки такие. Ну, так, ничего особенного, все банально, поэтому мое детское расписание было такое. Я, значит, прилежным учеником двигался в школу утром. После того, как уроки заканчивалась, и если я делал уроки, я старался их делать в школе. После чего мы с друзьями либо шли в гости к кому-то, либо ходили в кино, либо болтались во дворах. Потом я ехал домой. Все было банально, просто, ничего особенного, выдающегося в жизни не было.
АМАЛИЯ: И как такой дворовый, по сути…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Московский… Нет, не дворовый, уличный. Это не был двор. Это разные вещи, конечно. Это не было… вот до 14 лет был двор. Потому что потом я переехал на окраину Москвы и ездил в школу до конца вот с 6 класса. Не хотел покидать школу. Меня хотели перевести, впервые там. Появилась хитрая Венедиктовская морда, как мы с сыном теперь говорим. Я отказался. Я говорю: я не буду ходить в школу и все. Я ездил естественно на метро. И во двор уже… Там нет двора. Я ходил сначала в старый двор. А потом мы все там вокруг Курского вокзала, где школа, ну, болтались. Ну, это называется "болтались".
Т. БАРКАЛАЯ: А Вы с Покровки…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я с Покровки, да. Покровские ребята.
Е. ГОРДОН: А можно провести какие-то параллели с детством сегодня. Т.е. были Вы маленьким, противным, драчливым, хотели как-то самоутверждаться.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не был противным. Я поймался. Я думаю, что я был противным.
Е. ГОРДОН: Тина, напоминаю, что мы тут охотимся.
А. ВЕНЕДИКТОВ: В кусты… У меня четыре лапы. Одну отобьете, на трех ускакаю.
Е. ГОРДОН: У меня тоже четыре лапы, поэтому хватит на все подножки. И сейчас радиостанция "Эхо Москвы". В этом огромном медиа пространстве тоже маленькая, драчливая…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кать, все то же самое. Нет, Кать, все то же самое. Ну, это же отражение тех людей, которые делают. Не только меня, но мы все, вот вся кампания, которая есть, из разных даже городов, мы все…
Е. ГОРДОН: Т.е. все самоутверждаются.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Безусловно. Мы все самоутверждаемся. И продолжаем это делать с великим счастьем.
Е. ГОРДОН: А красивые женщины есть на "Эхо Москвы" кроме Амалии?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, и полно.
Е. ГОРДОН: А нравятся Вам?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, и полно.
Е. ГОРДОН: А эротические какие-то…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, и полно.
Е. ГОРДОН: О!
АМАЛИЯ: А вот тут еще спрашивают, хватит ли у нас, так сказать, смелости на вопросы ниже пояса. Да, кстати, к нам присоединяется Аня Субботина, журналист. Хорошо выглядит. Прекрасно, можно сказать. Присоединяйся.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Микрофон к себе поверни.
АННА СУББОТИНА: Я просто готовилась.
АМАЛИЯ: Раздевается. Обнаженная. Хорошие часы, бусы. Ну, в общем, короче, присоединяйтесь, Анна. Скажите, пожалуйста, вот это вдруг в учительство. Это преобразовывать мир к лучшему?
А. ВЕНЕДИКТОВ: О нет.
Е. ГОРДОН: Опять самоутверждаться за счет маленьких?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Там все было очень смешно. Первую книгу, которую я прочитал в 5 лет, научился читать, это было "Три мушкетера".
АННА СУББТИНА: Я думала "Первый учитель", может.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, вот думала неправильно. На самом деле, потому что я прочитал просто, ну, вот "Три мушкетера" и "Три мушкетера". И после этого, значит, интерес к истории. Интерес потому что надо пересказывать кому-то, кто не читал. Козлы, никто в 5 лет никто не читал "Три мушкетера". Как это вообще может быть? Вот как это может быть, когда в пять лет не прочитали "Три мушкетера"?
Т. БАРКАЛАЯ: Я Вас прекрасно понимаю. Моя сестра тоже в 5 лет прочитала "Три мушкетера". И 13 лет его всем рассказывала.
А. ВЕНЕДИКТОВ: По-моему, кто-то в Вашей передаче… Нет, это Михаил Мишин, по-моему, то ли сегодня, то ли вчера в интервью сказал, что самым страшным ударом в детстве, у нас с ним был одинаковый удар, было, когда он открыл "Виконт Де Бержелона" и увидел главу "Смерть Д'Артаньяна". И он зарыдал. Вот это та самая история. И потом есть фотография, где я в 6 лет сижу перед огромным белым медведем, ну, естественно игрушкой. И, значит, читаю ему вслух "Три мушкетера". Ну, преподаю, грубо говоря. Есть такая фотография.
Т. БАРКАЛАЯ: Моя сестра в этот момент прыгала где-то в возрасте 9 лет с балкона второго этажа высокого дома бабушки. Они хотела спрыгнуть вниз и кричала, выкинула раскладушку со словами: «Расстелите мне, я буду прыгать, как прыгали на Грежскую площадь».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хотелось бы познакомиться с сестрой.
Т. БАРКАЛАЯ: Теперь пианистка. Но это правда.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, с пианисткой, пожалуй, не надо. У меня с музыкой плохо.
Т. БАРКАЛАЯ: Зато с "Тремя мушкетерами"…
А. СУББОТИНА: Зато честно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Честно.
АМАЛИЯ: А со скольких лет бороду отпустили? И главное зачем?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Пошел в институт, недобрал…
А. СУББОТИНА: Ну, подождите. Это было мое предложение – побриться налысо. Создать повод. Нет. Вам, Алексей Алексеевич.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Торговая марка не продается. Просто в институт пошел, недобрал полбала. Не умел ставить запятые в сочинении. Пошел на вечерний и стал работать почтальоном. В 7 утра надо быть на работе. Соответственно, ну, куда бриться то. А потом уже как-то, ну, лень, в общем, грубо говоря. Лениво.
Е. ГОРДОН: А правда не бывает мужчин, которые не изменяют женщинам. Вот одной жене.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не знаю всех мужчин просто. Может быть, и бывают.
А. СУББОТИНА: Есть ли у Вас друзья, которые хранят верность одной жене с котлетами всю жизнь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Друзья? Нет, мои друзья более легкомысленны. Все более легкомысленны.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И сдались! Я не назвал их пофамильно.
Т. БАРКАЛАЯ: Теперь люди будут говорить: ты мне не друг. (Смех). На всякий случай имей в виду…
А. СУББОТИНА: Ну, те, которые не оскандалились за последнее время, безусловно, могут так сказать. Те, кто оскандалились, уже не смогут. Придется насильно быть друзьями.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не знаю. Я не делюсь с друзьями своими сентиментальными соображениями. Зачем им усложнять жизнь.
АМАЛИЯ: А вот, кстати, по наблюдениям. Делитесь Вы с друзьями, как не соберешься с Вами… Ну, вот говорите о политике постоянно. Как это так почему-то?
А. СУББОТИНА: А потому что самая интересная тема у нас.
АМАЛИЯ: Нет, политика самая интересная…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы пока поговорите, я помолчу. Ну, вот и сами говорим о политике со светским корреспондентом газеты "Коммерсантъ". Нет, а полтика, можно говорить на любую тему, можно говорить о моде, но это все равно отражение жизни. Если ты хорошо говоришь о моде, хорошо знаешь, да, то тогда ты можешь говорить как о всей жизни. Те же люди…
А. СУББОТИНА: Ну, даже мода в политике есть.
