Андрей Могучий - Дифирамб - 2021-10-03
03.10.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. И сегодняшний наш гость - это в буквальном смысле гость, гость в Москве из Санкт-Петербурга. Это Андрей Могучий, художественный руководитель Большого Драматического театра имени Товстоногова или, как он говорит, бродячего драматического театра, поскольку основное здание театра в Петербурге находятся на ремонте. Андрей, приветствую Вас! Здравствуйте!
Андрей Могучий
―
Добрый вечер!
К. Ларина
―
Добрый вечер! У нас сейчас проходит... Наш главный повод для встречи - это большие гастроли БДТ, которые проходят сейчас в Москве. Привезли все, что... все, что могли. Хотя я так понимаю, что всё-таки вот «3 толстяка» невозможно...
А. Могучий
―
Нет, нет, нет.
К. Ларина
―
... нигде невозможно играть. Только у себя дома. Да?
А. Могучий
―
К сожалению, да, это так. Да. Ну, мы привозим кино... Ну, как? Я не знаю, как это сказать? Ну, киноверсию. Это не киноверсия, конечно. Это просто, ну, некая... Не знаю, снятый спектакль, который мы показываем в кинотеатре «Октябрь». Вот так мы её... Да? Это вот НРЗБ образом.
К. Ларина
―
Ну, это, кстати, тоже хороший вариант, хотя известно всем, что... Ну, тем, кто любит театр, что никакой... никакая версия телевизионная или киноверсия не заменит живого зала и живого ощущения здесь и сейчас. Но тем не менее я видела вот как раз эпизод, по-моему, 2-й «Железное сердце». Я как раз смотрела вот на видеоварианте. А, Андрей, ну, для начала всё-таки хотела у Вас спросить, поскольку большие гастроли, столичные - это очень редкий случай. Мы... Я только по советским временам помню, когда были большие гастроли больших театров в Москве и из других городов. Да? Какие ощущения у Вас, если Вы наверняка в курсе, как идут спектакли от публики и вообще от Москвы?
А. Могучий
―
Ну, у меня личные ощущения фрагментарные, но то, что... то, что я на самом деле все равно остаюсь в Питере и приезжаю там на... набегами такими. Да? То есть на репетиции. Репетирую и обратно. Репетирую и обратно. Да? Только таким образом у меня в этот раз удаётся. Но по сути это просто репертуарный... репертуарная жизнь театра только в Москве. Мы сезон открыли в Москве в этом году. И собственно живём в этом году в Москве вот эти два месяца. А ощущения очень хорошие на самом деле. И мы уже как домой... Мы же... У нас каждый год же так, в общем, гастроли. И они стали уже такими традиционными для нас, и, ну, артисты очень довольны. Им нравится в Москве. И я счастлив, что им нравится. И слава богу.
К. Ларина
―
А что вообще значит для театра гастроли в столице, когда ты играешь там не один спектакль, а практически его весь репертуар театра показываешь в столице? Это что значит? Ничего?
А. Могучий
―
Не знаю. Я вот... Я... Я с этого начал. У меня ощущение очень спокойное. То есть в том смысле, что получается такая практически плановая жизнь театра. Из-за того, что это долго, из-за того, что действительно много спектаклей, ну, как-то все теперь, ну, просто в поезде живут, а не дома. И вот и все. Да? И, ну, конечно, безусловно всегда с гастролями связан стресс, там площадка не помещается, что-то помещается. Нет, 2-й спектакль лучше 1-го. Ну, обычные какие-то дела. Да? Но тем не менее и «Современник» нас хорошо очень принял. Спасибо «Современнику» и Рыжакову, потому что, ну, и вообще объявили о нашей дружбе такой перспективной. Мы собственно открыли этим...
К. Ларина
―
Главное, чтоб вы не превращались в один общенациональный театр.
А. Могучий
―
Ну, надо подумать. Мы об этом пока с ним не говорили. Вот. Но в какой-то, не знаю, во что-то мы, надеюсь, превратимся, а, может, и не превратимся. Но в любом случае у нас большая... обширные такие планы и программы по обмену там и спектаклями, и артистами. Ну, такая, есть какая-то... Ну, для этого, мне кажется, нам не нужен никакой отдельный особый статус. Да? Но то, что мы собираемся работать вместе, как бы это... это мне кажется, вещь позитивная. И НРЗБ короче. «Современник» очень нас как-то ласково принял, и артисты были очень счастливы и чувствовали себя как дома. НРЗБ сыграли там... Алиса. Конечно, Алиса Бруновна наша замечательная, она открыла эти гастроли. Как всегда она в авангарде, первая. И потом были «Пьяные», три спектакля. И, ну, там много, кстати, спектаклей. Там у Ромы Михайлова был спектакль «Несолнечный город». И Андрей Феськов сыграл - как? - Фабра. Андрей Феськов и, конечно, Молочников Саша. Я про него... Нельзя забыть... про него забывать, что он тоже играл. Вот. Ну, короче мы там довольно много сыграли спектаклей. Потом был «Губернатор». Вот я на него ездил. Очень хороший был зал. Очень хороший был зал в МХТ. Просто чудесный какой-то зал был. Все были как-то, ну, свои. Такое ощущение, что все свои. Вот Вы спрашиваете про гастроли в Москве, и у меня есть ощущение, что, ну, какие-то свои люди в зале. Ну, какие-то родственники, друзья. Ну, это полное ощущение, что мы у себя дома. Это правда. Это правда. Ну, вот сейчас будет «Слава». Там «Джульетта» прошла как-то шумно. Я её не видел. Не ездил туда. Там ездили режиссёры, которые её сделали. Так, какой-то шум доносятся до меня. Ну, шумный спектакль, поэтому здесь его тоже как-то слышно.
К. Ларина
―
Вот смотрите, Андрей Могучий сыпет названиями спектаклей. Люди, которые далеки от театра или... или для которых театр достаточно редкое событие в жизни, для них эти эти слова ничего не говорят. Давайте так я Вас спрошу: насколько сегодня театр как общественный институт входит в жизнь общества, в социум? Насколько он отражает то, что происходит сегодня в стране и... и в мире, и в обществе? И вообще это важно или нет? Или это параллельное пространство?
А. Могучий
―
Нет, мне кажется, что, конечно, в России особенно театр в этом смысле имплантирован в проблематику и контекст социальной жизни. В России театр традиционно в этом смысле является продолжением того, что происходит на улице, и отражением того, чтобы происходит на улице, и отчасти генератором того, что происходит на улице. Часто - да? - как бы... как бы конструируя реальность определенным образом. Поэтому в России театр - особая какая-то вещь. Меня это очень удивляет, но потому что, в общем, мы же... мы действительно мало людей как бы по сравнению там с «Ютюбом» или там даже с вашим форматом - да? - там радио, ну, как бы мы, в общем-то, такие... мы...
