Поражение белых: Деникин и казачество (конец 1919 - начало 1920 гг.) - Василий Цветков - Цена Революции - 2020-02-02
02.02.2020
Поражение белых: Деникин и казачество (конец 1919 - начало 1920 гг.) - Василий Цветков - Цена Революции - 2020-02-02
Скачать
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. У нас в гостях доктор исторических наук, профессор Василий Цветков. Мы продолжаем тему белого движения в конце 1919 - начале 1920 года. Если в прошлый раз мы говорили о Колчаке, подойдя, собственно, к уже трагическим моментам его истории — поражению, предательству и так далее, то сейчас мы вернемся в Европу, в армию Деникина, в Вооруженные силы Юга России. И опять говорим об осени. Итак, вот эта осень 1919 года, решающие сражения. Собственно, какое сражение, Василий Жанович, было проиграно Деникиным? Я имею в виду, главное. Сначала где-то там, на этом фронте Орел, Курск, Воронеж и так далее.
В. Цветков
―
Стратегически, если смотреть по карте, то, наверное, такая рубежная позиция, которая была сдана и после которой уже трудно было вообще что-то удерживать — это Харьков. Почему Харьков? Потому что, во-первых, крупный железнодорожный узел. Во-вторых, собственно, с Харькова (Харьков-Екатеринослав-Царицын) и началась вот эта «московская директива». Опираясь на эту дугу, ВСЮР идут в наступление на Москву. Если бы не был взят Харьков - не знаю, с большим трудом, но, наверное, можно было бы как-то продвигаться к Москве. Здесь прямая железнодорожная линия, вот эти пути сообщений. Они, собственно, и выводили армию, корпус Кутепова на Белгород, Курск, Орел. А дальше Тула и Москва.
М. Соколов
―
Великая победа Май-Маевского, которого все попрекают в пьянстве. В конце концов, на волне вот этой победы он все проиграл.
В. Цветков
―
Но как ни крути и ни верти, Владимир Зенонович... Я все-таки скажу несколько слов в его оправдание. Если уж там и были какие-то эксцессы (наверное, нельзя отрицать их полностью), но голову-то совсем он не терял. Потому что если посмотреть на отступление, как оно было проведено от Орла, мы здесь не видим каких-то крупных, больших разрывов фронта. Пытался Егоров, пытался Буденный, собственно командование (в частности, конечно, Троцкий) тоже пыталось найти вот эти слабые звенья, вот эти места, где можно вклиниться в этот фронт и разорвать его, создать окружение, окружить, в частности, вот эту кутеповскую группировку в частности. Но не получалось. Более того, у Май-Маевского были частые контрудары, были попытки вырвать и перехватить инициативу. Вообще ноябрь 1919 года — это тоже достаточно интересный месяц, потому что Май-Маевский пока еще не в опале. Конечно, про него уже говорят за спиной, у него уже много недоброжелателей. В частности, вот эта идея, что он «пропил фронт». Это же одна из идей, которая очень активно эксплуатировалась еще и почему? Потому что Май-Маевский занимает очень хорошую должность - командующего Добровольческой армии. То есть это, по сути, треть сил, если не больше, всего ВСЮР. Достоин ли этот «армейский забулдыга», как его называли, такой высокой должности? Выдвигали альтернативу.
М. Соколов
―
Врангеля?
В. Цветков
―
Конечно! Петр Николаевич — барон, солидный человек, с образованием, с авторитетом. Харизматическая фигура. Сравнить харизму Маевского, такого тучного алкоголика, и харизму Врангеля...
М. Соколов
―
Красавец на коне.
В. Цветков
―
Да, совершенно верно. Выдвигали эту идею. Но кроме того какой еще важный нюанс? За Врангелем стояла правоцентристская оппозиция в лице, в частности, Кривошеина. Потому что Александр Васильевич Кривошеин здесь тоже фигура далеко не последняя. Он пока не входит в правительство - потом вошел в качестве министра без портфеля, но он же сподвижник Столыпина. Он же человек, который буквально был уже почти близок к премьерству.
М. Соколов
―
В 1915 году.
В. Цветков
―
Да. И вдруг у нас какие-то кадеты, какой-то Федоров, какой-то Астров, какой-то Май-Маевский. Вот Врангель и Кривошеин - этот тандем потом появится в Крыму. Это будет, как говорится, стержень всего белого Крыма 1920 года. Но уже в конце 1919 года говорят: «Смотрите, Май-Маевский не справляется. Смотрите, там этот Астров, Особое совещание — тоже не справляются. Лукомский и Деникин вообще совершенно непонятно чем занимаются. А нужна власть, нужны профессионалы. И вот Врангель и Кривошеин или те, кто, в общем-то, с ними связаны — вот они могли бы войти».
М. Соколов
―
То есть они, в общем, интригуют.
В. Цветков
―
Конечно. Мы здесь видим очень интересную интригу. Она, кстати, схожа с сибирской ситуацией и, наверное, вообще с любой подобной ситуацией, если брать законы политологии, когда, опять же, перестановками в кабинете пытаются сбить недовольство. В данном случае мы видим как раз вот этот тренд, он очень четкий. Май-Маевский при всей его такой, может быть, действительно, безалаберности, просто проглядел эту оппозицию. Он действительно был чужд интриг. Для него действительно вот эта отставка, когда, по воспоминаниям Врангеля, он его встретил (правда, это произошло уже после Харькова), вошел в вагон и сказал: все, типа, сдавайте дела — для него это был шок. Конечно, он был расстроен тем, что у него не получаются эти контрудары. Но так, что его раз! - и просто без всякого отправляют в отставку — это, видимо, действительно его во многом шокировало. Еще больше запил.