Е. ГОРДОН: Эротизм есть в политике?
А. ВЕНЕДИКТОВ: О, да, да.
АМАЛИЯ: А Вам нравится Хакамада?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне нравится Хакамада.
Е. ГОРДОН: Как женщина?
А. СУББОТИНА: Как женщина.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне нравится, как женщина.
Е. ГОРДОН: О-о. А кто у нас еще, какие еще у нас есть такие привлекательные бабы, не побоюсь этого слова.
Т. БАРКАЛАЯ: Кроме Джахан Полыевой…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Слизка Любовь Константиновна.
Е. ГОРДОН: О-о.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, фантастически. Я не знаю, как ее оценивают женщины, ну, вот такая дама с мужским характером, она реально нетруслива. Я очень боюсь трусливых женщин. Потому что трусливые женщины, они предают изначально.
А. СУББОТИНА: А такие женщины, они должны привлекать слабых мужчин.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А я слабый. Я очень слабый. Они изначально… Я совсем слабый. Они изначально предают. Вот, мне кажется, я с Любовь Константиновной несколько раз общался, разговаривал, был в кампаниях. Мне кажется, она очень сильная, такая редко сильная женщина. Ну, образ такой у нее. Наша задача через образ проходить. Мало ли у кого какой образ. Она…
Е. ГОРДОН: А Вы с ней кокетничали?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ой, слушайте. Любовь Константиновна это Афина Паллада.
Е. ГОРДОН: С Афинами не кокетничают.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Если проходит смертный, Афина она тебя молнией шандарахнет так, что будешь с обожженной щекой.
А. СУББОТИНА: Так это сексуально, когда нельзя даже пококетничать? Я просто хочу уточнить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, если ты кокетничаешь, у тебя есть какая-то цель, зачем.
Е. ГОРДОН: У женщин нет никакой цели.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я Вам ответил. Я еще женщиной не был в этой жизни.
А. СУББОТИНА: Алексей Алексеевич, давайте просто разберемся. Если для Вас это сексуальный объект, или не только для Вас…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это сексуальный объект? Какой?
А. СУББОТИНА: Ну, Слизка, в данном случае. Соответственно, это на подсознательном уровне идет кокетство.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я отвечу тебе. Я научился контролировать свое подсознание… Я надеюсь, что я научился контролировать свой подсознательный уровень.
А. СУББОТИНА: А это хорошо?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Во всяком случае, я много раз замечал за собой, что я могу это делать... Это не хорошо и не плохо. Это так…
А. СУББОТИНА: Т.е. приходилось контролировать. Вот как она пройдет…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я это делаю даже сейчас.
Е. ГОРДОН: Трудно Вам это дается!
А. ВЕНЕДИКТОВ: Еще пара барышень и я потеряю… Как сегодня было сказано? Хорошо контролируемый хаос. Вот это я.
Т. БАРКАЛАЯ: К сожалению, наши радиослушатели не видят, что сейчас происходит в студии. Поскольку все мы сейчас вчетвером, каждая по-своему, пытается кокетничать с Алексеем Алексеевичем. При этом каждая делает… Одна делает вид, что она не кокетничает, другая делает вид, что кокетничает, но не так. Третья делает еще что-то.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Поэтому я хвостом шых, шых.
Т. БАРКАЛАЯ: Четыре барышни сейчас пытаются разговаривать о кокетстве, делая вид, делая вид, что они при этом не кокетничают.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Разговаривайте. Говорите, мне приятно.
Т. БАРКАЛАЯ: Даже в голосе это чувствуется.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, говорите. Мне приятно.
АМАЛИЯ: Самое главное, он нас каким-то образом поставил. Извините, сразу каким-то. Вот я пытаюсь сейчас, сижу, смотрю и думаю. Вот как это получилось.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Надо уметь загонять охотников. Это, кстати, для интервью очень важная вещь. Я могу себя подавить, как интервьюер и превратиться в другого, но в принципе для интервьюера главное, человек приходит на тебя охотиться на самом деле…
АМАЛИЯ: Впервые в радиоэфире спою. Да здравствует наш Карабас удалой, уютно нам жит под его бородой…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Правильно, говорите, нам приятно.
АМАЛИЯ: Научите, а как так загонять.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет. Надо себя контролировать. Это история жизни, которая Вас потоптала. Вот если она Вас потоптала, не дай Бог, Вы научитесь контролировать.
А. СУББОТИНА: Слушайте, а если человек будет себя постоянно контролировать, это же будет так скучно, ну, будет так скучно. Как машина. Зачем нам такое?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Анна, я не всегда буду себя контролировать.
А. СУББОТИНА: Это обещание?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
Е. ГОРДОН: А насколько тщеславны Вы?
Т. БАРКАЛАЯ: Мы не будем Вам мешать.
Е. ГОРДОН: Алексей Алексеевич, а насколько Вы тщеславны? Вот тоже не все наши радиослушатели знают, но вот в гостевой комнате там огромный Ваш портрет. Скажу честно…
А. СУББОТИНА: Это культ личности.
Е. ГОРДОН: За Вашей спиной многие посмеиваются, приходя даже к Вам на радиостанцию…
Т. БАРКАЛАЯ: Сейчас перечислим кто.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, лучше списочек, да.
Е. ГОРДОН: Больше того, лично меня это сначала возмутило.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вам как? Правду или серьезно?
Е. ГОРДОН: Правду. Зачем, с какой целью?
А. СУББОТИНА: Мне кажется, очень органично.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот, правильно, Аня, молодец. Это не хлыст, а нагайка.
Т. БАРКАЛАЯ: Я могу сказать, главная задача сейчас…
А. СУББОТИНА: Так это подарок, наверняка.
Т. БАРКАЛАЯ: Поверьте мне, девочки. Сейчас главная задача вот в этой ситуации, или делать вид, что мы будем правильно отвечать. И тем не менее извините, что я Вас перебила, очень хочется поговорить о политике.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сейчас, я про портрет. Про портрет я отвечу.
А. СУББОТИНА: Кстати, да, про политику реально хочется поговорить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Значит, это очень простая вещь. У нас в Газпроме принято в коридорах, что портреты начальников висят, если Вы зайдете в большое здание, все руководители висят. Мы маленькая радиостанция, но газпромовская. А портер большой. Больше, чем любого газпромовского начальника. В этом, правильно, тщеславие. Но самое главное, что все-таки под портретом висит нагайка. Чтобы когда меня нет, они не забывали.
Т. БАРКАЛАЯ: Не под портретом, а справа.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, под портретом.
Т. БАРКАЛАЯ: Справа.
Е. ГОРДОН: Под, под.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, под портретом. С памятью у меня все в порядке. Я, конечно, человек немолодой, но с памятью у меня все хорошо. Я не злопамятный, но я злой, и память у меня длинная. Вот это та самая история.
Т. БАРКАЛАЯ: Отомщу и обижу.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я просто сниму нагайку, да. И что? Все? Стрелы кончились? Арбалеты отстреляли?
Е. ГОРДОН: А блондинки или брюнетки?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не имеет значения.
Е. ГОРДОН: А размер имеет значение?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет.
Е. ГОРДОН: А кто сказал… Почему?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кто сказал? Я сказал.
