Татьяна Москвина - Какого черта - 2008-10-11

Э.НИКОЛАЕВА: Наши российские мужчины сконцентрировались на бизнесе и просто на заработке, а страну со всеми её проблемами похоже оставили нам, женщинам. Впрочем, этим мы сейчас и воспользуемся. Вместе со мной в студии театровед, театральный критик, кинокритик и вообще большой знаток культурной жизни нашего отечества Татьяна Москвина, урожденная Санкт-Петербурга. Здравствуйте, Таня!

Т.МОСКВИНА: Добрый вечер, господа! Здравствуйте, товарищи! Да, это я, Татьяна Москвина на «Эхе Москвы».

Э.НИКОЛАЕВА: А как вам вообще вот это название, Тань: «Санкт-Петербург» посреди наших Урюпинсков? Не слишком ли это вычурно?

Т.МОСКВИНА: Ну, вы знаете, проехали уже. Того человечка, с которого можно было бы спросить за этот базар, уже косточки истлели. И поскольку и милый наш царь Пётр, он уже давненько зарыт в земле сырой. Конечно, это для своего времени было что-то невиданное и неслыханное. Это было вызовом старой, кондовой, бородатой, осторожной, хитрой, очень умной, кстати, Руси.

Когда вдруг возник этот город – Санкт-Петербург, он умышленный город, и в нём он, как известно, чёрт очень часто появляется и не один, а приводит ещё очень много двойников. Это выяснил Гоголь, а за ним вслед символисты. Поэтому, конечно, город у нас, уже все поняли, какой-то в нём есть секретец.

Э.НИКОЛАЕВА: Да, чувствуешь там себя, - соглашусь с вами, по-особенному. И завидую всем петербуржцам, которые там живут. И тебе, понимаешь ли, и театровед, и театральный критик, и кинокритик, и большой знаток культурной жизни, и ещё живёт в таком историческом культурном месте!

Т.МОСКВИНА: Я ещё драматург и писатель.

Э.НИКОЛАЕВА: Драматург и писатель.

Татьяна, я так понимаю, что у вас до сих пор никто не брал собственно интервью. Или, может, я такая тёмная, не посвящённая?

Посвящённая именно вашей личностью. У вас есть, вообще, наготове красивая легенда?

Т.МОСКВИНА: Что вы? Что вы? Я же работала на «Эхе Москвы» в Петербурге. И, значит, сколько там? По-моему, года четыре, а потом по старой памяти они меня часто приглашали. Захаживают и разные средства массовой информации. Но они, как-то они цепенеют и задают что-то такое очень умное, дескать, верным ли путём идёт Россия? (Смеется). Я страшно смущаюсь, ответственность как-то большая. Скажи. И главное, как? Это загадка сфинкса, да? Скажи, правду ли я сказал, и ты останешься жив. Непонятно. Скажешь: «верным», а оно вдруг сразу покажет, скажешь: «неверным», а вдруг это… Не знаю!

Ну, легенда, а какие легенды? У меня довольно своеобразная жизнь, поэтому она, я думаю, не нуждается в мифологизации. Потом, то есть, биографы чего-нибудь придумают, не знаю.

Э.НИКОЛАЕВА: А в чём своеобразие жизни-то, Тань?

Т.МОСКВИНА: Своеобразие? Ну, она вот буквально ни на что не похожа. (Хохочет). Ни на что, ни на какую известную мне жизнь.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну а пример привести можно?

Т.МОСКВИНА: А у меня разные свои хитрости по извлечению вот такого максимального удовольствия. Оно вот такое вот не тупое, что вот взять там какие-то чувственность взбодрить этим, этим, этим, а такие вот сложные такие вот проекты, такие разные, разного рода. И они все, почти все, надо сказать, осуществляются.

Вот, например, как говорил великий Эркюль Пуаро, «Привлекательность умственной деятельности безгранична». Вот. Поэтому в области ментального просто масса просто наслаждений изысканных, и цепь задач. Вот ставишь себе одну задачу, решаешь, другую задачу, третью решаешь.