М. Соколов
―
И все-таки к военной ситуации. Ведь смотрите: хорошо, Добровольческая армия, вот эти так называемые «цветные» дивизии, в общем, не теряют контроль, действуют эффективно. А что происходит, например, с той же Донской армией — по-моему, 50 тыс. человек. Она крупнее. Она начинает постепенно разбегаться или еще держится? Или это кубанцы побежали?
В. Цветков
―
Тоже интересный момент. Очень распространенный потом в эмиграции тезис о том, что во всем виноваты казаки, которые награбили, все заграбили и ушли в станицы делить захваченное добро. Опять же, если судить по документам того времени, масштабы такого казачьего, условно говоря, бегства с фронта очень сильно преувеличены. Почему? Потому что, конечно, мы ни в коем случае не должны отрицать того, чтобы были обозы, было захвачено много всякого добра, но это, правда, опять же, оправдывалось военными законами с точки зрения того, что это военная добыча, реквизиции. В конце концов, их никто не отменял, они на тот момент практиковались в любой армии. Но все-таки осень, конец 1919 года — для Дона это тоже в какой-то степени критическое положение, критические дни. Почему? Потому что на Дон уже идет вот эта «красная лавина» (ее по-другому и не называли). И хочешь не хочешь, доволен ты Врангелем, доволен ты Деникиным, доволен ты, допустим, или недоволен той политикой, которую проводит Особое совещание, но ты просто должен выйти, как говорится, на защиту родных станиц.
М. Соколов
―
Они вышли или нет?
В. Цветков
―
Они вышли. Причем тоже такой характерный момент: Донская армия, как вы справедливо заметили - достаточно многочисленная и достаточно хорошо вооруженная на тот момент. Если почитать воспоминания многих участников тех событий - донцов, донских командиров — они уже не испытывали, например, недостатка в технике. То есть у них было достаточно много патронов, достаточно много снарядов. У них были орудия, у них были танки, броневики. То, чего не было, когда они начинали эту полупартизанскую войну в 1918 году, когда поднимались станицы. Они там отливали самодельные пули из металла, который попадался под руку. Этого уже нет. Есть обмундирование, причем теплое. Лошади, в общем-то, более-менее сытые. В отличие, кстати, от Добровольческой конницы, которая уменьшилась буквально по аналогии с конницей Мюрата в 1812 году. Из всех конных корпусов именно Добровольческой армии осталось где-то порядка 500-600 боеспособных сабель. А донская конница, кубанская конница — они, в общем, ничего. Они воюют, они готовы к продолжению боевых действий. Из них, кстати, формируют конную группу генерала Улагая.
М. Соколов
―
А Шкуро сняли?
В. Цветков
―
Не то чтобы сняли. Шкуро как бы временно отстранили. Но потом Шкуро возникнет на очень важной должности на Кубани. Он будет командующим Кубанской армией — ни больше, ни меньше. Это уже в начале 1920 года. Мамантов, кстати, тоже. Здесь я бы даже провел такую параллель: Май-Маевский, Мамантов, Шкуро — вот эта плеяда героев наступления на Москву, похода на Москву. И, условно говоря, Врангель, Улагай и, может быть, в какой-то степени Слащев — на тот момент это второй эшелон, люди, которые будут приходить на смену вот этим старым командирам. В чем их преимущества, вот этих новых командиров? В том, что они, условно говоря, не запятнали себя вот этими реквизициями, этими рейдами и прочим. Но очень существенный изъян у того же Улагая — нет харизмы, как у Мамантова. Это признают все.
М. Соколов
―
Не «отец-командир».
В. Цветков
―
Не «отец-командир», нет. Для своих, для кубанцев, которых он привел с Кавказской армией (силы были переброшены, в частности, от Царицына, когда создавали эту конную группу), он хорош, он свой, его знают. А для донцов, для 4-го ударного корпуса, вот этой мощной силы - мамантовцев, как они сами себя называли (вот есть корниловцы, дроздовцы, а есть мамантовцы) - он никто. Он вообще непонятно кто, откуда взявшийся. А вот когда отправили в отставку Константина Константиновича, он уехал, обиделся, попрощался с донцами — для них это в какой-то степени плевок в душу. Поэтому я не хочу сказать, что это был решающий фактор, но, видимо, это сыграло определенную роль в том, что боеспособность и дисциплинированность (этот фактор очень важен для войны вообще и для гражданской в частности) стала снижаться. Хотя, опять же, с точки зрения численности, с точки зрения технической подготовки и оснащения здесь мы не видим каких-то изъянов. Здесь все более-менее хорошо. Еще раз отмечу, что Донская армия держится на Хопре. Это такой естественный рубеж. Держится неплохо, переходит в контратаки, в контрнаступления. Но для донцов очень важен был левый фланг. А левый фланг — это добровольцы. После оставления Харькова (тот самый рубеж, о котором мы сказали в начале передачи: перелом наступил, когда оставили Харьков) это означает выход в тыл Донской армии. И донцам просто необходимо тоже отходить, чтобы не оказаться под ударом. Потому что Красная армия бьет клином уже не на Дон, как это делали в августе, а на Ростов-Новочеркасск через Украину. Вот это было признано таким слабым местом ВСЮР. И это действительно оказалась так, потому что начинаются, растут, продолжаются и усиливаются партизанские восстания, повстанческое движение в тылу Добровольческой армии.