Е. ГОРДОН: Может, Вас обманывали всегда? Не хотели обидеть.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Может быть. Но я-то говорю о себе.
Е. ГОРДОН: Понятно.
Т. БАРКАЛАЯ: Может, пойдем какими-то большими гранатами. Вообще перестанем вот эти отравленные стрелы кидать.
Е. ГОРДОН: Ну, есть традиции драматургические.
Т. БАРКАЛАЯ: Может быть, пойдем как-то какими-то другими маршрутами.
А. СУББОТИНА: Да, можно я, наконец, задам вопрос про политику?
Т. БАРКАЛАЯ: Вот, например. Аня сейчас задаст вопрос про политику.
А. СУББОТИНА: Я его все время, скажу по секрету, задаю, ну, в личных беседах…
Т. БАРКАЛАЯ: Ну, по секрету.
А. СУББОТИНА: Но теперь я задам его на всю страну. Так останется ли, по-вашему, Владимир Владимирович на третий срок в связи с заявлением Миронова и вообще всякими другими интересными…
Т. БАРКАЛАЯ: Ничего он Вам об этом не рассказывал?
А. СУББОТИНА: Да, ну, может быть, он Вам рассказывал, или Миронов Вам рассказывал.
А. ВЕНЕДИКТОВ: В связи с заявлением Миронова не останется.
А. СУББОТИНА: Так, а без связи?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А без связи он сам еще не знает.
Е. ГОРДОН: А можно ли назвать Путина главным эротическим символом?
Т. БАРКАЛАЯ: Свет, я знала, что ты это спросишь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что нет. Я на самом деле…
А. СУББОТИНА: Ну, подождите. А для Алексея Алексеевича, почему он должен быть эротическим символом?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Для меня главный эротический символ, если бы Вы спросили про кого-нибудь другого.
А. СУББОТИНА: Любовь Слизка, знаем.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот, например, да. А Владимир Владимирович, не знаю, может быть, действительно такие люди вызывают массовое обожание, поклонение. Может быть, даже массовое поклонение…
А. СУББОТИНА: Именно статусом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И во многом статус важен в этом смысле. И во многом это такая подсознательная история, как власть. Вот власть, она так притягивает очень многих…
Е. ГОРДОН: Она эротична.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, наверное.
А. СУББОТИНА: Это вообще очень серьезные…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Поэтому я и говорю, что разговор о политике, это то же самое…
Е. ГОРДОН: А Кондолиза Райс сексуальная?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ой, какие коленки!
А. СУББОТИНА: Ну, т.е. хорошие или плохие?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Она сидела рядом. Это было одно из самых сложных интервью в жизни.
А. СУББОТИНА: По самоконтролю?
А. ВЕНЕДИКТОВ: По самоконтролю, конечно. Потому что она все это сознает. Я должен сказать, что вот ее самоконтроль нам только снится. Значит, она сидит рядом, вот буквально так же, как сейчас сидит Амалия. И закладывает постоянно ногу на ногу, значит, вот в красном платье в черных колготках. Причем постоянно ее колено находится где-то у моего локтя. Вот так…
А. СУББОТИНА: (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) все разные. Просто провоцируется.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И я как-то все время забывал, какой следующий вопрос я хотел задать, потому что у меня глаз все время, это даже видно на телеэкране, глаз все время уходил туда. Фантастически красивая фигура и коленки.
АМАЛИЯ: Я что самое главное у женщины вообще?
Е. ГОРДОН: Какая часть тела?
А. ВЕНЕДИКТОВ: В разных женщинах разное.
А. СУББОТИНА: Самое интересное. Руки?
АМАЛИЯ: Нет, я не про части тела спросила.
А. СУББОТИНА: А мы про части тела хотим. Подожди.
АМАЛИЯ: Ну, я тоже спросила, Аня. Я Вас уволю.
А. СУББОТИНА: Я сейчас не работаю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Значит, на что я обращаю внимание, это вот Аня знает, это на руки. Это правда. Это вот да, посмотрите.
Т. БАРКАЛАЯ: И все сразу начинают смотреть.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это руки. Это… ну, буду банальным про глаза. Это шея. Знаете почему? Потому что я маленького роста. И я до глаз не достаю. А на уровне шеи я еще туда сюда вижу.
Т. БАРКАЛАЯ: Знаете, что происходит в студии? Многие спрятали свои руки, некоторые подтянули шею, но, тем не менее, делают вид, что они этого не делают, но, тем не менее, все эти жесты сейчас были произведены. У меня немножко другой вопрос. У меня вопрос про власть. Потому что мне кажется, Вы человек, который на сегодняшний день обладаете, на мой взгляд, очень серьезной властью. Потому что в Ваших руках медиа оружие. Это серьезное оружие, которое может быть. И как бы, что бы ни происходило на сегодняшний день, у вас есть самое главное. У Вас есть эти микрофоны, по которым мы сейчас в прямом эфире можем общаться. И это даже похлеще, может быть, даже телеэфира в какой-то степени, потому что все это происходит вот сейчас, здесь. И действительно Вы не можете контролировать того, что происходит. Скажите, пожалуйста, а вот столько лет "Эхо Москвы", которое держится, тем не менее, на этой волне прямого эфира, действительно столько людей, которые ему доверяют. На чем... Но это, тем не менее, все-таки бизнес. Это бизнес, это власть. И Вы сказали про Газпром, Вы сказали про портрет. А если сменится Ваш, ну, скажем, Ваш на сегодняшний день, я не знаю, как это правильно назвать, медиа партнер. Акционер…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Владелец.
Т. БАРКАЛАЯ: Что, по-вашему, ощущению, насколько это будет серьезным ударом для Вас?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Отвечу на такой серьезный вопрос, на ночь глядя.
Т. БАРКАЛАЯ: Извините.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ничего страшного. Я отвечу коротко. У нас менялся уже медиа партнер. У нас был Владимир Гусинский, с одной позицией, пришел Газпром с другой позицией, т.е. государства, "Эхо" не изменилось. Дело в том, что на "Эхе " работают самостоятельные люди, начиная от самых, самых молодых корреспондентов. Т.е. люди, которые само себя уважают, если хотите, любят, тщеславны. Что плюс, а не минус, на мой взгляд. На взгляд главного редактора. Я это учитываю при работе. В общем, они ведут себя, как хотят. Это очень плохо для менеджера, для меня, но очень хорошо для радио. Я вообще сторонник цензуры на "Эхе", потому что они там чего-нибудь скажут, а я потом, значит, разгребай. Но если говорить серьезно, суть в том, что здесь работают люди, которые уже состоялись. Поэтому, если сменится медиа партнер, и он будет требовать другой редакционной политики, ну, мы сначала посопротивляемся, против лома нет приема, каждый выберет свой путь, скажем так. Поскольку Вы видите, что при смене уж совсем там Володи Гусинского, с которым мы приятельствуем до сих пор, до руководителей Газпрома, которые не мешают нам работать, редакционная политика не поменялась. Она поменялась из-за времени. Стало больше гламура, стало больше, как нас обвиняют, желтизны. Хотя я так не считаю. Стало больше легкомысленности и …
Т. БАРКАЛАЯ: Кстати, с рекламой что у Вас?
А. ВЕНЕДИКТОВ: С рекламой все в порядке.
Т. БАРКАЛАЯ: Т.е. все это присутствует…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы живем на рекламу.