К. Ларина
―
Конечно.
А. Могучий
―
Нас очень мало... мало, кто видит. Да? Но энергия, которая вырабатывается в театре, видимо, она настолько... и традиционно в российском театре настолько сильная, что она является таким - ну, что ли? - реактором или таким... ловушки, что ли? Вулканом, - да? - в котором действительно концентрируются очень многие энергии, которые сейчас в обществе так или иначе витают. Да? Поэтому театр для России очень был, есть и будет важным объектом и субъектам. Да? То есть в этом смысле мне кажется, что... Ну, по крайней мере про БДТ я точно это могу сказать. БДТ вообще всегда был таким театром. Да? То есть как был при Блоке и при Товстоногове, конечно же...
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
... замечательном этом долгом периоде его руководства театром. Ну, и мы стараемся тоже как-то не отставать от этой позиции.
К. Ларина
―
Во времена Товстоногова, конечно же, публика приходила... По-моему, мне кажется, даже мы про это говорили с Вами как-то. Больше даже не за искусством как, собственно говоря, и к Любимову или в театр «Ленком» захаржевский, или даже приходя на поэтические вечера, она приходила за свободным мнением, за словом, за какой-то параллельной реальностью, за... за тем, чтобы почувствовать себя не одиноким в этом мире, и умела считывать подтексты безусловно. Сегодняшняя публика другая, более молодая, другого поколения, она способна вот так читать театральный текст, как это делали мы или поколение там наших родителей?
А. Могучий
―
Ну, сейчас, конечно, другая ситуация. И степень свободы и информированность, она колоссально отличается от того, что было в те времена. Колоссально. И, конечно, потоки информации, которые, ну, благодаря, конечно, дигитализации нашей, нашего времени, цифровизации, то есть как бы сейчас интернет, он, конечно, все равно во многом заместил вот эту функцию. Да? То есть как бы говорение правды. Да? Такое НРЗБ. Но всё-таки я не соглашусь. Мне кажется, всё-таки, конечно же, такие колоссальные явления как Любимов, Эфрос, Товстоногов и прочее, прочее - это, конечно, колос... великое искусство русского театра. И всё-таки это искусство. И люди все равно ходили за искусством, которое, конечно, в нашей ситуации, в нашей традиции всегда стояло двумя ногами на реальности. Да? То есть как бы и отражение или интерпретации реальности. Да? В этом смысле мы, ну, как бы повторюсь, - да? - этой традиции следуем. И сейчас вот, ну, те, кто доходят до театра, - да? - то есть как бы люди после интернета, ну, я в этом смысле жаловаться не могу, у нас в БДТ и на самом деле в Москве это тоже - да? - как не знаю... Это хвастовство, наверное. Да? Ну, что у нас билеты-то все быстро разлетелись, - да? - довольно-таки. То есть люди... В этом смысле даже я поражаюсь, потому что даже там близкие мне друзья, которые способны купить билет, они просят меня, ну, как-то достать там... НРЗБ что? Да идите там... Нет. Вот как-то да. Это, ну, лестно нам. Да? По поводу... Ну, 1-й вопрос, как проходят гастроли в Москве. Они проходят успешно. Как знаете? Успешно.
К. Ларина
―
«И народу было много», - как говорил Высоцкий.
А. Могучий
―
Народу было много. Да. Ну, мы не жалуемся на... на то, что у нас... У нас зал всегда полный, всегда тёплый, всегда энергичный, всегда понимающий. Ну, не всегда понимающий. Как? Разделяющийся на там понимающих и не понимающих, что происходит на сцене, что естественно, нормально и приветствуется в таком искусстве как театральное. Да? То есть как бы когда зал и зал... зал неравнодушен. Когда зал может иметь и должен иметь разное ощущение и мнение по поводу происходящего на сцене. И вот эта энергия, которая у нас сейчас есть, я думаю, что она и свидетельствует о том, что люди, которые приходят в театр, - люди неравнодушные, люди, желающие почувствовать живой... припасть к живому источнику живой энергии. И это... в этом мы и отличаемся, собственно говоря, конечно, от всех других цифровых и нецифровых видов искусства, которые, ну, в общем, как бы отстранены некоторым образом от театра. Это как горячий, горячий цех. Вот поэтому как бы люди, которые приходят, - это любители этого горячего... горячего... любитель горячего.
К. Ларина
―
Как Вам... Говорите ли Вы о каких-то вещах, не связанных с искусством, со своими артистами? Да? Вот когда Вы репетируете? Когда... Ну, грубо говоря, про что? Почему этого... Почему это важно сейчас? Да?
А. Могучий
―
Конечно. Ну, конечно. Ну, конечно. Ну, а как без этого? Это пища для энергии или точка, откуда артист должен брать энергию, она всегда, конечно, проговаривается далеко за пределами, собственно говоря, такого профессионального инструментария. Да? Ну, то есть так скажем. То и есть часть профессионального инструментария, когда артист должен понимать, зачем, почему, и почему именно сегодня он говорит те или иные тексты, почему он выходит на сцену, почему он молчит на сцене. Это все вещи очень важные для артиста. И более того я скажу, что в БДТ традиционно опять работают такие артисты и новые артисты, которые мы сейчас набрали, набираем, продолжаем набирать, формируя и ротируя определённым образом труппу, они, конечно, люди очень содержательные. И мне... Я... Ну, это для меня очень важно вот так, - да? - чтобы я работал с умными, содержательными профессионалами. Да? И, конечно, вопросы, которые и меня волнуют и должны... и волнуют их, мы по-разному смотрим на многие вещи.
К. Ларина
―
И как? Это не разводит вас? Возможность совместно работать остаётся?
А. Могучий
―
Нет, нет, нет. Возможность остаётся, потому что мы честны друг перед другом. Мы искренне друг перед другом и не скрываем ни своих взглядов, ни ощущений. И это тоже для меня важно, что артист на сцене... Ну, как? Вот тут я могу, конечно же, примеры приводить конкретные. Он... он высказывается. Он не просто играет, как вот что-то там играет, что ему сказали. Да? А он имеет это своё отношение к персонажу, которого он работает, к идее спектакля, который... в котором он участвует, - это всегда осознанный акт, ну, в моих по крайней мере работах, я это про себя могу ответственно сказать, потому что, ну, вот сегодня буквально там была репетиция «Что делать?» Уже 2-я или 3-я. Я сейчас его переделаю спектакль кардинально, потому что другое время.
