Владимир Конкин - Какого черта - 2006-12-02

Э.НИКОЛАЕВА: «Никогда ни перед кем не пресмыкался и перед тобой не буду!», - кричит Шарапов в малине Горбатому, в этом и есть весь Владимир Конкин, исполнитель знаменитой роли, замечательный актер, а почему тогда до сих пор не дали народного? в студии программы «Какого черта». Добрый вечер, Володь.

В.КОНКИН: Добрый вечер, сударыня.

Э.НИКОЛАЕВА: Может я, как всегда что-нибудь путаю? А я, собственно, никогда-никогда ничего не путаю.

В.КОНКИН: Дело в том, что я смею надеяться на то, что всему свое время, плод должен созреть, лишь бы только не после смерти. Поэтому я человек терпеливый, мало того, я прекрасно отдаю себе отчет в сегодняшней суете, когда очень много в жизни появляется клевет и обстоятельств, когда им нужно успеть к этому блюдцу, огрызочки какие-то им оставили, вот пускай они доедают, а мне подадут хорошее, желанное блюдо.

Э.НИКОЛАЕВА: И высококачественное. Кстати, эта фраза, которую я сейчас воспроизвела, стоит у меня перед глазами – этот самый Шарапов, такой взлохмаченный и с яростным взглядом, который попал в эту малину, к этому Горбатому. Как время идет, сколько вам тогда лет было?

В.КОНКИН: Картину «Место встречи изменить нельзя» мы начали снимать в апреле 1978 года и закончили съемки где-то в конце июля 1979-го, потом у нас была речевая, это озвучание картины, месяца два у нас на это ушло, и на ноябрьские праздники, на День милиции 79-го года картина пошла в эфир. Так что видите, почти что полтора года мы работали над этим фильмом, и для меня эта картина, несмотря на то, что она была уже не первая и не вторая, а, по-моему, 12-я, тем не менее, именно в этой картине я познакомился со многими интереснейшими актерами, с которыми не был знаком, знал их творчество, но не имел чести их знать лично, и для меня это было, скажем так, и большим человеческим уроком, и достойным времяпрепровождением, потому что если учесть, что практически каждый день мы снимали, это требовало определенных физических сил, но помимо этого нужно было быть готовым ко всему, потому что актеры, снимающиеся в нашей картине, люди далеко не праздные, у многих были и спектакли, и съемки, и так далее, и жизненные обстоятельства, поэтому нужно было часто и под них подстраиваться, это дисциплинировало наш труд.

Э.НИКОЛАЕВА: Сколько вам лет тогда было, Володь?

В.КОНКИН: Мне было тогда, в 78-м году, 27 лет, когда я снимался.

Э.НИКОЛАЕВА: Это уже после Павки Корчагина.

В.КОНКИН: Естественно.

Э.НИКОЛАЕВА: Володь, скажите, почему все религиозные люди, которые приходят на нашу программу, шарахаются от этого названия? Ведь смысл в том, какого в нашей жизни столько чертей? Но, тем не менее, вы готовы?

В.КОНКИН: Дело в том, что обстоятельства жизни у многих из нас складываются таким образом, что мы порой не делаем выводов о своем творчестве, о своей жизни, мы почему-то очень многие вопросы, возникающие внутри нас, и прежде всего нужно на себя обратиться, мы почему-то оборачиваем все претензии на окружающих нас людей. Мне кажется, что это не очень честно, и отчасти есть какое-то самоспасение в этом отношении. Я не хочу сказать, что я такой уж оголтелый мазохист, но с другой стороны, я пытаюсь сделать какие-то выводы и очень часто делаю себе замечание по этому поводу, потому что человек талантливый, независимо от его рода деятельности, он всегда вызывает определенное чувство недоумения, иногда неловкости. Мало того, человек талантливый может позволить встать себе с любой ноги, и с левой, и с правой, а может, и с двух сразу, однако, это не переправляет его настроение, его какие-то, может, эксцентричные, спонтанные поступки, порой вызывают недоумение и порой раздражение. Казалось бы, повод себе дан, вроде бы не ты причина оному, но с другой стороны, я предпочитаю на себя обратиться лишний раз, потому что сам не без греха, поэтому ваша передача вполне имеет право так называться, хотя бы потому что мы по той или иной причине начинаем сердиться, мы начинаем упрекать жизнь, упрекать людей, радиостанцию «Эхо Москвы», телевидение, правительство и прочие ситуации, которые нас раздражают или усугубляют наше раздражение, поэтому этот бес прыгает вокруг нас, тут что сказать? Если мы люди православные, верующие, ну перекрести ты его, может, он от тебя и отскочит. В конце концов, у каждого свой способ с ним бороться, но мне кажется, главное, что каждый человек, опять же, независимо от рода его деятельности, должен, наверное, любить свое дело и любить тех людей, с кем это дело связано. Это очень тяжелая наука и она очень непроста, и на сегодняшний день мне уже 55, я уже достаточно взрослый человек, мягко скажем, но, с другой стороны, я избрал для себя такой путь, потому что искать причины своих несуразностей в других людях – это последнее дело.

Э.НИКОЛАЕВА: Володь, а вы на 55-то не выглядите, помоложе выглядите.

В.КОНКИН: Я думал, вы скажете, что я на 56 выгляжу.

Э.НИКОЛАЕВА: А когда у вас день рождения, кстати?

В.КОНКИН: 19 августа, на Преображение Господне мне исполнилось 55.

Э.НИКОЛАЕВА: Я знаю, для того чтобы в вашей жизни было меньше этих самых чертей, вы очень глубоко погрузились в православие, вы набожный такой человек, да?