Т. БАРКАЛАЯ: Естественно. Я поэтому и задаю…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы платим дивиденды Газпрому, а не Газпром содержит нас. Но на самом деле, это мир такой. Вот недавно очень смешной сейчас… Главный редактор агентства "Рейтер" сказал буквально следующее моей подруге Свете Миронюк, которая возглавляет РИА новости. Он сказал: если бы я думал, если бы мне 4 года назад сказали, что агентство "Рейтер" будет со свадьбы, кого там, будет давать 69 материалов, и что наши подписчики говорить " Где это со свадьбы?". Он говорит: я бы уволился 4 года назад. Эта желтизна, это грамур, это фигня. Это мир такой, и поэтому мы остаемся прежними.
Е. ГОРДОН: Алексей, хочу все-таки вернуть на круги своя.
Т. БАРКАЛАЯ: На сексуальные темы.
Е. ГОРДОН: Да. В драматургию передачи. Потому что некоторые охотники, очарованные зверем, уже ставят капканы своим партнерам.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я должен сказать р-р-р, мы пантеры. Львы мы, да, в прайде.
Е. ГОРДОН: Алексей Алексеевич, при всем естественно уважении…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. Я чувствую, что старость тут играет роль моя. Это возраст.
Е. ГОРДОН: Но возникает такая ситуация…
А. СУББОТИНА: Мужчины да боятся этих намеков?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я боюсь. Весь дрожу, как говорит мой сын.
АМАЛИЯ: Вот болтуны, так, дайте задать вопрос.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А почему я должен дать задать вопрос, на самом деле? Я ухожу таким образом. Почему я должен давать задавать вопрос?
АМАЛИЯ: Вы боитесь?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я, конечно, я весь дрожу. Я сказал.
АМАЛИЯ: Кстати, это манера Венедиктова. Кать, вот начни у него что-то спрашивать… Я понял вопрос. Я понял. Я сейчас понял. Так…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Еще минутку. Выиграли еще километр.
Е. ГОРДОН: Мне кажется, что все оплачены, в общем, партнеры. Значит, дубль десять. Алексей Алексеевич, и все-таки, именно благодаря "Эхо Москвы" вот в этом не побоюсь опять этого слова, медиа пространстве возникает иллюзия некоей свободы слова. Но совершенно понятно, что аудитория "Эхо Москвы" никак не соотносится с аудиторией Первого канала прогосударственного, или там десяти, двадцати радиостанций прочих. И соответственно возникает некая свобода, что вот же есть, как вот есть канал "Культура" для культуры, есть тут некая радиостанция для свободы слова. Но ведь она еще такую дурную роль играет. Потому что если что, всегда можно сказать: а вот на "Эхе" то говорят, мы не запрещаем. Т.е. в целом-то, если подумать, нехорошую роль играет Ваша радиостанция, потому что создает некую иллюзию вот этой свободы слова, которой нет на самом деле…
Т. БАРКАЛАЯ: Если, тем не менее, на "Эхо Москвы" говорится…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, ну, пусть они разговаривают.
Е. ГОРДОН: Ну, в общем "Эхо"… Речь шла об соотношении аудитории. У "Эхо Москвы" она намного меньше, чем у прочих медиа ресурсов. Поэтому вопрос, Тина, я тебе потом вне эфира объясню.
А. СУББОТИНА: Меньше разве?
Т. БАРКАЛАЯ: Нет, я просто поскольку занимаюсь медиа пространством, сейчас нас забьют, ты понимаешь, ногами.
Е. ГОРДОН: Нет, нас сейчас не забьют с одной ноги…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, она спросила мое мнение. Если есть вопрос, у меня есть ответ. Значит, ответ такой – мне плювать. Как говорит мой сын, нам с Венедиктовым плювать. Значит, суть в том, что я нему ответственность… Что такое ответственность? Меня интересует мое мнение обо мне и о моей жизни, моей семьи, моих друзей, моих близких людей, общим счетом там 47 человек, грубо говоря. И мне абсолютно плювать, что по этому думает г-н Буш, кто у нас там президент ЮАР, и г-н Путин. На самом деле, мне это интересно. Я делаю интересную работу. Почему я должен думать о том, что какой-то дядя Вася, дядя Джоржик, или там, я не знаю, дядя Франсуа, будет каким-то образом вмонтировать в мою жизнь и в мою работу свою политику. Да, пошли они все…
Е. ГОРДОН: Так если Вы говорите, что если Вас не наплевать только на эти 47 человек, как же Вы можете вещать на такую огромную аудиторию? Они же Вам верят?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, это их трудности.
Т. БАРКАЛАЯ: Кто другой бы нас запустил в эфир?
Е. ГОРДОН: Вот она свобода слова! Меня выпускают в эфир. Все нормально.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как раз эти люди понимают, что нам здесь это дело нравится, что мы здесь, мы здесь не можем друг перед другом лукавить. Потому что они друзья, большая часть здесь. Мы делаем разную интересную работу, которой люди пользуются. И мне, конечно, не плевать, что они пользуются, но плевать, что они говорят: А Вы знаете, что-то у Вас стало много, как они тут пишут. Что-то у Вас стало много брюнеток в эфире. Слушайте, у нас радио. Какое у Вас собачье дело, что у нас много брюнеток вообще. А даже если, вот у нас сейчас период брюнеток…
А. СУББОТИНА: А как они видят?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не важно. Или вот у Вас стало слишком много грузинок и слишком мало прибалтов. Ну, что я на это должен говорить? Ребята, аптека за углом.
Е. ГОРДОН: Ну, зато уж Алексей Алексеевич не такой, я считаю, однозначный стал.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, я совсем одномерный.
АМАЛИЯ: Хорошо, вот мы проговорили там про цензуру. Что что-то все-таки запрещается. Вот является цензурой "Эхо Москвы"? Заодно и узнаем.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я не могу сказать, что является цензурой "Эхо Москвы".
АМАЛИЯ: Ну, Ваше личное. Что Вы, например, не допускаете?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, например, у нас запрет на комментирование в эфире гостя, который в этот день был. Вот в спину. Завтра, пожалуйста. Позицию, пожалуйста. Ну, он был же. Ты в эфире мог ему сказать. Чего ты комментируешь. За это люди лишаются эфира, например, там на неделю. Если они позволяют. Это сформулированный принцип. Вот позицию комментируй этого человека, а лично его… У нас довольно сдержанно появляются материалы, это тоже позиция редакционная, на личную жизнь великих особ. Ну, если это не гламур только. Ну, собственно говоря, мало ли кто куда ходит. Ну, это не наша редакционная политика. Мы можем там обозревать это в газете "Жизнь"…
А. СУББОТИНА: Т.е. я со светской хроникой к Вам не смогу прийти.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, светская хроника светской хронике рознь, на самом деле. Есть вещи, которые общественно важные реально. Но общество, которое слушает. А есть вещи, которые, я считаю, ну, есть другие средства массовой информации.