К. Ларина
―
Он был поставлен в каком? В 16-м? В 15-м году?
А. Могучий
―
Нет, раньше. Он был поставлен...
К. Ларина: В 15
―
м, по-моему.
А. Могучий: В 14
―
м...
К. Ларина: В 14
―
м.
А. Могучий
―
... году. Да, да, да. И тогда было одно, сейчас другое. И я понимаю, что должны... должны меняться и артисты, и концепт, который мы вкладываем в... по поводу которого мы высказываемся в спектакле. В общем, вот такие прям у нас... прям серьёзные очень идут две... две... Я не должен... даже не назову это репетициями. Две встречи были очень буйными. А вот сегодня начали репетировать наконец. Но без этих первых 2-х встреч невозможна была бы 3-я, сегодняшняя. Да? Сегодня уже все. Они уже все как-то всё... все как-то вот это скомпоновалось в пазл и пошло, пошло, пошло. Уже сейчас уже профессиональный инструмент, профессиональные дела.
К. Ларина
―
Чернышевский и роман «Что делать?» - это абсолютно для меня, как и думаю, что для всего нашего поколения, это такой... обязательная литература из школьной программы. И это мы все прекрасно помним, как нас насиловали этим произведением. Что Вы в нем открыли для себя? И чем оно может быть интересно сегодня?
А. Могучий
―
Сколько это было? 7 лет назад, когда я не очень понял, потому что как бы молодые люди, с которой... с которыми... которые пришли вместе со мной в БДТ, сказали: «Надо делать «Что делать?» Я говорю: «Что?! Да вы что?! Ну, как это возможно?!» То есть у меня тоже этот привкус школьный остался. Ну, то есть там Рахметов с гвоздями...
К. Ларина
―
Да, да, да.
А. Могучий
―
... там со своими делами. Ну, и что-то это какая-то очень нудная, толстая, невменяемо тяжело... тяжёлая для чтения книга. И я под давлением молодёжи её перечитал тогда. И, ну, как сказал мой приятель, Саша Маноцков, который писал... А нет, он к этому спектаклю не писал музыку. Неважно. Там Настя Хрущева писала. Он сказал... И с тех пор как вот я её перечитал, тоже Саша Маноцков - да? - и сказал, что с тех пор, как я прочитал её в школе, у меня есть ощущение, его слова, что её кто-то переписал, потому что действительно это... ну, это вообще свойственно, конечно, классической литературе, что ты перечитывая её, тебе все время кажется, что кто-то что-то туда добавил. Да? Ну, потому что, в общем, собственно ты сам туда собственно и добавляешь. То есть собственное восприятие все время её... эту литературу обновляет и обогащает. Ну, ты просто стал какие-то вещи читать, вычитывать, которые там раньше и в голову не приходило вычитать. А это роман... Я, видите, сейчас очень... Я могу увлечься. Вы меня...
К. Ларина
―
Пожалуйста. Да, да да. Если что, я остановлю.
А. Могучий
―
Это роман такой, который... На самом деле Набоков же очень испортил всем настроение по этому поводу. Да? То есть как бы и все там, ну, что это? Это не литература. Но если я на самом деле после вот там прочтения сверил... сверил свои ощущения с НРЗБ, - да? - так сказать, как бы который по этому поводу тоже. Они сказали тоже НРЗБ цитатами. Они сказали замечательную вещь, что, ну, да, наверное, там что-то... такая литература. Не знаю. Но если этот роман, написанный во второй половине XIX века, не было человека, молодого человека в России, который бы не прочёл этот роман. Не было. Наверное, стоит, в общем, как-то обратить внимание. Это что? И...
К. Ларина
―
Просто других, может быть, не было к тому времени?
А. Могучий
―
НРЗБ правда. Я сейчас тоже боюсь в такое литературоведение удариться - да? - как бы, но на самом деле этот роман, во-первых, он 1-й феминистический роман. Да? НРЗБ как бы это проблемы феминизма. Ну, уж куда уж там сегодня от этого, от этой темы? Это вот... А Чернышевский 1-й в этой стране поставил эту тему так чётко и ясно. Да? То есть как бы, во-первых, это как бы история о свободе и история о женщине. Да? То есть как бы это важная какая-то очень составляющая в контексте всех новых этик и прочих наших замечательных разговоров сегодняшних. А 2-е - конечно, это роман, который, ну, просто цитировали, крали из него весь ХХ век. Кто только им... То есть там есть все, и все это впервые. Это прям очень круто. Да? То есть как бы, ну, там... когда вот я его как раз перечитывал, думаю, боже мой, так это вот где было-то, начиналось-то. И вот это, и вот это. То есть в этом смысле это такой мощный, мощный... мощный аккумулятор такой, - да? - который там потом отдавал энергию весь ХХ век разным, разным... в разных его проявлениях. Ну, важно тоже как бы, что этот роман написан в тюрьме, как Вы знаете, - да? - наверное. В тюрьме. В Петропавловской крепости. Да? И в этом смысле он из-за стеков видел реальность довольно своеобразно. Да? То есть так, как, наверное, возможно в реальности её и невозможно было и оценить. Это тоже интересный такой факт. Ну, странно, что его пропустила цензура. Тоже общеизвестный факт. Да? Цензора потом уволили, потому что... Ну, он говорит, так это ж любовный просто роман. Ну, и что такого? А оказалось, ничего такого. Да? То есть как бы это... Ну, то есть дальше очень много всяких историй, связанных и с философией, и с позицией людей ХХ века и сегодняшних людей в том числе, в нем есть некая...
К. Ларина
―
А вот такой вопрос тогда. Вот спасибо Вам за это небольшую лекцию. Вот такое введение... введение в контекст, оно важно для зрителя? Или он может прийти как белый... как белый лист, что называется, да?
А. Могучий
―
Именно так. Белый лист. Прям белый лист. Да? То есть там у нас как бы есть автор, он все растолковывает, ответит на любые вопросы, потому что сама форма и жанр этого спектакля, если его так можно назвать. Форма. Давайте так лучше говорить про НРЗБ говорить. Форма спектакля предполагает диалог с залом. Да? То есть как бы... То есть это такая дискуссия, семинар там автора, некоего автора, который собственно ведёт эту всю телегу.
К. Ларина
―
А Вы сказали, что Вы сейчас его немножечко подредактировали под сегодняшний день...
А. Могучий
―
Нет, нет. Это не то, что я прям под сегодняшний... под сегодняшний день...
К. Ларина
―
Ну, вот что важно? Там какие-то акценты новые Вы пытаетесь расставить, да? Что-то... какие-то...