М. Соколов
―
Батька Махно.
В. Цветков
―
И батька Махно. Хотя его разбили, батьку Махно. Слащев уже взял обратно Екатеринослав. Разбили, но не добили. Он ушел и опять продолжает вот эту свою активность.
М. Соколов
―
Фактически к концу 1919 года фронт Деникина раскалывается на 3 части. Это Одесса, Крым и, собственно, Дон и Кубань.
В. Цветков
―
Дон и Кубань. Причем самым слабым местом в этом звене (как ни странно покажется, но оказалось именно так в силу стечения стратегических обстоятельств) как раз оказался Ростов-Новочеркасск. То есть вообще центр белого движения, сердце белого движения на юге России, где буквально, как говорится, каждый камень свидетельствует о том, что там были белые, были казаки, был Деникин и другие. И оказалось так, что именно в этом месте произошел стратегический прорыв, разлом, разрыв вот этого единого сплошного фронта на части. Фронт сократился. Слащев из Таврии ушел в Крым, за перешейки. Это тоже стал отдельный участок территории белых. Войска генерала Шиллинга (Новороссийской области) остались под Одессой, но он даже не пытался наладить там какую-то более-менее нормальную оборону.
М. Соколов
―
Вообще очень странная история, потому что они там докатились до Одессы и обнаружили, что фактически нет никакой эвакуации.
В. Цветков
―
Да. С Одессой вообще получилась странная история, потому что там был неплохой контингент с точки зрения количества людей. То есть можно было мобилизовать. И буквально до последних дней Шиллинг проводил создание новых воинских частей, включая даже воинские части по такому религиозному принципу. Там были очень интересные отряды атамана Строка. Атаман Струк — это был такой полковник ВСЮР, его произвели в полковники. Вообще классический повстанец, атаман, но не махновец, а атаман, который решил идти вместе с белыми. И вот он вместе с ними шел и дошел в том числе до Одессы — они отступали от Киева. Были отряды немцев-колонистов, которые были просто категорическими противниками советской власти, категорическими противниками повстанцев. Потому что понятно, что махновцы постоянно их разоряли и нападали на них. Но как-то организовать всю вот эту массу, условно говоря, наладить какую-то оборону, создать какие-то рубежи — мы видим, что здесь этого не было.
М. Соколов
―
Дальше в этом сюжете удивительно то, что те, кто не попал на пароходы, смогли проделать героический «бредовский поход» вдоль румынской границы в Польшу.
В. Цветков
―
Тут уже напрашивается параллель с каппелевцами. Потому что та же самая ситуация, когда действительно командование и власть — и гражданская, и военная - уже не в состоянии ничего сделать, появляются эти, выражаясь современным языком, полевые командиры типа того же самого Бредова или Каппеля (Каппель стал командующим, но он, по сути, тоже пошел из строевиков), которые берут на себя эту инициативу и действуют уже по ситуации. Действуют не потому, что ждут какого-то распоряжения сверху, а смотрят: вот положение, здесь возможно отступить, здесь возможно как-то задержаться. И вот они исходят из этого. Слащев в какой-то степени тоже действовал так же. Потому что вообще-то Шиллинг потом приезжает в Крым и там, в Крыму, пытается что-то из себя еще изобразить.
М. Соколов
―
Это уже в начале 1920.
В. Цветков
―
Да. Но Слащев фактически просто ставит его перед тем, что он диктатор Крыма. Что командует он, а не Шиллинг. Хотя по иерархии должен Шиллинг.
М. Соколов
―
У него, в общем, были не такие большие силы - у Слащева.
В. Цветков
―
Конечно. Классический 3-й корпус, который комплектовался местными уроженцами. Кстати, это армейский корпус из мобилизованных, из добровольцев - тавричан и крымцев. 13-я и 34-я дивизии - это костяк, еще из царской армии. Они еще в царской армии точно так же комплектовались. Это местный контингент. Слащеву очень хорошо удалось использовать их именно как бойцов, которые защищают свои же собственные земли. Слащев совершенно обоснованно решил отойти за перешейки, потому что понял, что в Северной Таврии не удержаться. И использовал Перекоп в качестве естественного рубежа — в частности, Турецкий вал — для того, чтобы задержаться на нем. Но он пошел еще дальше — то, что, кстати, потом попытался сделать Врангель, уже в ноябре 1920, но уже не получилось. Сначала допускал прорыв красных (в частности, вот эти части 13-й армии) в Крым и бил их с флангов. Они заходили в Крым, он бил их с флангов, и они откатывались назад. Поэтому, собственно, прорыва в Крым в тот момент у советского командования не получилось. Основная масса идет, конечно, в эти казачьи регионы. И там происходят очень существенные перемены.
М. Соколов
―
Я как раз хотел спросить об этих политических преобразованиях, которые происходили как раз на рубеже конца 1919 - начала 1920 года. Во-первых, все-таки роль этого конфликта Деникина с кубанцами. Насколько он пытался, как говорят, навести порядок диктаторскими методами, и что из этого вышло?