АМАЛИЯ: Наркотики.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, ну, это закон собственно, закон запрещает. Ну, есть запрет. На радиостанции не употребляют спиртного, иначе, как, по-моему, разрешения. Дни рождения. Там приходит корреспондент, говорит: сегодня после можно открыть? Потому что на радио, когда человек выпивший приходит, это слышно. Теряешь контроль…
Е. ГОРДОН: Факт. Ик.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот да, да. Есть такие какие-то правила, ну, они такие все, знаете, таким опытным путем заведены. Вот запретили курить, например, в студиях. Потому что пришли компьютерщики и сказали: ну, блин, на всех компьютерах там этот табак висит…
Е. ГОРДОН: Налет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это же деньги. Я говорю: так, в студиях не курить, на рабочих местах, вон коридор, пошли туда. Это же не потому, что вот принцип, а потому, что техника. Ну, есть там ограничения по приглашению. Больше двух не собираться. Там спрашивают: почему у тебя этот гость каждую неделю? Что за ерунда? Ну, и т.д. Разнообразие. Никаких таких запретов особо нет.
А. СУББОТИНА: А Леонтьев все-таки достаточно постоянный.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У нас есть постоянные авторы еженедельные, она объявлены, как еженедельные. И это тоже правила игры. Ведь главное, чтобы были правила. Как извини меня, в отношениях женщины с мужчиной должны быть изначально правила. Некие правила.
Е. ГОРДОН: Да?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, конечно.
Е. ГОРДОН: Больше двух не собираться.
А. ВЕНЕДИКТОВ: (НЕ РАЗБОРЧИВО) Нет, таких правил нет. Между прочим, вот Вы будете смеяться, а многие знают, что, например, харасмент введен на "Эхе Москвы" в правила, в контракт. Более того…
Е. ГОРДОН: И каждый обязан харасментить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Если нет харасмент, ты…
А. СУББОТИНА: Видимо, следующая передача будет посвящена вопросам…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, это смех смехом, а в результате на "Эхе" сколько совместных браков? Сколько детей родилось? Я сам познакомился с женой на "Эхе". Вообще-то, это тоже служебный роман. На "Эхе" служебные романы это нормально, это приветствуется. И когда приходят сотрудницы и говорят: не знаю, как Вам сказать, но вот я в декрет. Я говорю: радость моя, иди в декрет, рожай, ради Бога, ты только главное возвращайся живая и здоровая. Это принцип такой нормальный. Это поддерживает тонус.
А. СУББОТИНА: Т.е. послание президента выполняете.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Еще до его послания. Это циничная… Ему обобщили нашу практику. Это циничная позиция руководителя. На "Эхе" должно быть легко и свободно. Все, в отношениях между людьми. Поэтому мне по барабану, какие события.
АМАЛИЯ: Как происходит увольнения на "Эхе"?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ой, тяжело. А это, знаешь, как учительская, вот уходит класс, предположим, ты детей этих взял 11-летними сопляками и выпускаешь 17, 18-ми летними юношами и они уходят всегда. А ты с ними 7 лет. Ну, посчитайте. 7 лет и каждый день. Особенно, если ты классный руководитель. Там походы, там то, се, пятое, то же самое и здесь. Ты общаешься каждый день. Потом приходит сотрудник и говорит: Алексей Алексеевич, знаете, я вот хочу поработать на телевидении. Вт я уже выросла из этого дела. А ты там и другие ребята, ты в нее вложился. Ты там… или в него, не важно. Ты растил, растил. Это всегда болезненная история. Очень часто воспринимается, как семейная измена. Тяжело. Это в общем даже для руководителя тяжело. Я не знаю, как для команды, да, там у всех свои отношения, но я всегда это, в общем, я это не показываю. Если мне приносят заявления, я подписываю сразу и предпочитаю не разговаривать. Но это всегда тяжело. Даже если уходит человек, после которого ты вздохнешь с облегчением. Но все равно тяжело.
А. СУББОТИНА: Подождите, подождите. А как же вот эти вот Евгений Кисилев? Это тоже 17-летний будет выпускник, если он вдруг тоже решит уволиться? Сорокина?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, конечно.
А. СУББОТИНА: Ну, подождите. Так это же все наоборот, вроде как?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А какая дифференция?
А. СУББОТИНА: Ну, как какая дифференция? Они уже были известные люди.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, вот смотри. Ну, и что. А какая разница. Это же не вопрос ученика. Вот сейчас очень упростила. Это вопрос отношений с людьми. Ну, вот берут люди и раз и переезжают в другой город. Там за 100 километров. Сначала что происходит? Сначала звонишь каждый день, телеграммы шлешь. Иногда на свадьбы ездишь. Потом у всех свои дела. Просто начинается другая жизнь. Они уходят в другую жизнь. Не потому что они в другом месте работают. У них другой круг друзей.
А. СУББОТИНА: Но Вы то все равно себя чувствуете учителем в данном случае.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, нет же, да, нет же. Я себя чувствую брошенным, а не учителем.
Т. БАРКАЛАЯ: Т.е. Вы называете это предательством или нет?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, я не называю это предательством. Я на первых порах это воспринимаю, как предательство. Но я быстро себя начинаю контролировать.
Т. БАРКАЛАЯ: А что Вы называете тогда предательством? Часто ли Вы с этим сталкивались?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, часто. Вы знаете, предательство, на самом деле, это лингвистический спор, как говорит Владислав Юрьевич Сурков, мы Вам здесь не лингвистический клуб. Предательство, это когда человек мотивированно тебя оставляет ради, как тебе кажется, некоего прогресса по жизни.
Т. БАРКАЛАЯ: Т.е. Вы предатель по отношению к ученикам, от которых Вы ушли в свое время?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, конечно. Когда я ушел, безусловно, и они мне это сказали. У нас были отношения. Причем сказали это маленькие. 7 класс. И хотя физически я это не мог делать, потому что я стал главным редактором, физически я давать уроки не мог, я стал халтурить реально. Их надо готовить к экзаменам, а у меня нет сил просто готовиться и времени. Я ушел, и они это сочли предательством. И вот недавно встречались в школе. И они мне это до сих пор напоминают. И я в себе это ношу.
Т. БАРКАЛАЯ: А в какой школе Вы работали?
А. ВЕНЕДИКТОВ: В обычной в московской, что номер назвать?
Т. БАРКАЛАЯ: Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: 875-я школа. Я там работал 20 лет. Это Юго-Западная. Обычная школа.
Е. ГОРДОН: А Вы разделяете кокетство женское от подхалимства? Очень же много девчонок красивых и симпатичных подходят к Вам и кокетничают с Вами и какие-то эротические импульсы посылают.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что значит какие-то? Весьма определенные.
Е. ГОРДОН: Весьма определенные. Вы вот разделяете отношение к себе, как к мужчине и к себе, как к начальнику?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет. Т.е. я понимаю головой, что оно так как-то…
Т. БАРКАЛАЯ: Вы понимаете головой, что такое может быть…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно, конечно, я понимаю, что там не по внешности, не по возрасту, не по характеру, ни по умению одеваться, не по возможностям я вот для той девушки вряд ли изначально подойду. Я не переоцениваю себя, но, во-первых, приятно, ну и хорошо. Это же ее выбор, а не мой.
А. СУББОТИНА: Кстати, а вот все-таки по поводу умения одеваться. Вот все-таки по поводу образа, как это сочетается с самоконтролем. Вот совершенно не скажешь, глядя на человека в клетчатой рубашке и вообще с бородой и с длинными волосами, что у него куча самоконтроля.
АМАЛИЯ: Весь в кудрях.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Очень трудно контролировать свои (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ).