Или, например, никогда нельзя, вот для меня невозможен стереотип, уж, если нету машины, я всегда буду дома. А я могу пешком пойти, я могу в метро поехать, в маршрутке – как угодно.

Э.НИКОЛАЕВА: Не придраться?

Т.МОСКВИНА: Абсолютно! Речка есть – в речке купаемся, море – в море. И вот такое, вот такое гибкое отношение к жизни. И потом я человек очень скрытный, подозрительный. (Хохочет). И поэтому о том, как я живу, на самом деле никто не знает. (Обе смеются).

Ну, я ушла утром. Ну, скажем, утром, поработала, значит, побацала на компьютере. Все-таки газету делаем, там нашу любимую газету делаем, поэтому надо.

Э.НИКОЛАЕВА: Какую газету, Тань?

Т.МОСКВИНА: «Аргументы недели» мы делаем.

Э.НИКОЛАЕВА: А! Вы про эту газету-то говорите?

Т.МОСКВИНА: Да, да. Поэтому для газеты надо чего-то писать, редактировать, ну, в общем, какая-то… А потом я рюкзачок такой небольшой английский надела и ушла. Куда я ушла?

Э.НИКОЛАЕВА: (смеется) Тихо испарилась?

Т.МОСКВИНА: Конечно. А потом пришла. Потом, если вы хотите увидеть человека, который ни разу в жизни, наверное, ни разу в жизни не ответил на вопрос: «Ты где?» (хохочут), то вы можете посмотреть на меня. Я никогда не отвечу, не знаю, почему. Включается какой-то механизм. Я сама говорю, если я говорю, что я там-то. А, если меня спрашивают: «Ты где?», а вот не отвечу и всё! Не могу по-другому, я говорю: какие-то первобытные механизмы – не выдавай! Вот. Благодаря этому удаётся, например, выдерживать большую конфронтацию с целой системой городской администрации, например. И это выдерживаю я, у меня своя позиция. Меня никто и ничего не трогает. Говорят: «И это мне не нравится, и это у вас плохо, и то у вас плохо». Пишу, говорю. Нет, никто и ничего не трогает.

Э.НИКОЛАЕВА: Кирпичи на голову не падают? Так принято?

Т.МОСКВИНА: А нет, мне этот кирпич… Никому не стало… А, если я даже что-то увижу подозрительное, то я сразу как-то раз, так пройду другой дорогой, сцену какую-то воображаю. (Смеётся).

Э.НИКОЛАЕВА: (Смеётся). Нет, на рожон не лезете сильно, да, Тань, несмотря на выступливость характера?

Т.МОСКВИНА: Нет, если я сижу в тёплой студии, камера, и надо говорить, я могу говорить что угодно острое. И кто ни придёт, меня пусть взорвёт. Нет, осторожность нужна в другом. Там, например, нельзя со всеми ссориться. Надо как-то жить по средствам. (Смеются). Поэтому, если ты большую там карту выкидываешь в голове, что, например, что нет, Валентина Ивановна не годится для должности губернатора, она

вообще-то административный толковый работник.

Э.НИКОЛАЕВА: Со своим правительством?

Т.МОСКВИНА: Нет, ну, это крупная карта. То уже, значит, надо всё-таки себя как-то в этой ситуации подтянуть какие-то другие силы.

Вообще, род занятий не меняю: пишу на русском языке и пишу на русском языке. Но почему-то у нас любят ярлыки приклеивать.

Э.НИКОЛАЕВА: Ещё один вводный вопрос: почему вы думаете, в России не приобретает популярности движение под названием феминизм, кстати? На Западе такие беспокойные, острые на язык женщины, как вы, обычно прибиваются к феминисткам.