А. Могучий
―
... у меня. Нет. Нет, нет. Просто я поменял существование артистов чуть-чуть, и, возможно, я вот вообще существование артистов поменяю. Это, ну, и художе... ну, такой художнический как бы такой... художник, художественная потребность у меня существует, но и эта потребность, она связана... Ну, мне так трудно сейчас объяснить свои спектакли для того, чтобы я объяснил Вам, почему, что я делаю. Да? Она связана и с моментом, ну, как бы и философским и с философской точкой сегодняшнего дня.
К. Ларина
―
Почему, на Ваш взгляд, так остро реагирует общество и чиновники особенно на интерпретации классики, как одни это называют? Да? Почему все такое обострённое чувство оскорблён... оскорблённых? Ну, я не буду приводить примеры. Вы все их прекрасно знаете. В чем здесь причина? Первопричина вот этого бешенства и ярости.
А. Могучий
―
Ну, я... Я сейчас... Ну, во-первых, как бы это было всегда. И Георгию Александровичу Товстоногову, о котором сегодня уже говорили, проклинали за это страшным образом, - да? - когда он там «Горе от ума», известное его интерпретационная... Он в принципе... Товстоногов же был, в общем, очень серьёзным новатором. Это сейчас к нему относятся как к забронзовевшему такому...
К. Ларина
―
Как классику. Да.
А. Могучий
―
... чего он страшно боялся. Это был рискованный, внятный художник. Да? То есть как бы как художнику и положено быть. Да? И всем известны его и открытия его и Володина, и Розова, и Арбузова, которые были произведены здесь у нас в Питере, и, во-вторых, «Горе от ума» с Юрским. Ну, такой был совершенно новый взгляд на классику, и он за это получил довольно много оплеух. Это 1-е. Ну, потому что, вероятно, я тут... тут в этом смысле, наверное, ещё можно говорить о том, что мы действительно живём в той... в той географической зоне или там в том обществе, которое... В общем, это сложный для меня вопрос. Я не склонен вообще ни кого-либо... никого ни в чем упрекать, потому что уставший, измурзанный народ, который как бы... Ну, он, конечно, он... он хочет стать... Он хочет понятного и не нового. Да? Он хочет, чтобы вот в этом смысле есть в этом... в этом тоже есть предназначение театра, искусства в целом.
К. Ларина
―
Утешать?
А. Могучий
―
При... Да, утешать. Быть... быть таким седативным средством, - да? - таким. Ну, то есть примирять - да? - с реальностью. Я не НРЗБ. Я, наверное, не принадлежу к этим... к этой категории художников. Может, я там об этом могу жалеть, не жалеть. Но я какой есть, такой есть. Поэтому, конечно, принять... приятие нового - это вещь, требующая определённой... определённого желания этого нового. А нежелание, оно... Вот это уже про меня и про мою позицию. Нежелание нового превращается в... Нежелание нового может превратиться... превращается в такую. хроническую болезнь. Да? То есть человеку и со сломанной рукой неплохо живётся. Да? Там и он привыкает к...
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
... к искривлённому позвоночнику. Он говорит, вот не надо вот сейчас трогать ничего, не надо там вправлять. Не надо. Ну, как будет хуже. И это очень понятная позиция. Но выздоравливать надо, мне кажется. И я тут в этом смысле говорю как мой отец-хирург.
К. Ларина
―
Я вспоминаю, как чиновники, комиссия принимала там очередной спектакль Любимова, по-моему, это был «Борис Годунов», и они шептались друг... друг у друга с ужасом спрашивали: «Это что? Все Пушкин написал?» Вот... Вот важно, какая интонация...
А. Могучий
―
... запрещает Набокова...
К. Ларина
―
Да, да, да.
А. Могучий
―
Кого там запретить...
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
... в школьной программе. Я думаю Набокову от этого не... было бы не хуже.
К. Ларина
―
Андрей Могучий у нас гостях. Мы продолжим через несколько минут нашу встречу.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Ксения Ларина у микрофона, ведущая. И наш гость - художественный руководитель Большого Драматического театра имени Товстоногова Андрей Могучий. И напомню, что сейчас проходят большие гастроли в Москве БДТ, и у вас есть возможность, хотя билеты все проданы, но вдруг возможность появится попасть на спектакли октябрьские. Это «Что делать?» прежде всего, спектакль, о котором мы уже говорили.
А. Могучий
―
... «Славы». У нас «Слава» идёт ещё.
К. Ларина
―
«Слава». Да, да. Это Богомолова, - да? - спектакль?
А. Могучий
―
«Слава» - да.
К. Ларина
―
Андрей, конечно же, мы должны поговорить о том, что как театр отражается в... или, наоборот, как реальность отражается через театр в тех абсурдных новостях, которые мы читаем каждый день. Я думаю, что Вы тоже прекрасно это все знаете. И каждая новость практически превращается в метафору. Там иноагенты кругом, которые вот уже дошли до журналистов. Я уверена, что наверняка Вы тоже об этом думали, что вполне возможно, что следующей категорией будут уже представители творческой интеллигенции: режиссёры, театральные люди. Вполне возможно, если уж речь идёт об этом. И, конечно же, вот эта вот программа распознавания лиц, которая сегодня является главным трендом событий, расправы властей с людьми, - да? - и это пугает с одной стороны, с другой стороны это так восхищает. Новые технологии. А в третьей, если говорить опять же как о метафоре, мне кажется, что это очень важный момент, вновь мы переживаем время, когда иметь своё лицо, быть личностью становится делом достаточно опасным. Согласны ли Вы с таким разворотом?
А. Могучий
―
В смысле опасно? Опасности?
К. Ларина
―
Да. Что лучше быть как все, в серой массе.
А. Могучий
―
Лучше, не знаю я, лучше быть... как быть.
К. Ларина
―
Собой.
А. Могучий
―
Ну, то есть кому-то хорошо быть как в массе. Кому-то хорошо не быть как в массе. Но каждый выбирает все равно какой-то свой собственный путь. И вообще-то это всегда... всегда... всегда нельзя, мне кажется, никого не упрекать, не поучать, - да? - потому что, ну, у каждого есть свой выбор, своя судьба и свои контексты, и каждый случай надо рассматривать очень частно, индивидуально. Поэтому, ну, я пока, вот если про меня речь... Про меня же речь?
К. Ларина
―
Да, вот Ваш... Ваш выбор. Да, да, да.
А. Могучий
―
Ну, я как бы...
К. Ларина
―
Я, Могучий, в предлагаемых обстоятельствах.