В.КОНКИН: Ну, наверное, это слишком высокая оценка моих религиозных чувств, потому что нельзя забывать, что я все-таки лицедей. Моя профессия – таскать личину на сцене и в кино, и, естественно, всякая личина может прицепиться не только к твоей мордашке, милой и неповторимой, но и к сердцу, и к душе твоей, и вот здесь как раз помогает то, что я не лишен религиозного чувства, это как раз тот способ сохранения, а не разрушения личности, потому что хотим мы того или не хотим, вы знаете, моя дорогая, что всякая роль, большая ли, маленькая, если она пропущена через себя, как призвал нас Константин Сергеевич Станиславский, наш родоначальник артистического театра, то, понимаете…

Э.НИКОЛАЕВА: Верьте мне, верьте!

В.КОНКИН: Одно из его взываний было следующее: «Актеры! – будьте беременны ролями!» И мне кажется, в этой фразе заложен определенный ключик золотой, и то ли у Тортилы находится, то ли у Буратино, бог весть, во всяком случае каждому из нас хочется этот ключик подержать, но тот или иной образ так или иначе отпечатывается в твоем сердце, хотите верьте, хотите нет, не знаю, как другие мои коллеги, но иногда у меня бывает так, что я вдруг как будто я вчера снялся в «Как закалялась сталь», хотя этому фильму уже 34 года, тем не менее я ловлю себя на мысли, что я до сих пор помню сцены, монологи, то же «Место встречи», и «Аты-баты, шли солдаты», и многие мои фильмы и спектакли. Если учесть, что у меня 49 фильмов за спиной и около 50 ролей в театре, то это обилие разнообразных художественных образов, они так или иначе во мне гнездятся, и я не смогу, если я не оплодотворю себя ими, а их собой, то не получится ничего, это моя глубокая уверенность. Почему на сегодняшний день меня очень смущает это положение – очень многие, особенно молодые, люди, естественно, - думают, что это очень легко. Может, наши политики дают им эту возможность, потому что уж кто-кто из плохих лицедеев, а уж они нам дают фору вовсю, они и клоны, и певцы, и анекдотчики, они и плясуны, и говоруны, - все, кроме дела.

Э.НИКОЛАЕВА: Да, они должны дело делать, то, ради чего они там есть, а они занимаются пиаром, шоу, клоунадой.

В.КОНКИН: Да, а они занимаются остризмом, шокирующим порой юмором, который заставляет последние волосы на черепе вылазить. Поэтому многим людям, идущим в театр, а особенно в кино, кажется, ну господи, ну это же так просто. Поэтому сейчас так много дилетантизма, я не лезу в области, которых я не знаю, а именно космос, какую-то радиоэлектронику, математику, физику, я в этом ничего не понимаю, и меня, честно вам признаюсь, никогда это не интересовало, не «алгеброй гармонию распять», но все-таки сохранить в себе гармонию образа, мало того, быть органичным вместе со своим дитятей, которое ты выродил, потому что любая пьеса и любой сценарий – это только слова, и вот этот образ, эту начинку, этот ливер, да простите меня за столь, может быть, вульгарное сравнение, это все ты должен дать сам, наполнить тюбик тем содержимым, и очень хорошо бы, чтобы содержимое этого тюбика было полезно не только для ротовой полости.

Э.НИКОЛАЕВА: Володечка, ну я поняла, отправная точка прихода к богу, это как у Васильева: актерство – это грех, лицедейство, сотворение кумира, и прочее.

В.КОНКИН: Вы знаете, не совсем так. Для меня это средство спасения моей души, потому что где я могу себя почистить – нет такого пылесоса. Ни одна ванна, душ Шарко, прекрасны совершенно морские ванны и солярии, джакузи не очистят от того, что мне как бы уже не нужно, то есть я не смогу из себя эти шлаки выпустить.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну а что же, образы-то хорошие, ничего отвратительного вы не играли, - набожный Павка Корчагин, вот какие гримасы жизни.

В.КОНКИН: Милая моя, ну хорошо, давайте представим себе некоего путешественника, а каждый из нас путешественник в жизни, мы все пилигримы, мы все калеки перехожие, и вот давайте себе представим на секунду, что мы родились, и нам повесили рюкзак, и в этом рюкзаке лежат камни, и вот один камень – это такой образ, другой камень – другой образ, и так далее, и рюкзак все увеличивается и увеличивается, но у тебя нет возможности его снять никогда – ни в ванной, ни в туалете, ни в спальне, ни с любимой женщиной, - этот рюкзак постоянно у тебя, и он постоянно давит, потому что количество этих образов все увеличивается, поэтому чтобы себя хоть немного очистить, освободить свой дух от тех вериг, которые у тебя в этом рюкзачке лежат, нужно иногда его время от времени снимать. И вот в данном случае я ведь никому не предлагаю рецепта, и, возможно, это вовсе не панацея, но для меня это тот духовный лекарь, который мне необходим, я к этому пришел, и меня это вполне устраивает. Мало того, наверняка вы, сударыня, заметили, что я далеко не ханжа, я не человек, который пришел и начал вам тут проповедовать – это не моя прерогатива, это прерогатива наших православных служителей, это они просвещают паству свою.

Э.НИКОЛАЕВА: А когда вы к этому пришли?