Т.МОСКВИНА: Понимаете, женщины и идеология, всё-таки тут есть для меня некое напряжение: не есть ли они на самом деле всё-таки, конечно, гормонально мужчины? Вот, если в спорте всё-таки проверяют и говорят, что да, у вас гормонально набор мужской, но по виду женщина, то у нас так: мирной жизни мы не знаем, но, конечно, догадываемся, что довольно большое количество таких женщин. И, наверное, им надо жить вот по каким-то своим особенным законам. Но дамы, у которых гормональный фон совершенно женский, у нас с идеологией напряжённые отношения вот к этому регламенту. Это вот тот мир, который скорее отталкивает. Этот феминизм – что-то такое в этом есть. Мало нам головной боли – по основам этого коммунизма. Где-то уже говорили: как стоишь? – Вот так вот, только так! И здесь тоже: только так! А ведь не только так. Ведь разным женщинам разное нужно. И есть те, которым не надо плодиться и размножаться, у них другое какое-то предназначение. А есть те, которым обязательно нужно плодиться. А, если они не будут плодиться и размножаться, это всё – вычеркнутая жизнь. Есть, которым не надо готовить и убирать, а есть те, которым, а что тогда им делать, как не готовить и убирать? Есть просто там люди, которые украшают нашу жизнь, которые вообще по другим законам живут. Которых мы вообще ничего не будем спрашивать, только вот ты ходи и ходи туда. Есть творческие люди. Какие-то странные: они мужчины, они женщины, ангелы, но они не поймёшь, что из них вылезает. И так разнообразие, он так придуман, как осуществление всякой идеи, вот от минимального до максимального. Да? И плюс ещё есть какой-то диапазон вообще для странностей, уродства, кокетства. И вдруг говорить вот, что нет, вот давайте мы все будем вот маршировать в строю и говорить, что страшно, мужской мир нас презирает. Ну не все. А кому-то вообще это не нужно. А кто-то очень любит мужчину, доверяет вот. И они им кажутся прекрасными и привлекательными, такими славными. И зачем же им запрещу лезть тогда в это? На этом вообще мир стоит.

Поэтому нет. Мне нравится. Я как-то за своих болею, за свою команду. Мне просто нравится, когда женщины развивают умственные способности. Мне кажется, это для многих очень хорошо. И готовит ли она щи, не готовит. Я, например, умею готовить, но меня ничем не проймешь. Мне скажут: а чего? – Я говорю: у меня двое детей, вот, пожалуйста, вот. У меня двое детей. Сейчас уже, как я люблю говорить, сын к (неразборчиво) пошёл, у нас с тобой уже не дети, а сволочи. То есть, взрослые, большие. Борщ у меня, - я это всё умею. Но привлекательность умственной деятельности безгранична. Чем служит, положим, некоторым женщинам, что это как-то не очень приветствуется.

Э.НИКОЛАЕВА: Развитие умственной деятельности?

Т.МОСКВИНА: Да. Как-то вот, если женщина говорит: ой, вот я там пьесу написала. Как-то радости не появляется у окружающих. Особенно никто не помогает. Надо трезво отдать себе отчёт, что часто не помогают. Поэтому это меня поддерживает. Мне нравятся такие вот существа. Вот они и глаз радуют, ещё и поговорить могут. По-моему, никакого вреда нет. (Смеётся).

Э.НИКОЛАЕВА: Итак, Татьяна Москвина, критик по жизни.

Тань, блиц коротко о вас: родилась, училась, замуж вышла.

Т.МОСКВИНА: Я родилась в Ленинграде, в СССР, на Васильевском острове. И вернулась сейчас на Васильевский остров.

Училась в Ленинградском Государственном институте театра, музыки и кинематографии, ныне Театральная академия, на театроведческом факультете. С красным дипломчиком мы окончили, мы хорошо учились! Все старались.

И замуж я вышла за Сергея Леонидовича Шолохова, с которым и живу.

Э.НИКОЛАЕВА: Какие были журналы? «Театр», «Искусство кино», «Сеанс», «Театральная жизнь», «Искусство Ленинграда», «Нева», «Аврора», «Столица», «Родник», «Петербургский Театральный журнал». То есть, вы нарасхват, Тань.

Т.МОСКВИНА: Ну, сейчас уже многих-то нет, как и Ленинграда, нет СССР, так и многих нет журналов и газет.

Э.НИКОЛАЕВА: Но были.