В. Цветков
―
Конфликт с кубанцами во многом закономерен, потому что вообще позиция Деникина — это позиция великодержавная, позиция человека, который исходит из того, что он преемник Колчака, что он его заместитель, что он стоял, как говорится, у истоков белого движения, сподвижник Корнилова. При том, что в будущем, в эмиграции мы не видим за Антоном Ивановичем каких-то таких очень ярких честолюбивых заявлений. Но в 1919 году он ощущает себя все-таки таким правителем Юга. И раз так, то, естественно, у него, может быть, даже на уровне какого-то подсознания пробуждается вот эта идея, что его власть — главная. Что все остальные власти, в том числе казачьи, должны не то чтобы ему подчиняться, но в какой-то степени координироваться им. И та степень казачьей свободы, казачьей автономии, которая идет, может быть, еще со времен отмены крепостного права и дальше, вот эта идея возрождения казачьей самостоятельности должна быть под контролем всероссийской власти. Не выходить за рамки всероссийской власти. В чем суть кубанского действия как такового? Если описывать в двух словах, это превышение полномочий кубанской делегации, которая отправилась в Париж, в Версаль, на Версальскую конференцию и попыталась там позиционировать себя как делегация чуть ли не независимого государства вообще, независимой Кубани. И как следствие этого, заключила союз с горским правительством, с представителями Меджлиса горских народов. Там был такой очень активный деятель Тапа Чермоев. С ним заключили союз, некое такое компромиссное соглашение, в том числе о границе. Условно говоря, договор о дружбе между горцами и кубанскими казаками. Сам по себе этот факт глубоко возмутил Деникина.
М. Соколов
―
Он был просто в ярости, судя по его поведению.
В. Цветков
―
Безусловно.
М. Соколов
―
Он бы и сдержаться в не мог.
В. Цветков
―
Еще больше его возмутило то, с кем заключается договор. Ведь Союз горских народов и те представители горцев, которые оказались в Париже, вообще были поставлены Деникиным вне закона. Он считал, что это совершенно откровенные сепаратисты, люди, которые связаны с Турцией, которые будут строить вот это исламское государство.
М. Соколов
―
В общем, такие кавказские петлюровцы.
В. Цветков
―
Получается так. Будут строить это государство на основе российских территорий - в частности, на основе Терского казачьего войска, за которое Деникин стоял горой и все время всячески подчеркивал, что терские казаки...
М. Соколов
―
Оно было, кстати, самое лояльное.
В. Цветков
―
Самое лояльное из всех, это тоже факт. В частности, атаман Вдовенко. Когда к нему пришли интриганы от Врангеля и стали его прощупывать на предмет того, что он выступит против Деникина, он если и не сразу выставил их за дверь, то, во всяком случае...
М. Соколов
―
Выставил и поехал к Деникину.
В. Цветков
―
Да, сказал, что никаких действий против Деникина предпринимать не будет. Терское казачество, безусловно, была не только лояльно, но еще и активно участвовало в поддержке боевых действий Добровольческой армии, ВСЮР. Осенью 1919 года проходят боевые действия на Северном Кавказе. Очень сложные, очень тяжелые. Некоторые даже называли это Второй Кавказской войной. Это война, которая шла с повстанцами Узун-Хаджи. Узун-Хаджи как раз провозгласил создание этого государства, имамата. Кстати, его силы сотрудничали с большевиками, с Шериповым и Гикало - с местными горскими чеченскими большевиками. Очень активно действовали против деникинцев и против терских казаков. И тут вдруг с ними заключают договор.
М. Соколов
―
Деникин возмутился. И что он делает?
В. Цветков
―
Что делает? Тоже просто объявляет эту делегацию вне закона. Объявляет их государственными преступниками и требует лишения их депутатских мандатов, депутатской неприкосновенности. Это были члены Рады. Из них, наверное, самая яркая фигура... Собственно, там все яркие — Быч, Намитоков, Савицкий, Калабухов, Но самый яркий - наверное, Калабухов. Такой, как бы сказать, глашатай вот этой кубанской независимости. Быч, в общем-то, тоже, но в меньшей степени. Поэтому именно на него, на Калабухова, наверное, и пришелся главный удар гнева Антона Ивановича. В этой ситуации возникает конфликт с Радой. Потому что Рада должна лишить их депутатской неприкосновенности, Рада должна дезавуировать эту делегацию, должна заявить о том, что они там, в Париже занимались, мягко говоря, ерундой. Они не имели права этого делать. И вот этот конфликт, это кубанское действо. Рада не единодушна — весьма не единодушна. Очень многие депутаты как раз считают, что парижская делегация действовала правильно. Что нет никакой необходимости отчитываться перед Деникиным. Вообще для Кубани очень интересно ее политическое положение. Пожалуй, самая демократически настроенная с точки зрения каких-то политических программ Рада, самое демократически настроенное войско вообще из всех казачьих. Особенно эта черноморская часть, потому что известно, что Рада условно делилась на фракции — линейцев и черноморцев. Черноморцы - это демократы, плюс еще и с элементами такого сепаратизма, самостийности. Что тогда делается Деникиным? Делается элементарно. Кубань объявляется прифронтовой территорией, зоной Кавказской армии. Объявляется военное положение.
М. Соколов
―
Генерал Покровский.
В. Цветков
―
Совершенно верно. Генерал Покровский — вот и все. Через объявление территории на военном положении можно сделать очень много чего. Можно, как говорится, столько дел натворить (как мы видим тыл у Колчака), а потом: ничего не было — военное положение и все.
М. Соколов
―
И бедного Калабухова выдали и повесили.
В. Цветков
―
Да. Он действительно оказался таким, наверное, единственным из всех делегатов, который принял на себя вот этот удар. Но мало этого: была изменена конституция Кубани в сторону усиления исполнительной власти атамана. Потому что именно в этом Деникин видел причину вот этой самостийности, ненужной и недостойной. Атаманом назначается Успенский - генерал, который, в принципе, для Деникина, может быть, не очень лояльный, как Вдовенко и тем более как Богаевский, донской атаман. Но, тем не менее, человек, который понимает, что если в ситуации, в какой оказалась кубанская Рада, идти на конфронтацию, то мы тогда вообще потеряем даже следы своей автономии.