В.КОНКИН: Я пришел к этому постепенно, потому что начиная с той же картины «Как закалялась сталь», так случилось, что в моей жизни все чаще и чаще стали встречаться священнослужители, вначале я к этому относился, может, в силу возраста, может, в силу какой-то своей еще юношеской эксцентричности, как к знакомству, и не более того, но постепенно я стал нуждаться в этих людях, потому что та глубина постижения мира, основ его, это духовное древко, кое необходимо каждому из нас, я стал чувствовать, что они меня укрепляют, потому что при всем том, что я обожаю многих наших братьев-артистов, к сожалению, многие уже ушли из жизни, но не всегда меня даже самый веселый анекдот может развеселить, я иногда хочу, в общем-то, и подумать, я иногда хочу диалог вести в тишине. Вот тот, кто умеет вести диалог в тишине – вот это высший пилотаж, и вы знаете, как раз именно храм дает мне эту возможность, когда я разговариваю с господом – это мое ощущение его, и я выхожу с новыми силами из храма, я даже не замечаю, три часа я на службе стою, меня многие спрашивают, ну как же ты выстаиваешь? А как мы выстаиваем на сцене? А что такое творческие встречи? Если у меня творческая встреча идет 4 часа, я не присяду, ничего, я еще импровизирую, понимаете? Поэтому это вроде бы как есть, эта физическая сила, но с другой стороны, чтобы укрепить свое душевное состояние, чтобы не бросаться, как песик голодный на любого, ты можешь терпеть, одного вытерпел, другого, а десятый человек просто подошел к тебе и сказал «Слушай, у тебя здесь соринка на плече», а ты его укусил за руку – «Не трогай меня! Я сейчас тебе отгрызу руку» А он не виноват ни в чем, он от тебя шарахается, как от сумасшедшего, потому что все то, что негативного в тебе накопили люди, и в тебе самом, и ты вдруг, ни с того, ни с сего на этого человека все вывалил, а человек на всю жизнь остался с сомнением о тебе, что ты вот такой Собакевич.

Э.НИКОЛАЕВА: Владимир Конкин – классический русский актер, а вопросы здесь задаю я, Элина Николаева. Володь, должна сказать, что вам это очень идет, вы такой обходительный, мягкий, правильный, еще правильнее того Шарапова, с которым вас ассоциируют.

В.КОНКИН: Элиночка, это все при жизни вы мне говорите. Господи, кто бы такое мог сказать. Сколько сейчас мне людей завидуют в нашем эфире? Элина, милая моя, скажите этим людям, кто нас слушает, уже стал чуть-чуть веселее, добрее, скажите им, скажите, скажите.

Э.НИКОЛАЕВА: Повторяю, полностью подписываюсь под этим. Ну что же вы, будете как-то реагировать как-то на мои такие сентенции? Идет вам это очень, идет, ну бог с ним, ладно, подписались. Не мешает ли это в жизни? Вот смотрю я сериалы – вы не очень своей мягкостью и обходительностью и правильностью, тут теперь такая мафия-братия, тут нужно уметь работать локтями.

В.КОНКИН: Вы знаете, я все-таки не членистоногое, это у них много локоточков и коленочек, одного коленочкой, другого локоточком, а я так не умею и не хочу.

Э.НИКОЛАЕВА: Володь, но вы едкий такой, злой, но не к людям, а к жизни, я бы сказала.

В. Нет, вы, кстати, очень верно подметили, что я достаточно нежен и обходителен.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну вы же актер.

В.КОНКИН: Отчасти да, нежен, но в своей личной жизни я пытаюсь избавляться от своих актерских штучек, которые я могу применить к той или иной роли. Все-таки свою собственную жизнь нужно пытаться удерживать от подобного соблазна, но должен вам заметить, что некоторые наши братья по цеху грешат оным, и если они поработали в компании своеобразных личностей, сняли кино или сделали спектакль, а режиссер был эксцентриком, и так далее, и человек вдруг понахватался всех этих фразок, каких-то ужимочек, ухваточек, это не мои инструменты, нет, не мои. Я все-таки хочу иметь только один золотой ключик, который подходит ко всем замочкам, не набор отмычек - не мой стиль, милая моя, мне нужен только золотой ключик, к вашему сердечку, к ушкам и сердечкам наших дорогих радиослушателей, ко всем тем людям, с которыми меня господь сталкивает в процессе моей жизни.

Э.НИКОЛАЕВА: Володечка, я знаю ваше замечательное высказывание, вычитала «Крыса рожает по 15 крысят каждый месяц, львица раз в 2 года одного льва, - хочется быть львицей», я все понимаю, но сейчас, во-первых, очень много хороших актеров, достойных, с хорошим достойным багажом, снимаются в неплохих сериалах и достойно смотрятся и украшают их, деньги-то откуда-то брать надо.