А. СУББОТИНА: Просто на Суркова когда посмотришь, думаешь, что должна быть куча самоконтроля. Ну, во так.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне трудно сказать. Это я не понимаю, как связать. Ну, во-первых…
А. СУББОТИНА: Ну, он такой с иголочки.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Аня, я, во-первых, очень часто перемещаюсь в разных местах, и удобно ходить не в костюме, это правда, да. Просто ты выйдешь в мятом костюме. Лучше изначально одеть мятую ковбойку. Потому что она как бы создает образ. А, во-вторых, это часть бренда, естественно. Что я костюм не могу…
А. СУББОТИНА: Ну, а что это, чтобы человек расслабился как бы?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, нет, просто. Это соединение удобства с уже невозможностью сменить образ. Потому что в определенном смысле, как говорят наши маркетологи, это же образ "Эхо Москвы". Я не могу менять образ "Эхо Москвы". Я себе не подвластен в этом. Даже если захочу. Один пиджак у меня висит.
АМАЛИЯ: Вот каждый эфир думаю, читать мне некоторые сообщения…
А. СУББОТИНА: Где?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Дома.
АМАЛИЯ: Ну, такие, как бы хамского характера.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я умею хамить лучше.
АМАЛИЯ: Я понимаю. Каждый раз это в какой-то степени это понимаешь, что там начинаешь читать сообщение, понимаешь, что дочитывать его не надо гостю, что это может обидеть и т.д. Как Вы относитесь вот к тем людям, которые…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты знаешь, очень много смешного, потому что это определенный набор людей. Имеется в виду тех, кто присылает нам SMS и пейджер, да. Мы их уже знаем наизусть. Значит, их там человек 20, 40, ну, 60, скажем так.
Е. ГОРДОН: Энтузиасты.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это люди, как правило, одинокие. Они проводят у приемника, как я понимаю, если серьезно, они проводят у приемника, это их единственное окно в мир, возможно. Ну, или самое большое окно в мир. И у них не хватает общения. Можно общаться с нашими ведущими. Привлечь к себе внимание они не могут ничем. И грубостью выделяются. И они хотят, чтобы их озвучили. И вот какой-нибудь там Игорь или Светлана, предположим, да, или Тимур, они вот посылают, в надежде на то, что я зацеплюсь глазом, прочитаю. И потом будут говорить: вот, меня по радио процитировали. Я отношусь у этому снисходительно, за исключением отдельных вещей когда там нашим ведущим часто угрожают, и невозможно вести, когда там ведущие приходят. А я знаю, где гуляет твой ребенок сейчас. Это есть. И присылают ровно то место, где он гуляет.
А. СУББОТИНА: А это развлекаются или?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не знаю. И развлекаются… Да, и развлекаются и не развлекаются. Естественно, такие вещи мы передаем в правоохранительные органы, и несколько человек было уже, развлекуха, там как бы поставлена на контроль. Это не наше дело. Это дело органов. Но в принципе, бывает очень жалко. Потому что у тебя идет передача, вот сегодня, скажем, днем мы вели "Разворот". Идет передача. Мы обсуждаем, нам кажется, важную проблему. Может быть, она не важная - Украина. И вдруг какой-то человек начинает посылать… А нет, вру, пожар в Москвы. Там люди спасаются. В это время, значит, идет сообщение. А слово "ставропольский" ударение не там. Ну, слушай, дорогой мой, ну, мы говорим о том, что людей из пожара выводят. Ну, какая разница, как я сейчас сказал? Ну, какая разница? Вот это раздражает. Т.е. передача как бы начинает ломаться, если ты начинаешь ему отвечать. Поэтому я и придумал себе формулу. У меня есть формула, значит, аптека за углом. А другая формула: жалуйтесь в газету "Гудок". Это рекламная акция.
А. СУББОТИНА: Это мой (НЕ РАЗБОРЧИВО).
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, это твоя идея. Анка родила идею.
А. СУББОТИНА: Нет, это наша семейная любимая поговорка.
АМАЛИЯ: Да, итак. Семейная любимая поговорка. Напоминаю, чья она. Анна Субботина из "Светского обозревателя". Значит, кто еще в студии сегодня охотится. Тина Баркалая, Катя Гордон, это уже опытные охотницы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кто на кого охотится? Кстати, почему мне "с наслаждением старой охотницы"? Вот это чья была идея такой рекламы "Доброй охоты!"?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мое дело было придумать название, а дальше пусть они обзываются. Многодетной охотницы. Это тебя больше устраивает?
АМАЛИЯ: Хорошо. И охотимся мы сегодня на Алексея Алексеевича Венедиктова.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Охотимся, охотимся. Доброй охоты.
Т. БАРКАЛАЯ: Я прошу прощения. Сейчас вот только что буквально вот Вы так сакцентировали на том, что Вы придумали это название.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, я люблю это.
Т. БАРКАЛАЯ: Я просто это сейчас заметила, и хотела к этому вернуться. Потому что т.е. Вы, Ваша командность, она, с одной стороны. командность, но с другой стороны, Вы всегда все равно напоминаете о том, что кто же здесь главный. Потому что ну просто промелькнула фраза.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Совершенно неверно. Кстати, я могу сказать, что как раз вот придумывать и оформлять передачи, это мое сильное место, как главного редактора. Вот в этом я сильнее многих. Это правда. Не единственный, но сильнее многих. И название "Полный Альбац" тоже придумал я. И программу "Ищем выход" тоже придумал я. Название, я имею в виду.
Т. БАРКАЛАЯ: Нет, это здорово. Это действительно очень хорошо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я просто в этом сильнее. Есть масса. Например, скажем, в организации дискуссии сильнее Матвей. Я всегда уступлю ему место в организации дискуссии. Он сильнее…
Т. БАРКАЛАЯ: Просто сейчас прозвучал вопрос: кто это придумал?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, и что? Я же тщеславный Я же сказал.
Е. ГОРДОН: Я считаю, пару стрел мы все-таки всадили в спину.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я их тьфу, выдернул. Почему в спину?
А. СУББОТИНА: Кстати, какая разница между тщеславием и амбициями? Я все хочу задать этот вопрос.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, никакой разницы. Это все лингвистические игры.
А. СУББОТИНА: Ну, т.е. одно и то же.
А. ВЕНЕДИКТОВ: вот амбиции это хорошо, а тщеславие это плохо. Это вот для этого, да?
А. СУББОТИНА: Подождите, почему? Я всегда считала наоборот.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, вот видишь, поэтому какая разница. Ну, и что, да, я еще много чего придумал.
Т. БАРКАЛАЯ: Я считаю, что это правильно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, я не собираюсь это скрывать. Нет, если Вы считаете, если Вы можете публично сказать, что Вы в этом сильнее, то, значит. Вы точно можете сказать, что в другом сильнее другой. И, следовательно, переложить ответственность. Сразу. Я за это не отвечаю.
Т. БАРКАЛАЯ: Скажите, пожалуйста, вот какой Вы руководитель.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я хороший. Я отличный руководитель! Я замечательный руководитель.
Т. БАРКАЛАЯ: Я знаю неких руководителей очень серьезных каналов и т.д., к которым есть достаточно легкий подход, для того, чтобы принести, например, идею. И она как-то зажила, засветилась, получила эфир. Ты приходишь и говоришь: помнишь, там не знаю, Толян, говоришь ты…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Толян, кто у нас Толян?
Т. БАРКАЛАЯ: Не важно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чубайс.