М. Соколов
―
В конце концов, и военное поражение.
В. Цветков
―
Естественно. И упраздняется Законодательная Рада. А Законодательная Рада — это то, что, собственно, как раз отличало кубанскую политическую систему от всех остальных. То, что, по сути, делало ее республикой. Парламентская республика, президентская республика - но республика, совершенно однозначно, потому что очень большая роль парламента. Вроде бы успех Деникина. С другой стороны, мы видим, что Особое совещание Деникин тоже решает немножко усилить. Тоже в какой-то степени идет параллель...
М. Соколов
―
Особое совещание на тот момент — правительство.
В. Цветков
―
Да, правда законосовещательный орган. Он придает ему уже такие полномочия большей самостоятельности. Но при этом, естественно, тоже ни в коем случае не идет на уступки в принципе диктатуры. Более того, он как раз выпускает декларацию - наказ Особому совещанию, в котором четко говорится о диктатуре. То есть там уже прямым текстом идет «диктатура ради победы». И к несогласным с властью — справа и слева — соответственное отношение: карать.
М. Соколов
―
Вот кубанцев и покарали.
В. Цветков
―
Покарали. Но, опять же, яркий пример того, как положение на фронте влияет на политику, и этого не в состоянии изменить. Буквально после оставления Ростова и Новочеркасска (январь 1920 года) идет резкий, на 180 градусов, поворот политического курса Деникина. Создается уже последний вариант власти — Южнорусское правительство, возглавлявшееся Мельниковым. Мельников - до этого глава Донского правительства. Такой весьма демократически настроенной человек, отнюдь не сторонник военной диктатуры. Вот этот процесс идет в январе 1920 — процесс переговоров. Мы видим, что Деникин все больше и больше сдает свои диктаторские позиции. Даже несмотря на то, что он знает, он получил известие о том, что Колчак назначил его верховным правителем России, своим преемником, он это нигде не позиционирует. Потому что, оказавшись на территории казачьих войск, на территории Кубани, на территории Терека, он вольно или невольно должен с этим считаться. Естественно, это предполагает эволюцию в том числе и в политическом курсе. И буквально в конце 1919 — начале 1920 года Рада опять собирается в Екатеринодаре и отменяет все поправки конституции. Называет это «кубанским позором» - то, что произошло за 2 месяца перед этим.
М. Соколов
―
То есть белое движение терпит поражение, и казаки решили взять реванш.
В. Цветков
―
Да, решили взять реванш. Но в этом тоже есть очень важный момент. При том, что они идут на резкое усиление своей казачьей составляющей — создается Верховный Круг Дона, Кубани и Терека, создается так называемая Законодательная комиссия при этом Круге, в котором 50 депутатов - это казаки, и только 30 депутатов — это те, кто, условно говоря, от Деникина, от этих великорусских губерний, какие там еще оставались. Правда, эта Законодательная комиссия так и не заработала. Но сама по себе эта схема, которую предполагали, очень красноречива. Но при всем при этом они продолжают заявлять о том, что будут сражаться с большевиками. То есть антибольшевистский вектор остается. Белое движение в классическом виде, в виде вот этой военной диктатуры, безусловно, эволюционирует. Антибольшевистский вектор выходит на поверхность. Почему это важно отметить? Потому что, опять же, когда мы говорим о боеспособности казачьих частей, очень часто говорят, что кубанское действие, в частности, повлияло...
М. Соколов
―
Типа они разбежались, обиделись.
В. Цветков
―
Они обиделись на то, что казнили Калабухова, и разбежались — такой прямой зависимости на самом деле нет. Во-первых, потому что просто-напросто рядовые казаки, простые офицеры (я уж не говорю про линейцев, но даже те же самые черноморцы) - насколько они были готовы прямо вот так уйти с фронта — это большой вопрос. Потом второй очень важный момент. Январь 1920 года. Объявляется всполох уже на Кубани. Генерал Шкуро становится во главе Кубанской армии. Печатает там воззвания с такими совершенно антисемитскими позициями — видимо, как-то пытаясь разбудить этот местный национализм. И вы знаете — идет пополнение. Более того, удается сформировать даже третьеочередные полки в отделах. То есть кубанская армия строится по отделам — Лабинский, Баталпашинский, Екатеринодарский и так далее. Вот полки 1-й очереди, то есть номерные — есть. Они есть на фронте. А вот вторые и третьи создаются уже в зависимости от успехов мобилизации. Так вот здесь создаются и вторые, и третьи, и даже запасные части. То есть казачество в очень большом проценте идет на фронт. Но военная катастрофа - если мы говорим, собственно, что политика здесь уже ничего не могла изменить, ничего не могла спасти — это, конечно, Егорлыкская операция.
М. Соколов
―
Вот как раз об этом я хотел попросить вас рассказать. Потому что из того, что я прочитал, я понимаю, что как раз в этот момент, когда происходило вот это ключевое сражение. Красная армия ведь была измотана не меньше белых. И по численности обе стороны, в общем, примерно равны.