В.КОНКИН: Вы знаете, в данном случае я скажу фразу, которая, наверное, мало кому подойдет, а может, меня никто и не поймет, а вы знаете, нет, поймут и услышат, а может, многим и подойдет, я сам себе противоречу, - бог управит. Потому что в конце концов, если мне не нравится сценарий, меня озолоти, я не буду в нем сниматься, а если мне не нравится пьеса, предложенная в антрепризе и сулящая определенные финансовые дивиденды, я не пойду на это, по одной простой причине – дело в том, что многие люди, вот вы сейчас не называете фамилий, что деликатность вашу обнаруживает, вы сказали, что у нас много хороших и интересных, вы правы, земля наша не оскудела талантами, но… вот это «но» для меня очень важно – я начал в начале 70-х годов, для кого-то я до сих пор Корчагин, что бы я ни сделал, какой бы цвет волос не был у меня на голове, или вообще волосы отсутствуют, дело не в этом – есть те планки, ниже которых я опускаться не могу, я не имею права этого делать. Если привести такой пример, допустим, Павла Кадочникова, наверняка люди старшего и среднего поколения прекрасно помнят этого актера, может, из молодых людей не все. Это актер, который снялся в «Подвиге разведчика», он народный артист Советского Союза, лауреат Ленинской премии, и так далее, герой соцтруда, он всю свою жизнь снимался только в положительных ролях, даже когда ему предлагали немного отступить от этой темы, он этого принципиально не делал. Так же, как в свое время Кирилл Столяров этого не делал, вот они держали эту планку, я живу в совершенно другое время, мало того, у меня поменялась страна – я родился в одной стране, и старшие мои сыновья родились в одной стране, а уже дочь в другой стране, и внуки в другой стране, и тем не менее я не имею права унижать и оскорблять тех многочисленных зрителей, которые помнят меня. Вот вы начали с цитаты из фильма «Место встречи изменить нельзя», ну давайте посчитаем – в 79-м году премьера, сейчас 2006-й, да? ну вот, голубонька, значит, прошло 27 лет – это целая жизнь человеческая, это практически два поколения сменилось. Тем не менее, вы начали именно с этой цитаты из картины, это говорит о том, что хочу я того или не хочу, но все равно определенная зрительская аудитория будет всегда меня сравнивать с Корчагиным, Шараповым, с Кирсановым из «Отцов и детей», потому что это герои, несущие определенный положительный заряд, и я всю жизнь мечта играть и характерные роли, потому что я актер характерный, у меня в дипломе еще было написано, когда еще были амплуа, - «лирический герой-простак», потому что я играл в дипломе своем в театральном училище Шмагу в «Без вины виноватые», комедийная роль, играл Бориса Прищепина в спектакле «Когда цветет акация», я там пел, танцевал, было смешно, забавно, очаровательно, и милый, лиричный, какой угодно, только не злой. И когда мои педагоги, ныне уже ушедшие из жизни, узнали, что я начал сниматься в «Как закалялась сталь», а это было после театрального училища буквально через два месяца, они подумали, что это снимается какой-то водевиль, потому что Конкин-Корчагин – это немыслимо, это смешной, веселый, очаровательный, лиричный, какой угодно, но только не социальный герой. Следующая метаморфоза произошла, когда вышла картина «Как закалялась сталь» на экраны, то мне повесили ярлык «социальный герой», эту кожанку, то есть я все время был между Сциллой и Харибдой, и с самого начала, коль я свой «Арго» все-таки попытался, как Ясон, провести, чтобы корабль мой не пострадал и мои аргонавты не утонули вместе со мной, и все-таки золотое руно я принес, и пускай золотое руно для меня до сих пор еще далекая мечта, та химера, которую я никогда не буду иметь, но тем не менее, стремиться к этому, как и к золотому ключику, я буду, пуская золотое руно будет тем золотым ключиком. Поэтому у меня есть ответственность перед зрителем, и если мне предлагают роль и говорят «Ну вот, возьмите, Владимир Алексеевич, роль такая, ну просто вот такая, вы просто сделаете, мы знаем, какой вы эксцентричный бываете, но там в одной сцене с тетей надо будет попу показать», я говорю «Ребята, покажите свою», и я еще раз подтягиваю поясочек, продырявливаю там дырочку, и моя семья к этому готова, потому что, в конце концов, себе дороже. Как сказала мне Фаина Георгиевна Раневская в театре Моссовета после «Как закалялась сталь», меня Завадский пригласил туда на роль Раскольникова и обещал квартиру, но ничего я не получил, тем не менее, Фаина Георгиевна мне успела сказать, то ли она видела полсерии или одну или фрагмент, потому что она была дама с исключительным вкусом и ерническим, глубоко умный человек, она мне в кулисах сказала, когда играла свой спектакль «А дальше тишина» с Пляттом, это гениальный был спектакль, я его много раз смотрел за кулисами, всегда ей руки протягивал, потому что в темноте она уже не видела, когда перестановка, и я ей свои руки подавал, я до сих пор помню прикосновение ее рук и чувствовал, что хотя бы в этом эта гениальная актриса во мне нуждается, что я такой маленький костылик, который ей помогает. И она мне сказала «Володя, сняться в плохом кино – это то же самое, что плюнуть в вечность», вот вам и уроки. Потому что всякий день, независимо от нашего собственного жизненного или творческого опыта, мы должны все-таки ушки, сердце, все наши чувства держать открытыми и наготове, потому что всякий день и час мы получаем уроки от жизни, от наших партнеров, от того даже дядьки, который грязной ногой наступил на мою ногу и ботинок, а мой ботинок стоит минимум 1500 долларов, а у него лапоть грязный немытый за 3 рубля, тем не менее надо вытерпеть, что же делать, не на горло же он мне наступил.

Э.НИКОЛАЕВА: Антракт. А что теперь в антракте слышит или видит публика? Правильно, рекламу.

/реклама/

Э.НИКОЛАЕВА: Владимир Конкин, классический русский актер, а вопросы здесь задаю я, Элина Николаева. Володечка, рубрика «Блиц» - коротко по вашим фильмам и делам. По-моему, вы по ним уже прошлись не то что коротко, а просто галопом. После Корчагина, как сейчас говорят, у вас крыша не поехала?

В.КОНКИН: Нет, не поехала. Дело в том, что меня хорошо воспитывали родители, у меня хорошая корневая система, это раз, а во-вторых, я прекрасно знал, что если я буду задирать нос кверху, ведь сейчас же все звезды, куда ни кинешь, везде сплошной небосвод, не знаешь, куда и наступить даже ногой, Маяковский называл это плевочками, ну вот, очевидно, что многие плевочки тем не менее звезды, хотя еще прыщи на носу не выдавили, я уж не говорю про другие места.

Э.НИКОЛАЕВА: Злюка какая.