А. Могучий
―
Да, да. Ну, просто как... Ну, мне трудно не говорить то, что я думаю. Но я говорю, что думаю. Но я думаю сложно. Да? То есть у меня как бы нет однозначного всегда какого-то... не всегда, но часто у меня не бывает однозначного, вот однозначного... интерпретации ситуации. Она всегда для меня очень сложна. Да? То есть и в этом смысле... Нет, есть, конечно, вот если там говорить про «Толстяков», про 7-й эпизод, там у меня как бы нет... Там это довольно такой контурный, то есть довольно резкий контрастный спектакль с...
К. Ларина
―
Это там, где Дрейден и Сталин, да?
А. Могучий
―
Дрейден. Да, да, да. Ну, это его личное... Отчасти личная история. Поэтому там у меня нет никаких полутонов. Вот так правильно сказать: нет никаких полутонов. Там у меня ясно и чётко, и даже иногда, может быть, примитивно чёткая позиция, и я её как бы честно и высказываю. Да? Но для меня это естественное состояние. Ну, мне... Мне трудно, короче, будет жить, если меня этого лишат. Прям трудно. Я понимал, что когда... Я в какой-то момент, мне надоело вообще быть театральным режиссёром, и я там - да? - пытался что-то там пойти в другую какую-то сходную параллельную реальность, связанную тоже отчасти с профессией, я не смог. Невозможно. То есть я в этом смысле... История заказа такого для художника, она всегда сложна. Ну, для меня сложна, так будем говорить для художника, не знаю, сложна и трудно исполнима. Да? То есть как бы я тогда не... просто не смогу ничего делать. Вот я... Я всем продюсерам говорю: вы... ваш... ваша свобода в смысле внедрения в моё творчество заканчивается ровно в тот момент, когда вы меня пригласили. Вот после этого я вас не пускаю, потому что если вы хотите получить от меня то, что вы хотите получить, учитывая мои какие-то предыдущие заслуги, единственный шанс - мне не мешать. Да? То есть как бы... То есть иначе я не сделаю. Вы можете мне мешать, пожалуйста, но я не сделаю то, что вы от меня ожидаете. Ну, вот это такой какой-то мой внутренний, наверное, внутреннее правило на сегодняшний день по крайней мере.
К. Ларина
―
Государство как продюсер Вас устраивает? Или есть какие-то вещи, которые хочется проговорить с ними, что называется, понять, какие у кого функции?
А. Могучий
―
Я в этом смысле тоже стараюсь не скрывать свои позиции. Говорю тогда, когда меня спрашивают или не спрашивают, не знаю уж. Да? Я не устаю цитировать Александра Блока, основателя, одного из основателей БДТ. Он в 19-м году сказал такую историю, когда его спросили, нужно ли государственное финансирование театрам. Сейчас конкретно театрам. Он же был в этом смысле директором, возглавлял директорию, так это сложно называлось, БДТ, но по сути был как бы руководителем, литературным руководителем, и по сути руководителем БДТ какое-то количество времени. Недолго. Недолго, но был. Он отвечал на этот вопрос так, что обязательно надо сохранить финансирование, как Вы понимаете, не простой был вопрос для молодой советской власти. Да? То есть как бы деньги и театру какому-то, зачем это? Он говорит, да, государственное финансирование, государственные субсидии, я своими словами, не дословно это цитирую, театру необходимо сохранить. Сохранить, но исключительно в контексте сохранения независимости театрального искусства. Независимости. Обеспечения независимости театрального искусства. Любые частные деньги имеют право диктовать, а государство, представляющее все слои населения обязано поддерживать независимость художественного высказывания, которое может быть до того, для другого... части населения нашего, то есть как бы так или иначе востребованно и справедливо. Мы должны учитывать все... весь спрос. Да? И государство обязано учитывать весь спрос. Поэтому мне кажется, что я это все время, ну, как-то пропагандирую, потому что в этом смысле именно государство как продюсер единственное возможно и способно обеспечить независимость художественного высказывания.
К. Ларина
―
А государство это понимает? Или не желает этого понимать? Я... Когда мы говорим «государство», мы же имеем в виду каких-то вот конкретных людей, наверное, - да? - которые вот брошены, что называется, на театры.
А. Могучий
―
Я никакого... ничего плохого сказать о министерстве...
К. Ларина
―
У Вас хорошие все люди?
А. Могучий
―
... не могу сказать. Я, мне кажется, Любимова - абсолютно адекватный, понимающий в театре. Пока у меня такое ощущение.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
Надеюсь, что оно не ложное.
К. Ларина
―
А вот эти вот люди, которые под... под предводительством потомка Лермонтова, общественный совет по культуре.
А. Могучий
―
... Ну, опять... ну, они же не министерство культуры. Ну, есть такие люди...
К. Ларина
―
Нет, но они очень настырные, потому что...
А. Могучий
―
Ну, настырные...
К. Ларина
―
... сначала вот ты... Просто напомню слушателям, что они сначала пытались действительно провести там проверку репертуаров театров на предмет соответствия национальной безопасности. Как бы их осадила та же Любимова. Это я напомню нашим слушателям, напоминаю. Но сейчас вновь эта тема возникла. Они уже хотят поверить репертуары театров и афиши выставок, и ещё какие-то все культурные мероприятия опять же на предмет соответствия национальной безопасности, и на этом настаивают, что они будут делать какие-то там слушания по этому поводу. Как Вам... Да?
А. Могучий
―
... на этих слушаниях тоже выступить, если мне позволят. А если они будут, ну, как бы между собой говорить, ну, пусть говорят, ну, как бы. Но в этом смысле, ну, если будет эта история развиваться каким-то другим образом, ну, будет факт, будем с ним как-то общаться, - да? - потому что сейчас, повторюсь, - да? - ну, как бы мне опять кажется, что Любимова достаточно ясно и определённо высказалась по поводу этой позиции.
К. Ларина
―
Хорошо, не будем трогать Любимову. Но просто я как в качестве примера, что всегда эти люди, надзорные органы, будь то органы, надзорные за массовой информации как Роскомнадзор или за театрами, или за кино, это все равно они всегда апеллируют к публике, к публике, к народу, что типа это вызывает общественную негативную реакцию, что народ это... народ жалуется. Вот жаловались, что вот Ахеджакова пьяная по кладбищу ходила и материлась на сцене «Современника». Да?