В. Цветков
―
Да. Более того, в общем-то, уже сами участники боевых действий того времени вспоминают, что дойдя к Ростову и к Новочеркасску, у очень многих красноармейцев (в частности, у бойцов Первой конной) уже были такие настроения, что всё, хватит, дальше наступать уже нет смысла. Давайте отдохнем, давайте сделаем передышку. Опять же, в частности, это проявилось в пресловутых еврейских погромах, которые устраивали бойцы Первой конной. Сам Буденный говорил об этом: опозорили звание красного бойца-кавалериста вот этими своими погромами. Но это тоже было и нельзя на это закрывать глаза. Падает дисциплина. Но, пожалуй, самое серьезное — это то, что отстали обозы. Начались перебои со снабжением. И вот этот тыл, который у Деникина был подорван восстаниями крестьян, в общем-то, не сильно успокоился и когда вместо белой пришла Красная армия. Потому что эти повстанцы — конечно, часть из них, те, кто непосредственно были связаны с Москвой и Советской Россией, влились в ряды Красной армии — но зеленые, вот эти зеленые батьки-атаманы, продолжали атаманствовать.
М. Соколов
―
И Махно тоже.
В. Цветков
―
Естественно. То есть тыл стал не очень стабильным на этот раз уже у красных. И учитывая этот момент, Деникин в обращениях к армии, встречаясь с различными делегациями, говорит: что вообще получилось? Мы отступили. Да, мы учтем то, какие ошибки были сделаны. В частности, среди ошибок Деникин чуть ли не на первое место ставит как раз грабежи. Добрармия стала Грабьармией. На это он не закрывает глаза. В частности, вот эти перемены, в том числе политические, он связывает с необходимостью усиления власти.
М. Соколов
―
Еще, насколько я помню, появился лозунг «Землю — трудящимся».
В. Цветков
―
Да. В аграрной позиции произошла очень сильная эволюция. Чуть позже я тоже об этом скажу. Так вот, какая идея? Идея такая: мы на Кубани. Это наш традиционный белый регион. И проводятся параллели с 1918 годом. Был 1-й кубанский поход — Екатеринодар не взяли, но армия сохранилась, возродилась и начинается новое возрождение. Был 2-й кубанский поход — уже взяли Екатеринодар, и с Кубани началось освобождение России. И вот теперь то же самое, та же самая пропагандистская идея: мы на Кубани, и с Кубани пойдет возрождение России. В аграрной политике очень существенный крен влево. Почему? Потому что министром земледелия в этом Южнорусском правительстве становится не кто иной, как донской социалист Агеев. А Агеев - такая личность, которую вообще-то в свое время чуть не убили именно из-за этих его социалистических предпочтений. В частности, то, что предлагает Агеев — это, по сути, эсеровский проект. То есть проект, который в принципе не допускает крупного частновладельческого землевладения. Проект, который предполагает уже узаконить «черный передел». Это то, к чему потом придет Врангель. То есть в какой-то степени это уже предтеча врангелевского левого курса, «левой политики правыми руками». Но пока у нас левая политика делается левыми руками. И состав нового правительства более чем красноречив. В состав входит Чайковский - наш знаменитый энес, который был на Севере, а в этот момент был в Париже. Деникин специально приглашает его на Юг, чтобы он вошел в состав правительства и усилил вот эту демократическую составляющую. Из старых министров там остался Бернацкий, классический финансист. Но он был такой вроде аполитичной фигурой, поэтому его и оставили.
М. Соколов
―
То есть вроде опять, как у Колчака, происходит такое движение влево - демократизация, реформы. А фронт? С фронтом-то что происходит?
В. Цветков
―
Так вот, попытка переправиться через Маныч, попытка пробиться к Екатеринодару, которая предпринимается, в частности, конницей Думенко, заканчивается провалом, катастрофой. Это называется «манычская катастрофа». Были нанесены очень четкие контрудары — с одной стороны, донцами... Кстати сказать, донская армия усилила свою боеспособность после того, как отступила с Дона. То есть иногда, может быть, представляется, что всё, вот они ушли с Дона и разложились — ничего подобного. Как раз наоборот. Даже у Шолохова в «Тихом Доне» это есть, можно это заметить. То есть настроения там были такие: вернуться на Дон. Вот мы ушли, совершили ошибку, сейчас мы вернемся на Дон, и все опять будет хорошо, по-новому. Поэтому донская конница достаточно боеспособна. Кубанская, в общем-то, тоже неплохо держится. Добровольческая армия вообще вся сводится в корпус. То есть от армии остался один-единственный корпус, но очень боеспособной. То есть вот этот, условно говоря, мобилизационный балласт, который был у Кутепова и Май-Маевского, ушел, остался на Украине. И они берут обратно Ростов. Они отбили Ростов таким активным контрударом - правда, всего на несколько дней. Это успех белой армии. Успех, который начинает представляться Деникину как реванш, как начало реванша, то есть перелом. Но катастрофа происходит совершенно неожиданно и совершенно не там, где ее ждали. Дело в том, что у ВСЮР, если посмотреть вот эту позицию по карте, слабый правый фланг. Это Ставропольская губерния и как раз территория Северного Кавказа. Вот через нее идет основной удар, который наносит Красная армия как бы в тыл вот этому клину.
М. Соколов
―
То есть она обходит.