В.КОНКИН: Так вот, слава богу, что тогдашнее время, при всех издержках, тем не менее, за нами пристально следили и не давали нам возможности заноситься, воспарить над толпой народа, такой, знаете, сокол, такой буревестник, летает, уже ничего не ест, а только наслаждается тем, что он гений. Слава тебе господи. Что как домашние, так и мои педагоги, так и обстоятельства жизни, и замечательные актеры, я попал в их среду, не научили меня задирать нос. Мало того, я прекрасно знал, что если я пойду на поводу у своей первой кожанки, а практически все студии страны предлагали мне кожанки, я от них отказывался, и я понимал, что две-три кожанки, и я уйду в тираж, я никому уже буду не нужен. Но те люди, которые предлагали мне работу и в Госкино, и Гостелерадио СССР, стали считать, что Конкин зазнался, он отказывается налево и направо, а если учесть, что у меня тогда не было квартиры, два чемодана, два сына-близнеца и супруга, коя никогда не работала, слава тебе господи, но с другой стороны, вы можете себе представить, как было все непросто, и нужно было себя отстаивать, поэтому крыши, так называемой, поехать было, во-первых, некуда, да и некогда. Хотя искуса было очень много.

Э.НИКОЛАЕВА: Почему в СССР делали хорошие телесериалы? «Место встречи», например.

В.КОНКИН: Тогдашнее производство художественного телевизионного фильма от художественного прокатного фильма отличалось только одним – допустим, если по метражу мы в художественном фильме снимаем 35 полезных метров, а это была норма, это небольшой эпизодик, то в телевизионном художественном фильме эта норма удваивалась, то есть актеры, снимающиеся в телевизионном художественном фильме получали в два раза меньше оплату труда, - вот я вся разница. Мы снимали теми же камерами, все той же целлулоидной пленкой, все то же самое, на каждой киностудии существовало объединение телевизионных фильмов, которое имело некоторое отношение к объединению «Экран» Гостелерадио СССР, которое распределяло заказы: Ленфильму это, Мосфильмовскому объединению это, студии Довженко вот это, Одесской студии это, и так далее, то есть они эти пироги раздавали. И была определенная культура, потому что тогда даже слово «сериал» для нас не существовало, это был «многосерийный телевизионный художественный фильм».

Э.НИКОЛАЕВА: Вот это красивое сочетание.

В.КОНКИН: Да, и оно соответствовало сути, потому что сегодняшние говорящие головы, которые между скучными, нудными, порой костурбатыми диалогами, не знаю, откуда они берут эти русские слова, право, не ведаю, уши вянут и начинают падать на плечи, как у спаниеля, и разбавляется либо только голой задницей, или кровятинкой, на всякий случай, и опять ля-ля-ля. И восьмеркой две камеры снимают говорящие головы, а ведь, простите, что есть кинематограф? Если мы иногда апеллируем к Тарковскому иногда, и так далее. Кинематограф – это деталь, можно быть каким угодно, главная роль у тебя, у тебя слов навалом, но если оператор не видит, как у меня вибрирует рука и тянется к бокалу с водой, и как у меня этот бокал трепещет в руке и выдает мое состояние, можно ни одного слова не произносить, но это деталь, на эту деталь нет времени, или – ой-ой, вот божья коровка поползла, вот, хорошо, а здесь в это время юноша объясняется с девушкой, а божья коровка поползла по дереву, ой, как славно, а вот здесь можно и руку положить, и божья коровка ползет, «улетай на небо, принеси мне хлеба», и так далее. Вот когда сегодняшнее сериальство лишено этих деталей…

Э.НИКОЛАЕВА: Да об этом даже сценарист не знает, о таких божьих коровках о ваших обо всяких и прочем.

В.КОНКИН: Они знают только о коровках, которые долларами, это да.

Э.НИКОЛАЕВА: Да. Почему столь популярна фраза «Ну и рожа у тебя Шарапов»? Вас это, Шарапова самого, это не достало, Володь?

В.КОНКИН: Был период, когда меня это очень раздражало, сейчас прошло уже много лет, а потом, все-таки, у меня не рожа, рожа – это заболевание, господа, прошу вас запомнить это. И когда вы говорите, даже в хохму, «ну у тебя и рожа», имейте в вижу, что это все-таки болезнь, это очень серьезная страшная болезнь, не дай вам бог с ней столкнуться.

Э.НИКОЛАЕВА: Но фраза легендарная.

В.КОНКИН: В данном случае Володя Высоцкий, произнесший эту фразу,..

Э.НИКОЛАЕВА: По сценарию?

В.КОНКИН: Да, это было в сценарии. Но тем не менее он так сочно это сделал и все время отвлекался и поцарапанная физиономия Шарапова с этим бинтом и так далее, в этом было определенное дружеское сострадание, скажем так, а с другой стороны улыбка, то есть это не было оскорбительной фразой, но, конечно, когда ты каждый день по сто раз слышишь себе в спину «Ну и рожа у тебя», мне иногда хотелось…

Э.НИКОЛАЕВА: А бывает, прямо в лицо говорят, да? или она стала крылатой друг для друга, для себе подобных?

В.КОНКИН: У нас ведь иногда наши уважаемые зрители думают, что если они сказали такую фразу, то они сразу же располагают актера, потому что он узнан.

Э.НИКОЛАЕВА: То есть вам это приятно, льстит.

В.КОНКИН: Да, как будто мне это льстит, но я не знаю, я, наверное, белая ворона в моем цеху.

Э.НИКОЛАЕВА: Вам это не льстит.

В.КОНКИН: Мне это неприятно и противно, но я тем не менее соглашаюсь. Ну что ж я буду, вести лекции, беседы по этому поводу?