Т.МОСКВИНА: Нет, сейчас я печатаюсь вот в «@.RU», такой журнал у нас, красивый такой. Там моё лицо унылое и, так сказать, весёлая заметка о чём-нибудь. И в той же газете «Пульс» (Санкт-Петербург). В «Русской жизни» я в прошлом году печаталась. Но вот так, там не сложились отношения. Да, в «Искусстве кино» иногда печатаюсь, в «Русском театральном журнале». Но главным образом сейчас на газете сосредоточилась. Потом я книжки пишу, там мне легче в большом объёме высказаться. А газета, как я люблю говорить: «Газета – дело военное: настроился, написал, сдал».

Э.НИКОЛАЕВА: На коленке, конечно!

Т.МОСКВИНА: Под грохот канонады. Что бы ни случилось, да.

Э.НИКОЛАЕВА: Автор книг: «Люблю и ненавижу», «Смерть – это всё мужчины». Какое странное название, Тань!

Т.МОСКВИНА: «Смерть – это всё мужчины»? Это строка из Иосифа Бродского:

Смерть – это всё машины,

Это тюрьма и сад,

Смерть – это всё мужчины,

Галстуки их висят.

Роман выдержал семь переизданий.

Э.НИКОЛАЕВА: Снимались в фильме «Дневник его жены»?

Т.МОСКВИНА: И «Мания Жизели».

Э.НИКОЛАЕВА: Смотрела семнадцатый?

Т.МОСКВИНА: Ой, очень понравилось. Это я сказала. У меня такая книга есть «Похвала плохому шоколаду». Там есть эссе «Искушение искусством». И там я рассказываю, как это было. Мы в Ялте снимали. В конце октября была яркая, увлекательная жизнь и отличная компания. Понравилось, так смешно было там!

Э.НИКОЛАЕВА: Не комплексуете перед камерой?

Т.МОСКВИНА: Нет, я волновалась, но ведь все волнуются. У меня небольшая была роль. Я и текст выучила, я была подготовлена. Мне же такие красивые шляпы сшили. Я так вот думаю: ну что же это, я всё рассуждаю, рассуждаю об искусстве? А вот, поди-ка, сыграйте, хоть не большую, но роль, товарищ Москвина. Думаю: нет, вы меня не поймаете. И сыграла так вот хорошо, по Станиславскому. Представила себе, что вот, я – эмигрантка состоятельная, дружу с Буниным. Вот. Очень, очень было интересно! Хорошо! Весело!

Э.НИКОЛАЕВА: Итак, Татьяна Москвина - писатель, драматург и критик культурной жизни нашего отечества. Вопросы здесь задаю я, Элина Николаева.

Тань, о Питере. Начнём с футбола. Что у вас там происходит? Что за нереальная радость такая? Даже я знаю, что выиграть Лигу чемпионов в 250 раз круче, чем завоевать этот Суперкубок. Не солидно как-то! Культурная столица, прямо уж так носиться с этими футболистами!

Приехал второй состав на этот Суперкубок. Не те, которые выиграли Лигу чемпионов в своё время. Ну что же за угар такой творится у вас там?

Т.МОСКВИНА: Это началось примерно 12 лет назад. Я отчётливо помню, когда началась эта позиционная, значит, война между Петербургом и Москвой, скорей всего. И не знаю, между чем. Тут трудно сказать. Ещё не было символики этой сине-бело-голубой, кстати, довольно удачной. Ещё почти ничего не было: ни сайтов, ни там ничего. И была драка, была драка в Москве, на стадионе. И побили тогда, значит, «Зенитовцев». И показали нашего. Я посмотрела и испугалась, потому что он стоял так, тогда ещё никто Путина-то не знал, 96-й год. У него такие вот эти были скулы, такой вот этот балтийский блеск свинцовый в глазах: «Ну, москвичи! Ну, только ваша нога! Ну только ваша рука на перроне!». И было понятно, что оформляется какое-то очень грозное противостояние. Вот прорвало народ на этом месте. И всё. И ничего не сделаешь.

«Зенит» - команда сюрреалистическая. (Смеётся), это одна из её основных примет.