А. Могучий
―
Ну, Вы знаете, это исключение. Да, понятно. Да. Ну, понятно. Ещё раз повторюсь, каждый человек или там группа людей имеют право на своё мнение, высказывание и прочее. Если они, ну, как бы если эта группа людей не насилует и не... не насильничает над другой. Мне кажется, что то, что если говорить про «Современник» и про вот эту историю с Лией Меджидовной, я же ей позвонил на следующий день буквально, ну, просто как бы поддержать, успокоить и узнать вообще, что там происходит. Ну, конечно, там ни слова правды нет. Да? То есть как бы она говорит не монолог... Я не видел спектакль, мне трудно, конечно, - да? - тут как бы, но там быть объективным совсем в этом смысле, но я очень верю Лии Меджидовне и знаю её как честного, порядочного человека, который никогда не покривит и никогда уж точно... Уж кто-кто, слова плохого не скажет не о стране, не... Ну, она любит, любит родину. Она любит людей, живущих в этой стране, и желает всем нам добра.
К. Ларина
―
А если не любит? Вот что делать? Вот скажите. Это что статья какая-то есть за нелюбовь к родине?
А. Могучий
―
Нет, нет, нет.
К. Ларина
―
Ведь сам факт чудовищен, да?
А. Могучий
―
... мне кажется, ещё раз давайте к «Современнику» вернёмся, мне кажется, что там...
К. Ларина
―
Давайте.
А. Могучий
―
... история, я не могу, конечно, - да? - там утверждать это соответственно, но мне кажется, это какой-то фактор как, кстати говоря, и бывало в истории нашей страны, личной какой-то разборки. Вот просто кто-то, не будем говорить кто, мне кажется, питает личную неприязнь. Да? То есть как бы и в этом смысле...
К. Ларина
―
К новому руководству театр «Современник».
А. Могучий
―
Вот. Да, да. Но это норма. Ну, тоже, ну, как бы тоже это не новое. Ну, тоже так было, есть. Ну, было, есть и будет. Ну, вот будет. Ну, и...
К. Ларина
―
Кстати, и Вас тоже не сразу приняли.
А. Могучий
―
Конечно. Ну...
К. Ларина
―
Я помню, как некоторые артисты высказывались достаточно резко.
А. Могучий
―
Ну, конечно. Ну, а что делать? Ну, как бы это... И это тоже мне понятно, потому что людям трудно менять жизнь, трудно приспосабливаться, трудно смотреть в будущее, не зная его, не понимая его. Это все понятно. Поэтому терпение, терпение, терпение и понимание. Мне кажется, в нашей профессии это очень важно. Терпеть и понимать, пытаться понимать друг друга. Прощать и понимать. Объяснять. Терпеть и терпеть.
К. Ларина
―
Но обратите внимание, что вот эта смена поколений в театрах, которую мы наблюдаем за последние годы, потому что уходят, ну, так... так по биологическим причинам в конце концов уходит целое поколение людей, важных, знаковых, уникальных, но оно уходит. Но всегда это происходит смена поколений, в театрах происходит просто кровавая, просто в мясо, что называется, и до физически каких-то разборок. Мы наблюдали и в театре «Гоголь-центр». Да? Вот мы наблюдаем это сейчас в «Современнике». Я думаю, что «Ленком» впереди ждут такие же времена. Пока ещё там такой ломки не произошло, но она все равно рано или поздно произойдёт. Ну, и во многих других. Чем Вы это объясняете? Всё-таки это... Может быть, это от того, что... сам... структура модели репертуарного театра советского, в котором мы все вот продолжаем жить, она так архаична, она так устарела, что уже не нежизнеспособна дальше. Как Вам кажется?
А. Могучий
―
Это так. Но я абсолютно согласен, это так. То есть много лет уже, десятилетий говорят о реформе, и никто ничего не делает, потому что на самом деле это тоже опять вопрос неоднозначный. Почему? Потому что, ну, конечно же, конечно же, ни в какой европейской стране, ну, я там, скажем, Германию возьмём, потому что она близка нам по устройству, - да? - тоже репертуарный театр, тоже там художественный руководитель и труппа, наличие труппы, нигде в голову не приходит, что это навсегда. Да? То есть как бы какой-то... Это театр живёт, ну, сколько? Ну, 7 лет. Да? Там, ну, в исключительных случаях там чуть больше - 10-11. Да? Я имею в виду тот, который вот возник, - да? - и который может продуцировать, про... продуцировать энергию и создавать что-то, ну, как бы небывалое до него. Да? В этом смысле когда происходит умирание этого естественно... естественное умирание и художественное умирание, прежде всего, организма, этого художественного организма, но происходит, начинает происходить все... всякого рода коллапсы. Конечно же... Конечно же, это и отсутствие внятной контрактной системы, - да? - которая не позволяет ротировать труппу. Конечно же, это... Ну, и много-много чего. Много чего. Там сейчас, чтобы не углубляться в какие-то административно-финансовые разговоры, - да? - но Георгий Александрович Товстоногов в своё время страшно сетовал на эту историю. Да? Он говорил, что какая-то невероятная ошибка допущена в наших стационарных, тогда это называлось, театрах, которые заточены под какие-то иные цели кроме как цели художественные. Вот и все...
К. Ларина
―
То же самое. Да, да, да.
А. Могучий
―
Потому что он говорил, что, конечно же, система должна быть административно-хозяйственная такая, чтобы она могла подстроиться, учитывать все особенности того конкретного художника, который на этот небольшой, может, период жизни и времени, мы все конечны, руководит этим театром, и только ему вот на это время под него должна быть построена вся... вся эта структура. В нашей ситуация, конечно, она страшно костная. Но она ведь что? Это тоже понятно почему. Я, видите, все всегда пытаюсь всё-таки понять объем, потому что, ну, вот допустим, мы перевели там на контракт всех. Допустим, там контракт у артистов там закончился. У какого-то артиста, который, так получилось, не стал успешным, который кроме этого ничего не может, а ему уже и лет-то не мало.
К. Ларина
―
И что делать?
А. Могучий
―
И что с ним делать? Вопрос. Ну, вот вопрос. Оставлять в театре. Понимаете, да? Вот потому, что внутренняя история реформы театра, театральной системы, которая страшно нужна. Я могу сейчас просто тезисами, - да? - что нужно для того, чтобы театр дышал, чтобы не было вот этих катаклизмов, чтобы не было этих идиотизмов, - да? - то есть как бы которые возникают без конца вот при смене какой-то. Да? Но это правда, есть прямо мысли конкретные, и я там рад был бы ими поделиться и там с кем-то, но... но вот если все это воплотить в жизнь, то куда денутся вот люди, которые окажутся не удел. Да?
К. Ларина
―
Жизнь несправедлива. Ну, слушайте, ну...
А. Могучий
―
Нет, нет. Она...
К. Ларина
―
... а как... Вот меня так учили, что прошлых заслуг в творчестве не бывает.
А. Могучий
―
Это правда.
К. Ларина
―
Ну, не бывает.