Т. БАРКАЛАЯ: Помнишь, говоришь ты, ты два года назад идею замечательную подал. Вот я, помня это, решила это реализовать. И вот эти люди, как правило, вот приносишь им идею свою, говоришь им, что это придумал этот человек. И он с удовольствием это реализует. Ну, это хороший такой психологический подход. Не кажется, что такое может и с Вами происходить. И люди за спиной могу говорить о том, что, ну, как бы, да, вот для того, чтобы прийти к Венедиктову, достаточно принести идею, выдать эту идею за его.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А это не имеет никакого значения, на самом деле.
Т. БАРКАЛАЯ: Ну, я вижу, что имеет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, я просто считаю, что там, где я прав, я прав. И нечего этого стыдиться, там, где я придумал, я придумал, и нечего этого стыдиться. А там, где придумали другие, там, собственно говоря, вот идея программы Амалии, а название все равно придумал я.
Е. ГОРДОН: Да, и имя Амалии придумали Вы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Имя ее ребенку я не придумывал. Вот это ответственность не моя.
Т. БАРКАЛАЯ: Я хотела к этому вернуться…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я понял, я услышал, я опередил и ушел в кусты.
А. СУББОТИНА: Нет, просто пока авторское право не зарегистрировано…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Дело не в этом. А дело в том, что на самом деле нет ни одной чистой идеи, которая вот на "Эхе"… Нет, на "Эхе" всегда все обсуждается. Потому что понятно, что один сильнее, скажем, в организации. Другой в технологии, третий в… Мало придумать идею. Надо ее как-то оформить. Мы все время об этом беспрестанно говорим.
Т. БАРКАЛАЯ: А вот, знаете, я просто постольку, поскольку практика другая, рекламное агентство, вот можно посотрудничать как-то. Нэйминги всякие и так далее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я даже такого слова не знаю. Флеминг знаю.
Т. БАРКАЛАЯ: Ну, не важно. Я просто, знаете, сейчас еще говорю…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Микрофон не ломайте.
Е. ГОРДОН: Не ломай микрофон, Баркалая!
Т. БАРКАЛАЯ: Такие модные микрофоны у Вас появились. Если бы видели…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Им 12 лет.
Е. ГОРДОН: Ты возбуждена, как уголовное дело просто.
Т. БАРКАЛАЯ: Хорошая шутка.
АМАЛИЯ: Отлично. Итак, продолжаем.
Т. БАРКАЛАЯ: Жалко, не могу досказать своего вопроса. Но не страшно. Но, тем не менее, я к чему все это говорю. Вот сейчас я хотела бы говорить по поводу рекламы. Потому что… я объясню Вам почему. Потому что вот рекламные ролики дают в Вашу радиостанцию. И Вы же не следите естественно за качеством этой рекламы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: По фигу.
Т. БАРКАЛАЯ: Она Вам приносит деньги и приносит.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Абсолютно. Это тоже не мой вопрос…
Т. БАРКАЛАЯ: Я понимаю, но…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я расходная часть. Я не доходная часть. Редакция – это расходная часть. А доходная часть – это только рекламная служба. Я только расходую те деньги, которые приносит реклама, поэтому со мной про рекламу говорить бессмысленно.
Т. БАРКАЛАЯ: Про Ваше отношение…
А. ВЕНЕДИКТОВ: У меня нет отношения.
Т. БАРКАЛАЯ: К рекламе никакого?
А. ВЕНЕДИКТОВ: У меня нет отношения к рекламе.
А. СУББОТИНА: Я не отношусь к рекламе. Я стою вне рекламы.
Т. БАРКАЛАЯ: Но она же зарабатывает для Вас деньги.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, вот к деньгам отношусь очень хорошо.
Т. БАРКАЛАЯ: И Вам, вот если появится реклама, там, не знаю, какая-нибудь неприличная презервативы. Я не знаю, что…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Очень важная реклама.
Т. БАРКАЛАЯ: Наркотики.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Причем социальная. Возьму без денег. Вот презервативы возьму без денег.
Т. БАРКАЛАЯ: Ну, да, с каким-то хамством. Вы не будете обращать на это внимание?
А. СУББОТИНА: Подождите, наркотики, презервативы, наверное, нельзя в одну корзину...
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, наркотики нельзя. Это закон. Нет, я Вам могу сказать, что меня может дернуть ролик эстетически. Но когда я говорю там со своей рекламной службой, они говорят: ну, вот они так решили. Это их право. Я действительно в это пытаюсь не лезть. Вот если совсем уж за горло берет, да, я говорю, вот у нас стало много медицинской рекламы. Я говорю: ребята, ну, хоть как-то разнообразить. Я понимаю, деньги. Ну, это все советы. Это не моя зона ответственности. Я (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) снимаю и закрываемся.
Т. БАРКАЛАЯ: Алексей Алексеевич, я знаю, что "Эхо Москвы" много заворачивает рекламы. Я почему это спрашиваю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Заворачивает, заворачивает.
Т. БАРКАЛАЯ: Конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я занимаюсь, только визирую политическую рекламу. Все остальное не визирую.
Е. ГОРДОН: Алексей Алексеевич, ладно реклама, когда на правах рекламы. Но бывает такое фи иногда даже в эфире мое любимого "Эхо Москвы".
А. ВЕНЕДИКТОВ: Бывает, все бывает. Даже Вы бываете.
Е. ГОРДОН: Когда включаешь, даже репедача идет.
Т. БАРКАЛАЯ: А нас как рекламировали? Помнишь концерт тут недавно?
Е. ГОРДОН: А там какие-то таблетки…
Т. БАРКАЛАЯ: Помните, да? И тут я включаю, извини, пожалуйста, канал какой-то, смотрю, раз, Андрей Макаревич в кадре. Милейший текст, раз, тот же текст говорил про концерты. Оп, реклама.
Е. ГОРДОН: К джинсе как относитесь, короче?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я к джинсе отношусь плохо. Но я, знаете, я раньше вообще относился совсем плохо. Но а тут так положено… Но слово ничего… Оденься. Что голой ходить. А не надо обнаженку тут демонстрировать. Все равно никто не видит. Камеры выключены.
Е. ГОРДОН: Алексей Алексеевич, пульт специально.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно. Я бы тогда нагревать стал для Вас…
Е. ГОРДОН: Это для самоконтроля.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но есть вещи. Я начал их делить. Но, скажем, там приходит красивая, хорошая девушка, занимающаяся благородным делом. И говорит: Леш, дай передачку про вот это мероприятие. А я говорю: ну, давай, дело благородное, ты красивая, поехали.
Е. ГОРДОН: А что важнее?
Т. БАРКАЛАЯ: Да, я тоже хотела? (Смех).
А. ВЕНЕДИКТОВ: В моем возрасте – благородное дело. Правда, правда.
Т. БАРКАЛАЯ: Т.е. Вы сказали: "Ты красивая и дело благородное". Такой порядок перечисления сейчас.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А я же должен как-то ответить. Женщины любят, когда им говорят правду в глаза. Красивой надо говорить, что она красивая.
Е. ГОРДОН: Самое страшное, что и страшной надо говорить, что она красивая.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно. И это тоже правда. Потому что красота – штука субъективная.
АМАЛИЯ: Вдруг действительно красивая?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вдруг я чего не понимаю.
Е. ГОРДОН: Зрение тем более.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, и бабник я, конечно.
Т. БАРКАЛАЯ: Мы, слышали, не смотря на то, что Вы перебивали.