Э.НИКОЛАЕВА: Отчего часто меняли театры и часто ли?

В.КОНКИН: Ну, 11 театров, согласитесь, за 35 лет, это, в общем-то, не мало, но и не много, это средне.

Э.НИКОЛАЕВА: Скандальный, что ли, очень?

В.КОНКИН: Нет, дело не в этом. Дело в том, что какие-то театры уходили из моей судьбы, потому что они себя исчерпывали. Находиться в труппе театра более 5 лет, мне кажется, для актера это преступно. Почему преступно? Я нисколько не уничижаю достоинство наших многих блистательных актеров, которые всю свою жизнь, у них одна печать после театрального училища, они в этом театре, Вахтанговском ли, Ермоловском ли, да бога ради, но мне кажется, что постепенно у этих актеров приходит такое, знаете ли… когда приходят каждый год новые актеры, а ты все там, и ты вот такой уже вождь, такой уже гуру, и ты перестаешь замечать, что к сожалению, за этим гурианством мало что остается, потому что актер должен себя бедолажить, во всяком случае, это моя индивидуальность. Как только мне становится покойно, благодушно, спокойно, все, значит, надо убегать, нужен адреналин, как сейчас говорят.

Э.НИКОЛАЕВА: Ясно. С Аллой вы уже 32 года, а когда венчались?

В.КОНКИН: Да нет, 35 уже, извините. Что ж вы так, три года-то скинули?

Э.НИКОЛАЕВА: А когда венчались?

В.КОНКИН: В 89-м году, дочка у нас последняя родилась, и мы поняли, что нам это необходимо.

Э.НИКОЛАЕВА: Пора венчаться.

В.КОНКИН: Да, чтобы укрепить наши отношения.

Э.НИКОЛАЕВА: Окончательно.

В.КОНКИН: Да, и бесповоротно.

Э.НИКОЛАЕВА: Владимир Конкин, классический русский актер, а вопросы здесь задаю я, Эллина Николаева. Володечка, у вас, наверное, все номера уже разучены, ведь на концертах и встречах трудящиеся вас спрашивают именно об этом, про «Место встречи».

В.КОНКИН: Ну, если б только об этом, то знаете, стоило бы приходить?

Э.НИКОЛАЕВА: Понятно. Слушайте, Володь, вот что мне на самом деле интересно, мне Стасик шепнул об этом, я надеюсь, вы сейчас не будете увиливать от ответа на этот вопрос – я была приятно удивлена такой дружбе, пронесенной через века, я бы сказала, когда давеча увидела вас на квартире Кирпича, Садальского, про то, как Высоцкий, оказывается, был против Станислава. Оказывается, если бы не ваше заступничество за него, не пара, а немало словечек, не видать бы ему этой роли Кирпича, Кости Сапрыкина.

В.КОНКИН: Я просто не хочу оценивать какой-то свой поступок, как Олег Кошевой, который что-то там заткнул собой. Нет, конечно, так сложились обстоятельства. Дело в том, что когда Стасик появился у нас на съемочной площадке, уже прошло где-то месяцев пять съемок, то есть я уже привык немного к своеобразной манере Владимира Семеновича жить на съемочной площадке и вне ее, и это, в общем-то, мягко скажем, был не очень-то простой человек во все отношениях, и подойти к нему с какими-то одними лекалами клише было очень сложно. Мало того, повторяю, он был совершенно непредсказуемый человек, и что случится через секунду с его настроением, никто не знал, даже его ближайший друг, Станислав Сергеевич Говорухин, который являлся режиссером-постановщиком, даже он иногда терялся от какого-то непонятного, спонтанного взрыва Владимира Семеновича. И когда Стасик появился на площадке, мы снимали вначале, как Кирпича приводят в отделение милиции, потом, мы же все наоборот снимаем, потом уже трамвай, потом уже как кошелек он ему там подложил, вначале мы снимали вот эту сцену, то есть фактически финал сцены Кирпича. У Стасика там довольно-таки много текста, и он еще должен это смешно делать, а Высоцкому некогда было, он все время спешил, понимаете, а Стасик одно слово сказать забыл, второе, что-то перепутал, и Высоцкий начал очень нервничать, мягко скажем, и так как ко мне уже прониклись уважением бильярдисты местного бильярдного клуба, потому что это были первые съемочные дни в апреле, они и стали привозить мне с привоза вместо Высоцкого, потому что Высоцкий сразу же послал их на три буквы, и они перестали его любить, а стали любить меня, стали привозить мне с привоза овощи, фрукты и как всегда бутылочку шампанского, и все это накрывалось на Одесской студии за сараем, там у нас был еще зверинец. И я понял, что Стасик уже начинает бледнеть, синеть, заикаться и запинаться, я ему шепнул «Стасенька, попроси у Говорухина полчасика перерывчика, подышать воздухом», и Стасик выдавил из себя, он был очень интеллигентный, робкий, несмелый, и я его очень люблю за это, потому что в нем есть это качество, те, кто думают, что Стасик – это такой фонтанирующий, каскадный актер, импровизатор, с юмором, иногда очень острым, это не всегда так - Стасик и нежный, и ранимый, и ничто человеческое и лирическое ему не чуждо. И вот он попросил перерыв, и я его за ручонку взял, за этот сарай, огляделся еще, чтобы никто не подсматривал, я ему стакан шампанского наливаю, он тяпнул этот стакан, я говорю «Стасенька, выдохни, и все в порядке, ты все прекрасно знаешь», а мы с ним только познакомились, у нас никаких отношений не было, просто я уже знал эту школу картины «Место встречи», как тут хребты ломают. И он как-то воспарил, пришел, сел, еще одна репетиция – он блистательно репетирует, у него пошло с речью, где Высоцкий говорит «Что, тебе язык, что ли, прикусили?», и Стасик блистательно, сочно, вкусно сыграл. И это родилось от того, что Стасик талантливый, от того, что немного, может, выпил шампанского, и то, что он успокоился, расправил свои крылья. Я к чему это говорю? Дело в том, что как со мной рядом оказался в минуту очень тяжелую в этой картине покойный Витенька Павлов, которого мы похоронили буквально два месяца тому назад, это он меня спас в картине, а я, может быть, отчасти протянул руку, если Стасик это помнит.