А. Могучий
―
Это правда. Это правда. Но если немецкий артист, который нигде никому не нужен ни в Штутгарте, ни в Ганновере, не в Берлине, не в Гамбурге, - да? - то есть как бы он вполне себе может смириться со своей судьбой благодаря нормальному социального обеспечению.
К. Ларина
―
Да, это правда.
А. Могучий
―
Вот и конец. И у меня вот эта дилемма между эстетическим и этическим, она... она постоянна. Она постоянна. И мне жалко людей. Но ничего я с собой поделать не могу. Мне жалко. И мне кажется, что справедливость в этом смысле вот в том устройстве, которое... несправедливом, неправильном, некачественном, дурацком устройстве сегодняшних репертуарных театров, в ней... эта несправедливость, ну, как бы должна быть, ну, как-то мной тоже учтена и компенсирована. Я вот для этого как бы, ну, что могу, то и делаю. Да? Это всегда очень трудный... трудный выбор. Всегда трудный выбор. И его надо, в общем, как-то НРЗБ понимая сейчас вот со своей... со своей этой дурацкой должности, что это выбор практически ежедневный.
К. Ларина
―
В чем разница между режиссёром и главным режиссёром? Вот есть ментальное, что называется. Это какие-то ра... Это разные человека... человекотипы?
А. Могучий
―
Режиссёр и главный режиссёр...
К. Ларина
―
Да, да, да.
А. Могучий
―
... художественный руководитель...
К. Ларина
―
Художественный руководитель.
А. Могучий
―
Ну, вообще да, как бы. Ну, конечно, чем... чем страшнее слово, тем меньше степень свободы. Вот, ну, это очевидно совершенно. Да? Тем больше поляна, на которую... за которую ты несёшь ответственность. Да? Тем больше и сложнее те вопросы, которые ты ежедневно должен решать. Я часто как бы в случае с художественным... с художественным руководителем эти вопросы выходят, конечно, за рамки, ну, чистого театрального творчества. Хотя я вот тоже повторял и повторяю, для меня БДТ - это все равно проект художественный. Вот в целом то есть как бы вот строительство там БДТ сегодняшнего для меня проект художественный, художественный такой акт, - да? - в котором я все равно распределён как режиссёр. Но я все равно... у меня там есть кастинг, там не знаю, распределение ролей, там, ну, все, все. Все равно не важно, это дирекция это или... Ну, то есть я все равно каким-то образом применяю те навыки, которым я, ну, собственно сложена моя голова уже к моим годам. Я по-другому не могу. Поэтому, ну, хорошо это или плохо, я не знаю, но это так. Да? И для меня это... И... и это только единственное, что отличается от делания спектакля, что конца края нет. Да? То есть ты как НРЗБ потому что у спектакля всё-таки всегда есть премьера, ну, и все, и ты расслабился. А тут ты думаешь, ну, вот она премьера, оказывается, нет. То есть ты бежишь на 100 метров, а финишная черта все время отодвигается, и это оказывается там 200, 400, потом 10 тысяч, ну, в общем, марафон оказывается, а ты бежишь как на 100 метров.
К. Ларина
―
А Вы вмешиваетесь в работу режиссёров приглашённых, которых Вы приглашаете на спектакли?
А. Могучий
―
Всегда по-разному. Всегда по-разному. С кем-то да, с кем-то нет. Зависит от качества и удовлетворённости результатом. Да? Иногда я должен закрыть глаза. Иногда... Это очень сложный процесс. Очень-очень сложный. Ну, в том смысле что значит «вмешиваюсь»? Я всё-таки в театре, и я надеюсь, мне это удалось, привит вкус... Ну, не вкус, а правило такое. Да? То есть как бы существует правило, что художник превыше всего. Да? НРЗБ все должно быть заточено под художника в этом театре. И это гордость и профессиональная гордость всех служб административных, технических и прочих. Да? То есть как бы и это в театре в нашем точно есть. Я знаю, как умеют работать с разными стилистиками, с разными подходами к работе наши замечательные на самом деле цеха и замечательные люди, которые работают сейчас в БДТ. То, я в этом смысле, я и... Конечно же, я несу ответственность за художественное целое, за художественную стратегию, за художественное целое сегодняшнего дня. Поэтому, конечно же, я по-разному, повторюсь, но как-то я обязан, просто обязан влиять на художественный процесс. Это не должно быть просто вот такая... Ну, я питерским словом скажу: Апрашка. НРЗБ замечательное место...
К. Ларина
―
Что такое?
А. Могучий
―
Апраксин двор там какой-то. Такие ряды торговые. Там вообще... вообще все подряд. Но то есть... То есть когда-то, ну, все, все, все, кто что хочет продавать, тот и продаёт.
К. Ларина
―
Это такая полная эклектика. Да?
А. Могучий
―
Да, да, да. То есть, конечно, театр не должен превратиться в Апрашку. Да? То есть как бы это должно быть ясное, внятное художественное целое, целостная художественная политика. Ошибаюсь я? Да, ошибаюсь. Как я говорил про продюсеров, ну, мой выбор, наверное... Значит, я неправильно сделал выбор или там ошибся в выборе, - да? - я тоже стараюсь этого придерживаться, но иногда как режиссёр я не могу не удержаться и не сказать, особенно как бы молодому поколению или условно молодому поколению, не могу не... не воспользоваться, ну, как бы потому что там какие-то очевидные есть вещи, которые они просто не видят. И я, конечно, стараюсь это скорректировать, ну, или не выпускаю спектакль.
К. Ларина
―
Андрей, Вам исполняется 60 лет через...
А. Могучий
―
Ну, да.
К. Ларина
―
В ноябре. Так я посмотрела. Да? Вы когда-нибудь думали, уже заступив на эту должность главного режиссёра, художественного руководителя, о моменте ухода? Я имею в виду не физического ухода, конечно. Да? А ухода с главного... с этой должности, потому что мы же видим, как людей... Вы молодой человек, и все ещё... все ещё много времени. Но тем не менее не могли об этом не думать, особенно глядя тоже на нашу традицию, к сожалению, только вперёд ногами.
А. Могучий
―
Да, да.
К. Ларина
―
Из своего театра я выйду только вперёд ногами.
А. Могучий
―
Так и думал. Да. Да. Нет, конечно, я... я сделаю все, чтобы этого не произошло. Вперёд ногами. Ну, в смысле того, что я... я
К. Ларина
―
Своими ногами уйду. Да?
А. Могучий
―
Да, что я уйду ногами. Это будет НРЗБ так. Ну, вот мне надо ещё сделать несколько вещей, которые я не доделал. Да? И вот как только я пойму, что я сделал все, как только у меня состоится вот эта пресловутая премьера под названием БДТ, я уйду.