В. Цветков
―
Да, обходит. Выходит к Белой Глине, потом удары наносятся на Тихорецкую — это узловые станции. И здесь кубанцы — часть Астраханской дивизии, Сводно-гренадерская дивизия, остатки Кавказской армии — не в состоянии сдержать вот это наступление. Еще одна, наверное, очень важная проблема — это отсутствие должной координации боевых действий между различными звеньями. Создается ударная группа, которой командует генерал Павлов. Ну, Павлов — такой классический кавалерист. В отличие от Мамантова, это такой сторонник регулярных начал, монархист по убеждениям. Ему, в частности, подчинены вот эти бывшие мамантовцы — 4-й донской корпус. Подчинена часть Кубанской армии. И он с этой ударной группой как раз должен нанести удар в случае, если красные вдруг переправятся и где-то прорвут фронт. Он с этой ударной группой должен, как «скорая помощь», нанести удар по этим переправившимся красным. Что происходит? Известие о том, что красные наступают как раз на правом фланге, через Ставрополь и Северный Кавказ, поначалу командование ВСЮР не пугает. Но направленная против них ударная группа генерала Павлова идет по совершенно непродуманному маршруту. Это то, что потом стали называть «катастрофой генерала Павлова». Смысл ее в том, что Павлов решил сократить путь, быстрее прийти к позициям под Белой Глиной. И пошел прямо через степи, минуя станицы - в жуткий мороз, жуткий степной холод, еще и с этим степным ветром впридачу. Они там в результате даже чуть ли не сбились с пути — вот эта ударная группа. В результате к моменту выхода на фронт она потеряла почти половину своего состава обмороженными. Даже не убитыми и ранеными, а обмороженными. У Грекова, нашего знаменитого художника-баталиста, есть совершенно замечательная картина «Замерзшие казаки корпуса генерала Павлова». То есть там они все вот так показаны - окоченевшие трупы. Но тем не менее, они пошли в атаку, попытались контратаковать. Тут был еще такой мотив, что вот, красные укрепились в теплых страницах, они там сидят, яичницу кушают, печки топят - давайте мы их сейчас выбьем оттуда, а то мы замерзли. Но удар такого рода с военной точки зрения, конечно, был совершенно слабый и, по сути, не удался. Ударная группа генерала Павлова прекратила существование — можно даже так сказать. Был разбит еще и 1-й кубанский пластунский корпус генерала Крыжановского. Сам генерал Крыжановский погиб в колонне, пытаясь отступать. Они вышли из бронепоездов и пытались отступать по степям. Их всех изрубили. И вот этот правый фланг, который держали кубанцы, сдал. И несмотря на все эти мобилизации, которые там проводил Шкуро, вот этот надлом, этот перелом, который наступил в феврале 1920 года, стал уже роковым для ВСЮР, для тех частей, которые держали Кубань.
М. Соколов
―
Скажите, а почему не удалось как-то более планомерно организовать эвакуацию в тот же Крым? Был же план уйти на Тамань, удержаться там на одной из рек (я уже не помню, как она называется), закрепиться на этом плацдарме и постепенно: получится — держаться, не получится — идти в Крым. Тем более, что через Керченский пролив все-таки, наверное, было бы легче организовать переправу.
В. Цветков
―
Конечно, Керченский пролив — там вообще в качестве такого неподвижного боевого пункта дежурил эскадренный броненосец «Ростислав», у которого просто-напросто машины были не на ходу, но пушки были мощные. И вот он там как раз должен был прикрывать возможность переправы. Действовала Азовская флотилия белых. В частности, там стояла канонерка «Терец», тоже достаточно активно обстреливала из своих пушек, помогала Слащеву. Вообще Крым и не предполагался. У Деникина не было планов, что надо удержаться именно в Крыму, что Крым будет неким центром.
М. Соколов
―
То есть он рассчитывал удержаться на Кубани.
В. Цветков
―
Конечно, на Кубани, потому что Кубань по сравнению с Крымом на тот момент больший ресурс. Больше запасов сырья, больше хлеба. Есть лошади. Худо-бедно можно и договориться с казаками. В конце концов он пошел на эти уступки, низвел себя до статуса главнокомандующего - исключительно военного, с военной властью. Фактически отдал власть Верховному Кругу и всё. Но нужна территория, нужны ресурсы. До Новороссийска у Деникина был план… Собственно, даже, наверное, не у него, а у Романовского, потому что Романовский — начальник его штаба, фигура, которую тоже все обвиняли во всех смертных грехах вплоть до масонства. Что он виноват во всем, во всех этих поражениях. Но он считал, что можно удержаться на рубеже реки Кубани. То есть удержаться на Кубани, удержать Екатеринодар. И Екатеринодар стал своего рода тоже как Омск, Новониколаевский, Красноярск — такой город, за который надо держаться. А Новороссийск — это уже как крайняя точка отступления.
М. Соколов
―
Может быть, это было и логично. Как же кубанцы не будут защищать свою столицу?
В. Цветков
―
Конечно. И на это тоже была ставка. Но после этого перелома под Белой Глиной, опять же, падение настроений. Причем тут та же самая ситуация, что и осенью 1919 года. Техники, в принципе, более чем достаточно. Судя по оперативным сводкам Красной армии, по количеству военной добычи, которую они захватывают, которую Красная армия берет после Ростова, после Екатеринодара, в Новороссийске, там фигурируют уже десятки самолетов, танков и артиллерийских орудий. То есть с технической точки зрения здесь мы не видим проблем, а вот дух упал. Все пишут о том, что всем уже просто надоело воевать. Опять же, у Шолохова в «Тихом Доне», в принципе, это тоже прослеживается: сядем на пароход, поплывем в Крым, а там уже что-нибудь - глядишь, и удержимся.
М. Соколов
―
Но все же не поплывут.