Э.НИКОЛАЕВА: И этим всё объясняется. И этим всё закончится.

Т.МОСКВИНА: Все прекрасно знают: «Зенит» может проиграть, ну то, что, ну, невозможно, и выиграть там, где выиграть не представляется тоже в мечтах. Вот. Она вот такая вот: она что-то, она верно об очень противоречивом таком, таком горячем и в духе города говорит. Вот. Потому что нельзя при этом, нельзя всё время себя подавлять. В основном, у нас всё-таки принято так всегда дисциплинировать.

Э.НИКОЛАЕВА: Типа: неприлично.

Т.МОСКВИНА: Да. Особенно, да, мы – такие русские англичане.

Да, мы же островитяне – мы окружены водой, вот мы теснимся. Нам нужно вырабатывать правила поведения. Поэтому, если в России же всё можно найти, да? Можно найти там восток и запад, и всё, можно найти Англию. Вот мы – Англия. Ну, вот такая вот – русская.

Э.НИКОЛАЕВА: Придумали себя? Создали себя.

Т.МОСКВИНА: Ну, конечно! Поэтому в этом и будем нежиться. Нет, почему? Посмотрите на тех, кто и в политику пошёл. Всё, они и до этого они всё-таки, если так делать, то они там делают уже, что и все. Но держаться при этом надо, вот эта сдержанность такая, а надо же где-то выплёскиваться, понимаете? Такое было какое-то время, вот балет предлагал такое, там такие страсти бушевали, там такой был театр! А сейчас вот прорвало на этом месте. И хорошо, потому что иначе будут массовые зарезания ножами партнеров после совместного распития спиртных напитков. Кажется, типичная картина. (Смеётся).

Э.НИКОЛАЕВА: Да, да, да. Итак, Татьяна Москвина – писатель, драматург и критик культурной жизни нашего отечества.

А драматургия нашей передачи имеет одно общее место: рекламу! Слушайте и повинуйтесь. Продолжим сразу, после.

РЕКЛАМА

Э.НИКОЛАЕВА: Итак, Татьяна Москвина – писатель, драматург и критик культурной жизни нашего отечества.

Москву держат такие классические чиновники прямо вот родом из прошлого. А какая власть у вас городе? Что нового из того, что не услышишь по «ящику»?

Ну, то, что я услышала, там всё пробито на биржу, и что чего-то там надо на заднем плане укоротить, чтобы оно не портило общий исторический облик.

Т.МОСКВИНА: Нет, суть в том, что Петербург представляет из себя огромную историческую ценность, и уничтожение этой ценности – это преступление.

И долгое время деньги, большие деньги не приходили в Петербург: новая буржуазия не имела сил, чтобы прочистить центр города под себя. Пришло время, когда обратили внимание. И произошло вот столкновение и сшибка такая между консерваторами и новаторами, - так, условно говоря. Причём, за консерваторами веские, разумные доводы, о том, что ценностью являются именно старые исторические тексты, которые нужно как можно бережнее сохранять его, посмотреть это со всех сторон света. А народ говорит: «Петербург должен развиваться». Причём, эта фраза, сама по себе не имеющая никакого смысла: что значит «Петербург должен развиваться»? А Венеция чего? Не развивается? Не строит небоскрёбов там, ни Прадо, - ничего!

Почему в Цюрихе ходит трамвай? В Цюрихе, в богатейшем городе мира. Там в подвалах гномы хранят золото. А трамвай они считают экологически чистым, надёжным и прелестным видом транспорта. И пусть ходит! А у нас нужно немедленно всё снимать.