Э.НИКОЛАЕВА: А чем он вас спас?

В.КОНКИН: А я вообще из картины хотел уходить.

Э.НИКОЛАЕВА: Почему?

В.КОНКИН: Ну что почему? что же я буду весь ливер вываливать? Это ни к чему, потому что подумают, что я свожу какие-то счеты, просто я обстоятельства складывались так, что я уже не считал возможным работать с этими людьми. И приехал Витя Павлов, а я ему сказал, что собираю чемоданы, уезжаю, и все, не хочу, бросаю эту картину. А он говорит «Ты что? У нас завтра с тобой съемка». А мы с ним тоже только что познакомились, и он говорит «Ну-ка пойдем на воздух», взял сценарий, мы пошли на воздух, жили мы в гостинице «Аркадия», рядом с ней в Одессе была академия партийная высшая, черный из мрамора бюст Ленина и белый из мрамора бюст Карла Маркса, и вот он, оперевшись то на одну лысину, то на другую мохнатость, прибегая к этим основоположникам, он начал читать сценарий, и я понял, что я сейчас умру со смеху, я уже ножки крестиком, оказывается, это комедия была, как мог Витя Павлов это прочитать – это был настолько искрометно и смешно, потрясающе, и он из меня выбил этот клин. И тогда я понял, э, нет, не дождетесь. Как теперь говорят все наши проходимцы, «Не дождетесь», наворовали, а чести-то нет, они ж не уходят сами. Ну вот, и здесь так, и я как-то окреп, и дело пошло, и в данной ситуации Стасик как бы повторил и мою судьбу отчасти. Может, был бы рядом кто-то другой, ничего бы и не произошло.

Э.НИКОЛАЕВА: Слушайте, Володь, а что это Высоцкий вас всех так запугал? Вас за комсомольского холуя посчитал, Станиславу сниматься не давал, что это он вообще себе такое позволял-то?

В.КОНКИН: Ну, это его право, я не сужу этого человека, тем более его на белом свете нет уже 26 лет, и вообще, с покойниками или ничего, или хорошо. В данном случае Высоцкий все равно для меня есть и будет товарищем по работе, и какие бы у нас сложности за кадром ни бывали, как это все с каким трудом рождалось, тем не менее, произошло главное – этот дуэт, два Володи, он состоялся, и если бы этого не было, того товарищества, которое, конечно, с большими натяжками можно было бы назвать товариществом, но тем не менее все равно оно существовало, и если было бы не так, не было бы этого кино.

Э.НИКОЛАЕВА: А Говорухин больше не предлагал вам сниматься?

В.КОНКИН: Я у него снялся в 81-м году в «Томе Сойере», сыграл доктора Робинсона, с тех пор он почему-то не зовет меня, ну, честно признаюсь, я не нуждаюсь в его званиях, не зовет и не зовет, насильно мил не будешь.

Э.НИКОЛАЕВА: Но обижены, тем не менее, слышу по голосу.

В.КОНКИН: Я? Да ну что вы, это смешно.

Э.НИКОЛАЕВА: Он же ваш отец родной прям.

В.КОНКИН: Да какой отец родной? Отец родной – это Мащенко, первая картина, Говорухин на нас стал Говорухиным, без нас все бы знали, что это режиссер Одесской киностудии, у которого нет телефона дома, и живет он в квартирушке, в которой полсобаки разместиться могло, о чем речь вообще? Это смешно, это мы его родили, а не он нас.

Э.НИКОЛАЕВА: Напоминаю вам, что вы слушаете программу «Какого черта», а в ней Владимир Конкин, настоящий русский актер, а вопросы здесь задаю я, Элина Николаева, и программа наша уже подходит к концу, а у меня осталось еще очень много вопросов.

В.КОНКИН: А давайте многосерийную передачу сделаем?

Э.НИКОЛАЕВА: С продолжением, да.

В.КОНКИН: Шли годы, и мы опять встречаемся и продолжаем, как ни в чем не бывало.

Э.НИКОЛАЕВА: В следующую субботу. Ну что, Володь, бегом, можно сказать, галопом по Европам, популярная характеристика нашего времени – были времена худшие, но не было подлее. По-моему, мы эту тему уже поднимали, мне кажется, это должно соответствовать вашему мировоззрению, да?

В.КОНКИН: Ну, я думаю, что как всякое заболевание, оно пройдет. Как бы не были тяжелы последствия от заболевания корью, свинкой, гриппом, с осложнениями на почки и так далее, тем не менее, если правильный уход, если хороший уход и всеобщее желание исцелить нашу страну от того, чем она сейчас перебаливает, благодаря нам же, таким плохим лекарям, к сожалению редчайшему, я думаю, что может быть, совесть – это главный лекарь, который рано или поздно проснется во всех нас, потому что я не снимаю с себя ответственности за свою страну, я вон уже четвертую внучку поджидаю уже, поэтому мне нужно что-то оставить им, достойного и нормального, потому что страна великая, прекрасная, замечательная, и в ней людей много хороших.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну, иметь такого деда-то вообще любому пожелаешь, позавидовать можно.