К. Ларина
―
Это Вы так сейчас говорите. Я так понимаю, что это... это очень сложно.
А. Могучий
―
Ну, сейчас... У меня сейчас...
К. Ларина
―
Вот можно сказать, Александр Анатольевич Ширвиндт, который вот пытался в течение... последних там пару лет он очень хотел уйти, но нет, по разным причинам не получалось, не удавалось. Не отпускали!
А. Могучий
―
По разным причинам... Да.
К. Ларина
―
И он ушёл-таки. Молодец! Он сделал это.
А. Могучий
―
Да. Да.
К. Ларина
―
Да.
А. Могучий
―
... легко говорить, трудно сделать. Но я понимаю все трудности и консультируюсь со своим близким людьми, которые в театре со мной работают, как бы об этом тоже.
К. Ларина
―
А с другой стороны, продолжая эту тему, тоже моё наблюдение, что очередь из главных режиссёров новых не стоит сейчас. Как-то не очень хочет народ.
А. Могучий
―
Да, понятно. Ну, и и не хочет, и не может. Я не говорю про себя, что вот я так вдруг. Я тоже, в общем, не собирался, честно говоря, - да? - на такие должности. Так получилось как-то опять спонтанно, и я там не удержался. Да? То есть как бы влез в эту шкуру. Но я... у меня такой проект сейчас до сих пор идёт, называется он «Четыре». Да? «Четыре». 4-м режиссёрам молодым я предложил побыть, поиграть в игру художественных руководителей, сочинить некую свою художественную программу на какой-то там... на 3 года, на полгода, как хочет...
К. Ларина
―
Ну, это красивая викторина. Конкурс.
А. Могучий
―
Я... Я страшно разочарован.
К. Ларина
―
Да Вы что?! То есть как бы нечего сказать. Да?
А. Могучий
―
Никому ничего не хочется. То есть как бы в этом смысле. Но нет там амбиции какой-то, и нет... Нет, ребята все хорошие. Я никого сейчас... Ребят, вы хорошие. Да? То есть как бы. Но вот вопрос, связанный с моей... Я же, собственно говоря, в этом смысле тоже... Это отчасти тоже какая-то... Вот я сейчас откровенничаю, - да? - что-то разоткровенничался. Отчасти это тоже вопрос института главных режиссёров, художественных руководителей, которые я... ну, я тоже там не то, что замену себе подыскиваю, но все равно мне интересно. Во-первых, мне интересно, что бы такого. они молодые мне подсказали, чего я не понимаю - да? - сегодня. Ну, ничего. Но... Ну, и как бы они все равно в основном все говорят, да нам спектакли интересно ставить. Я понимаю, что они, может, либо молодые совсем, - да? - им действительно пока там надо наставить всяких... какое-то энное количество спектаклей, потом они как-то созреют или не созреют. Да? Не знаю. Мне трудно сказать. Но потому, что я же начинал все равно свою театральную карьеру, если можно так её назвать, со своего частного театре, где тоже был руководителем. То есть я всегда, в общем, вокруг себя строил те контексты, которые мне были интересны, и которые помогали мне жить, выживать. Да? То есть как бы я в этом смысле сам... Ни у кого, никогда, ничего в этом смысле не клянчил. Да? То есть как бы в том смысле, что я не просился в государственный театр работать. Ну, спасибо Валерию Владимировичу Фокину, он меня позвал. Я как бы с радостью согласился. И мне там было тепло и уютно энное количество лет. Да? Именно художественно уютно. Да? То есть как бы это, ну, замечательное было время. Но все равно тот контекст, повторюсь, - да? - который вокруг меня существует, я всегда создавал сам. И мне это было как-то любопытно. Ну, единственно возможным делать. Да? Скажем так. Как и в своё время делали это и там замечательные мои... из моей генерации люди. АХЕ, театр АХЕ там или там...
К. Ларина
―
Угу.
А. Могучий
―
... с которым мы, ну, как бы вместе все это сделали, начинали. И мы привыкли отвечать... отвечать за свои поступки и делать все самим, сами. Ну, а сейчас как-то... Ну, или по крайней мере НРЗБ другой. Ну, может, а то естественно. Может, нет. Но пока как бы вот я не увидел ничего такого, чтобы вот давало мне радужные перспективы.
К. Ларина
―
А Вы знаете, это же общее ощущение, а она присуще не только людям, которые занимаются творчеством. Я Вам скажу, что и в журналистике то же самое, и во многих других сферах какая-то общая... Это то, что общая атмосфера, она какая-то вот не... не располагает к творческим подвигам. Ощущение какой-то вот апатии...
А. Могучий
―
Ощущение апатии есть. Да.
К. Ларина
―
Да. Да. Да.
А. Могучий
―
... оно есть. Да.
К. Ларина
―
Да. Да. Да.
А. Могучий
―
Хотя давайте так, всё-таки давайте мы от апатии сейчас уйдём. Я сейчас набрал новых... Я вообще... Ну, не-не. Не буду я говорить. А то я сейчас пойму... подумают, что я так думаю.
К. Ларина
―
Ваш курс новый, да?
А. Могучий
―
Замечательные просто ребята. Ну, пока. Пока. Нет, ну, я... я вам скажу, что нет, конечно, конечно, это не совсем так. Я из того курса, который выпустился... выпустился, там есть несколько замечательных совершенно ребят, которые, я уверен, прорвутся ещё, Вы услышите о них, не потому, что я их там учил, а потому, что они сами по себе удивительно энергичные, ясные люди. И новый курс меня вообще поражает. Честно говорю, пока он поражает меня. Мне с ними очень... Мне с ними хорошо и весело.
К. Ларина
―
Ну, я Вас благодарю за эту коду, потому что я лихорадочно думала, как бы нам выкрутиться, чтобы был какой-то свет в конце туннеля в конце передачи.
А. Могучий
―
Нет, он есть.
К. Ларина
―
И он есть.
А. Могучий
―
А Вы знаете, какая странная штука? Я могу Вам по ходу ещё сказать, там один парень... Мы там собирали анкеты на... на... видео присылали прежде, чем допускать их к заочным каким-то экзаменам, консультациям. Он написал замечательную фразу. Он говорит: «Стараюсь быть хорошим человеком».
К. Ларина
―
Вот. Прекрасно. Вот это и есть главный девиз в любой профессии, в том числе и в режиссёрской, и в актёрской, и в творческой. Андрей, я Вас благодарю. Андрей Могучий, художественный руководитель Большого Драматического театра имени Товстоногова. Удачи желаем! И до встречи!
А. Могучий
―
Всего доброго! Спасибо.
К. Лариса
―
Спасибо.