В. Цветков
―
Все не поплывут, в том-то и дело. А Кубанская армия, может быть, не так стремится в Крым. Понятно, что для них эта территория все-таки важна. У кубанцев начинают возникать такие совершенно недвусмысленные стремления замириться с Советами.
М. Соколов
―
Через зеленых?
В. Цветков
―
В том числе. Создаются зеленые республики — вот эта знаменитая Черноморская республика Вороновича. Создаются прецеденты, при которых действительно, в общем-то, получается некая обнадеженность, возможность соглашения. В частности, очень интересная фигура — кубанский военный министр, такой Болховитинов. Этот самый Болховитинов имел контакты с екатеринодарским большевистским подпольем. Они потом об этом писали в воспоминаниях: он нас четко информировал, где, на каком участке фронта какие части расположены. Но как он это делал? Он это делал именно с тем подтекстом, что я помогаю вам, большевикам, а вы потом поможете кубанцам, поможете нам с тем, чтобы мы как-то с вами заключили соглашение. Вот примерно так. Более того, еще есть некая надежда на то, что изменится отношение к казакам, потому что как раз в начале 1920 года в Москве при Верховном Совете начинает активно работать казачья секция. И Ленин, и Калинин встречаются с делегатами от казаков. Есть очень известная фотография, где они как раз встречаются с красными казаками. Конечно, это буденновцы, это все, кто были вместе с ними в Первой конной. Но это тоже вроде бы некий такой...
М. Соколов
―
В общем, успешное политическое маневрирование по разложению противника.
В. Цветков
―
Да. Но есть, конечно, и непримиримые сторонники борьбы с большевиками. Для них, пожалуй, единственный такой возможный вариант (собственно, он потом и реализовался) - это остаться на Кубани, но удержаться на побережье. В частности, на линии Туапсе-Сочи. Туда отходит Кубанская армия. Здесь они пытаются заключить соглашение с Грузией. Кстати, это тоже очень интересный момент. На последнем этапе Деникин признает де-факто все существующие на Кавказе республики. С Грузией прекращаются боевые действия. То, из-за чего, собственно, еще знаменитый сочинский конфликт 1918 года, и в 1919 тоже продолжались боевые действия. 2-я пехотная дивизия удерживает грузинские войска, отбрасывает их от Сочи. И вроде бы как здесь прямой военный конфликт с Грузией. Естественно, Деникин заявляет о том, что Грузию не признает ни в коем случае, никаких соглашений с ней, никаких обязательств не будет. И поворот на 180 градусов. Де-факто признается Грузия, де-факто признается Армения, де-факто признается Азербайджан. То есть это тоже такой крен в сторону, но вызванный скорее военными причинами. Потому что, в частности, почему еще нужно было вот так де-факто заявить о признании Грузии? Деникин надеялся, что генерал Эрдели, командующий войсками Северного Кавказа (те самые войска, которые воевали против горских повстанцев, против Узун Хаджи) отступают по Военно-грузинской дороге через Владикавказ. Идут переговоры. Если удастся не разоружать вот эти войска Северного Кавказа, а пропустить через границу, и потом грузинская армия тоже будет вместе с ними действовать против Красной армии, тогда получился бы вот этот самый стратегический альянс, который позволил бы им (мысли у Деникина, как говорится, идут далеко) удержаться на Кавказе. Более того, здесь используется такой экономический момент. В Грузии 1919 был неурожайный год. А на Юге был избыток зерна. И вот Деникин отправляет несколько теплоходов с зерном в Грузию. То есть это тоже такой как бы жест доброй воли - он помогает им экономически, а они должны помочь политически.
М. Соколов
―
Но, в общем, ничего из этого не получается. Белые постепенно отступают.
В. Цветков
―
Да, потому что грузины заявили, что они как бы и не сомневались в том, что они существуют, что их независимость есть. И то, что ее признал генерал Деникин - им от этого, в общем, как говорится, ни тепло, ни холодно. Что касается кубанцев, что касается Эрдели, то они готовы принять их на своей территории, но разоруженными.
М. Соколов
―
Ну а на линии фронта, чтобы нам все-таки подчеркнуть вот этот сюжет - на Кубани удержаться не удается?
В. Цветков
―
На Кубани удержаться не удается, но удается в Одессе и Крыму. Поэтому совершенно естественный вариант — это эвакуация в Крым. Весь вопрос уже в организации этой самой эвакуации. Здесь, конечно, получилось так, как, наверное, не должно было получиться. Потому что когда мы говорим о новороссийской катастрофе, то нужно подразумевать, что это не аналогично, допустим, катастрофе на Севере, в Архангельске, когда действительно совершенно неожиданный для Миллера прорыв фронта. Кстати, там тоже была эволюция власти, тоже пытались заключить соглашение с земцами, с городскими думами. У Деникина-то, в принципе, ждали, что может быть эта самая эвакуации. Проблема в том, что все бросились к Новороссийску. Новороссийск оказался перегружен, а на Тамань не пошли. На Тамань, в частности, не пошел Кутепов. Он заявил, что для него, для его корпуса это не тот маршрут. Вот это тоже в какой-то степени разочаровало Деникина и отчасти, может быть, стало причиной того, что когда Деникин оказался в Крыму, он понял, что надо не просто менять политический курс, а уже надо уходить самому. Ничего другого не остается.
М. Соколов
―
Спасибо! В программе «Цена революции» сегодня гостем был Василий Цветков, доктор исторических наук, профессор. Вел эту передачу Михаил Соколов. Надеюсь, это не последний наш разговор на эту тему.