А. СУББОТИНА: Подождите, а что такое бабник? Давайте разберемся?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Бабник. А это опять лингвистический клуб.
А. СУББОТИНА: Значит, нельзя сказать бабник или…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нельзя сказать…
АМАЛИЯ: Немного времени осталось. Вот у меня вопрос, который, извините, хотелось бы ему задать.
Е. ГОРДОН: Давай, Амалия. Рискни.
АМАЛИЯ: Вот когда-то, когда была перестройка, ускорение, Горбачев и прочие, то действительно вот многие журналисты и средства массовой информации, ну, казалось, что действительно играют какую-то серьезную роль в политике и т.д. и т.п. А вот сейчас это иллюзия, или действительно можно играть какую-то роль?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что это играет роль в политике, потому что… ну, не в политике, а в жизни. Я бы сказал. Потому что если Вы поднимаете и начинаете орать каждый день, что у нас детская смертность на ужасном уровне, например, да. Это политика, на политика, не знаю, то в конечном итоге, как показала практика, тебя услышат. Если ты начинаешь орать там про то, что грузин вот так вот высылают безобразно и беззаконно, ты начинаешь орать, орать, и в конечном итоге там людям же в политике, им хочется всегда остаться в памяти там детей собственных благородными. Это очень важная история. Когда они приходят и говорят: ну, как же так. Когда они грузин сажали, как в скотный двор. Что Вы мне про Саакашвили рассказываете. Вы мне про этого человека умершего расскажите. И они начинают там где-то у себя, чего-то у них начинает двигаться, наверное.
АМАЛИЯ: Шевелиться.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Наверное. А результаты. Ну, мы видим, есть некое движение. Поэтому и более того, самое главное, что не стыдно, что ты сам это орал, в общем. Когда некоторые люди начинают надевать значки "я грузин", это кажется только претенциозно. Надевали, да. Это был крик. Вот человек, у него нет микрофона, да. А он одел и пошел на площадь, или куда-то пошел. Многие над этим смеются.
Е. ГОРДОН: А были ситуации, когда орали, а потом стыдно было. Переоценивали…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, переоценивали, невозможно переоценивать, потому что когда ты орешь, ты не знаешь результата. Ты не знаешь результата. А вдруг ничего не произойдет. Да, вот ты говоришь. говоришь. а ничего не происходит. А ты говоришь, говоришь. Что перестать говорить? Нет, но у тебя есть эти 47 человек, которые тебя потом не спросят. А чего т не говорил, у тебя возможность быть. Была. Микрофон у тебя был включен.
Т. БАРКАЛАЯ: От всего грузинского народа говорю Вам огромное спасибо за то, что Вы говорили и продолжаете говорить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, это же просто разговор, да, казалось бы…
Т. БАРКАЛАЯ: Могу сказать, что это, безусловно, очень важно. Есть какие-то вещи, когда я там понимаю, что хотя бы три рейса сейчас летают в Пасху.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Совершенно верно. Это очень интересная история.
Т. БАРКАЛАЯ: Вы просто там не знаете об этом. А я, к сожалению, об этом знаю. И это страшно. Когда я понимаю, что я хотела бы полететь в Тбилиси, а я не могу, потому что не летают самолеты.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, я думаю, что надо об этом просто говорить без расчета последствий. Вот ты говоришь и хорошо, там есть слушатель Путин, а есть слушатель Иванов, который там мелкий клерк, который, может, чего-то скажет, дома поговорят, может, чего-то двинется. Поэтому стыдно может быть только перед 47-ю вот этими людьми. Потому что вот масса людей, которые тебя слушают, они вот выключили радио и тебя забыли. А потом включили другое что-то.
Е. ГОРДОН: Как же? Вы незримо присутствуете во всех российских семьях.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я надеюсь, да.
Е. ГОРДОН: Ваш портрет над нашими кроватями.
А. ВЕНЕДИКТОВ: О! Вот с этого места поподробнее.
Е. ГОРДОН: И под ним плетка, нагайка, как и здесь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот про кровать это интересное соображение.
АМАЛИЯ: А кто заткнуть может?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, любой. Меня, например, совершено гениально затыкала Майя Михайловна Плисецкая. Провальное интервью совершенно. Я там заробел совсем как-то. У меня как-то все это подкосилось. Руки, ноги.
А. СУББОТИНА: А самоконтроль как же?
АМАЛИЯ: А почему?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А вот бывает, теряю. А Майя Михайловна была не в настроении. Отвечала: да, нет, может быть. Все. Она же королева.
Е. ГОРДОН: И ноги у нее не подкосятся.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Она же королева, а мы мелкие эти лыцари рядом с ней. Это серьезно. Она сидела и цедила. Ну, не получилось, да. И я помню, что она просто…
АМАЛИЯ: Не настроен.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ледяная королева была. А потом мы пообщались замечательно. Но потом уже было. Публичный позор был.
АМАЛИЯ: Я именно про политику имела в виду сейчас. Но это тоже было интересно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не знаю. Я вообще слушаю аргументы. Поэтому я думаю, что слово "заткнуть" неверно. Но когда разные политические силы, разные политические лидеры, особенно приватно, на самом деле, а не в эфире, они излагают свою систему подходов, да, и начинают там мотивировать. Ты начинаешь, как нормальный человек, говорить: вот с этой точки зрения, вот, извините, меня, бронзовый солдат, в Таллинне. памятник. Т.е. я категорически против, вот, с точки зрения, человека, у которого, я не понимаю. Но я поехал вот в Эстонию брать интервью у президента Эстонии. И мы были там. И он излагал некую другую систему мотивации. Да, вот, может быть. если бы я был эстонцем. может быть, я занимал бы такую позицию. т.е. я начал понимать почему. Я все равно не согласен. Это не изменило мою позицию ни на йоту.
Т. БАРКАЛАЯ: Но Вы попытались встать на его позицию.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, и то же самое с любым политиком. Хоть с Жириновским, хоть с Зюгановым, хоть с Лимоновым, хоть с Путиным, неважно. Есть система аргументации. Поскольку я человек циничный, холодный и рассудочный и с большим уровнем самоконтроля, я чужие аргументы, вот мотивацию воспринимаю.
Е. ГОРДОН: А Путин Вам нравится?
А. ВЕНЕДИКТОВ: В каком смысле, девочка?
Е. ГОРДОН: Как политик.
АМАЛИЯ: Глаза.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У него… Я посмотрел на часы. За 20 секунд, я думаю… У него очень много сильных качеств, как у политика. Но чтоб говорить кратко, с моей точки зрения, с точки зрения гражданина страны, где он президент, он эти сильные качестве неправильно реализовывает.
Е. ГОРДОН: А эфир понравился Вам?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чей?
Е. ГОРДОН: Наш.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Скучновато было.
Е. ГОРДОН: Здрасте.
А. СУББОТИНА: А это потому, что Вы не давали нам задавать вопросы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А это моя тактика.
АМАЛИЯ: "Люблю Вас всех, мои братья и сестры по разуму. Алексей. Саратов". Одинокий человек.
А. СУББОТИНА: Пока, пока.
АМАЛИЯ: Скажите что-нибудь ночной Москвы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что давайте мы как-то продлим… Что? А ночной Москве? А, уже завтра наступило. Завтра будет завтра.
Т. БАРКАЛАЯ: Спасибо Вам огромное.
АМАЛИЯ: Спасибо.