В.КОНКИН: Так что от кори мы исцелимся, ничего, это тяжелый случай, но я думаю, что исцелимся.

Э.НИКОЛАЕВА: Вы от нашей милиции не страдали никогда?

В.КОНКИН: Может, пару ситуация и были в моей жизни, которые могли бы меня развести с этими органами навсегда, но ведь всякий орган в организме необходим. Во всяком случае, представители милиции для меня не аппендицит, который можно отрезать и выкинуть на помойку, среди них очень много достойных людей, но в семье не без урода. Это точно так же, как в любом цеху – есть порядочные журналисты, есть не очень, есть хорошие артисты, есть не очень, есть дяди степы и Шараповы, а есть не очень, так что в этом отношении я все равно очень уважительно отношусь к нашей милиции.

Э.НИКОЛАЕВА: А от политиков?

В.КОНКИН: А вот политики – это большая головная боль, потому что, к сожалению величайшему, я обратил внимание, как только политик индивидуально начинает добиваться прихода во власть, как-то и о народе думает, а как только попадает в эту стаю, у них какие-то свои общие законы, они тут же теряют индивидуальность, это очень плохая труппа, все очень похожи – дядьки на тетек, тетьки на дядек, они очень похожи, вот они даже могут портки переодеть на юбки, одно и то же. Право, не знаю, чем дело кончится, но этот театр мне не очень нравится, честно признаюсь.

Э.НИКОЛАЕВА: Понятно. Тем не менее вы выдвигались депутатом Мосгордумы в 2004-м году, а зачем, Володечка? Вас гложут амбиции?

В.КОНКИН: Нет, не гложут. Во-первых, я же не сумасшедший, я же не предлагаю себя. Насколько вы поняли, я человек неглупый, и может, я бы принес определенную пользу и Мосгордуме, и, может быть, другим каким-то властным органам, дело в другом – очевидно, моя индивидуальность не пришлась ко двору.

Э.НИКОЛАЕВА: Да, за словом вы в карман не полезете.

В.КОНКИН: Это раз. А потом, вы прекрасно знаете, что наши выборы - это большое условное шоу, поэтому…

Э.НИКОЛАЕВА: Вы это уже поняли, давно уже. Ну что, рубрика «Культура-мультура», печальные особенности российской жизни, по жизни вы не любите прогибаться, почему в нашем народе так много тех, кто любит это делать? Всех этих жополизов, мелких карьеристов, человеческих пресмыкающихся и лакеев?

В.КОНКИН: Вы знаете, холуйство, к сожалению, в нашей генетике заложено. Если уж Антон Павлович говорил по поводу раба и как по капле выдавливают, а Федор Михайлович, миленькая, а Александр Сергеевич Пушкин, который своего Шабашкина, как Троекуров говорит, «А что, Шабашкин, вот оттяпаешь имение Дубровских в мою пользу?» «Да я бы и оттяпал бы, лишь бы воля ваша была, вы ведь только косточку на стол положите, я ее и скушаю», понимаете, поэтому вот это холуйство, раболепство, оно смущает, но я думаю, что, может, действительно, если мы будем классиков перечитывать, что, может, они нас все-таки чему-нибудь и научат.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну, это тех, кто читать умеет.

В.КОНКИН: Ну вот мы с вами, видите, умеем, значит, уже неплохо.

Э.НИКОЛАЕВА: Да. По Москве передвигаетесь на машине?

В.КОНКИН: Нет, ни в коем случае. Я отказал себе в этом неудобстве, потому что по Москве только муниципальным транспортом можно.

Э.НИКОЛАЕВА: А шапочку на глаза не натягиваете, чтобы в вас не узнавали Шарапова, а то же будут вас цапать.

В.КОНКИН: Вы знаете, нет, я гордо смотрю вперед.

Э.НИКОЛАЕВА: Молодец. Дача имеется?

В.КОНКИН: Есть махонькая.

Э.НИКОЛАЕВА: Так у вас все есть, ну, тогда это неинтересно.

В.КОНКИН: Ну вот видите как, зачем вы тогда меня в студию пригласили? А у него все есть.

Э.НИКОЛАЕВА: А при этом все равно вон какой злющий сидит, Шарапов. Так, господа, в церковь надо чаще ходить, боженька хорошему человеку всегда даст.

В.КОНКИН: Мои дорогие, я чувствую, что Элина уже не знает, как выпихнуть меня из студии, и я просто кусаю ей сейчас левую руку, потому что она правой тянется схватить меня за горло, чтобы я замолчал, но перед тем как я уйду, я все-таки хочу вам сказать – мои дорогие, радуйтесь, и в скорбях своих радуйтесь, эта божья заповедь никому еще не помешала, и тогда все-таки любой день, вон, посмотрите, за окошком целый месяц у нас висит какая-то туча, и ни одного солнечного лучика, но мы-то с вами прекрасно знаем, ну пройдет эта тучка.

Э.НИКОЛАЕВА: Есть солнце-то на свете.

В.КОНКИН: Конечно же, оно есть, и лучик брызнет нам в сердечко. Дай бог вам счастья, здоровья, свершения надежд. Ваш Владимир Конкин.

Э.НИКОЛАЕВА: Вот так, господа. В 21 год сыграть эпохальную роль Павки Корчагина, и с тех пор 34 года как белка в колесе, какого черта? Ну да ладно, все это досужие разговоры, жизнь есть движение белковых тел, давайте двигаться дальше, всем пока, в эфире были я, Элина Николаева, и, как сказал мой любимый собеседник и гениальный актер,…

В.КОНКИН: Володя Конкин. До свидания.