И вот, если в каком-нибудь небольшом городе, не имеющем такой истории, такого огромного количества ценностей, вот эти новые времена еще не слишком видны – ну, построили, в Петербурге это вопиёт. Если вы рядом видите прекрасный дом, может быть, даже там не первого там вот сорта, а даже и второго, предположим, - ну и что? Даже рядовая застройка Х1Х века одна только совершенно очаровательна. И вдруг рядом строится вот это сверкающее, сияющее, что-то переливающееся, утверждающее, что оно навечно, и оно будет всегда! А через два года уже идущее трещинами: их же строят чужие люди, равнодушные, чужими руками, некрепко, это всё рушится. И этот контраст он мучителен. Спрашивается: ради чего? Остановитесь! Подумайте! Деньги должны иметь свой предел, корысть должна иметь свой предел. Надо понимать, что те же деньги можно заработать другим путём, путём реконструкции, сохранения. Нельзя всё время менять законы. Если есть регламент, нельзя строить свыше сорока. Значит, давайте мы не будем строить свыше сорока. Иначе, мы понатыкаем, значит. И он уйдёт вверх, вот с какими-то уродливыми, значит, или не уродливыми, но неуместными в Петербурге, в этом северном серебристом городе, где царит всё время такое переливание красок приглушённых тонов, где немыслимо там жёлтое на красном, где не нужно слишком нового, блестящего стеклянного – оно совершенно как-то не радует глаз. Это нужно бережно, разумно, ответственно относиться уже. Пора уже, понимаете? Уже, ну надо же как-то уже наесться, что ли, понимаете, как-то успокоиться. (Смеется).

Э.НИКОЛАЕВА: Пора уже, да.

Т.МОСКВИНА: Понимаете, да уже. Ну, что такое? Ну, сколько? Ну, сколько? Ну уже сказать себе: ну, а теперь я посижу и подумаю: а не сделать ли что-нибудь хорошее?

Э.НИКОЛАЕВА: Полезное такое.

Т.МОСКВИНА: И вдруг, значит, какое-то время накапливалось, накапливалось, это происходило всё постоянно. У нас сражаются люди, значит, они люто идут, то есть, порвут.

Если сейчас соберётся какое-то движение, как сине-белый-голубой тоже соберётся, это же Питер! Вот они сидят, сидят, кивают, кивают, потом берут топор и тюкают. Тут с нами надо осторожно.

Э.НИКОЛАЕВА: Предупредили короче. Да! А вас не слышат?

Т.МОСКВИНА: Нет, нас слышат, конечно. Нас слышат. И был, например, телемарафон у нас на канале «100ТВ», в июле, где собралось огромное количество людей: там литераторы, архитекторы и художники, там артисты, поэты – масса народу. И разговор был жёсткий о том, что остановитесь. Оградин даже выступил, сказал, что вот этой надо сытой шпане вот по рукам дать! То есть, как это? Совершенно человек такой, тоже англичанин. А сказал: «шпане – по рукам!». И действительно, почему надо смотреть равнодушно? То есть, надо сказать, что, наверное, немножко темпераментом такие вот проблемы, что не скоро петербуржец раскачивается, но если он уже что-то такое…

Э.НИКОЛАЕВА: Решил, то выйдет даже лучше.

Т.МОСКВИНА: Ну потому что это, ну, понимаете, добро бы это только наше было дело. Это же, как сказали бы в детской книжке: «всехнее дело». Да? Всехнее дело! Куда едут, мечтают люди посмотреть то, сё? Вот. А придут на Малый Невский – вот, у нас сфинксов увели, двух сфинксов.

Э.НИКОЛАЕВА: Да вы что?!

Т.МОСКВИНА: Каменный остров, Малая Невка, там сидят два маленьких сфинкса, такие же, как у Египетского моста. Нету сфинксов!

Э.НИКОЛАЕВА: Украли?

Т.МОСКВИНА: А кто? Я запрос делала, спрашивала: где сфинксы? Мне, кстати, совершенно вот: «Боже, царя храни» там, большевики, Единая Россия – где сфинксы? Понимаете? Какая мне разница?! Я – женщина, суп варю, дети мои играют с этими сфинксами. Что вы за власть такая? У вас вот сфинксы пропадают. Потом ещё кони, львы – всех уведут. Есть хозяин у города. Четыре года нет этих сфинксов. Какая реставрация? Таблички никакой нет. Мне говорят так туманно: они на реставрации маленькие мои сфинксы. Ну, реставрация, какая реставрация? Они маленькие!

Э.НИКОЛАЕВА: Во дворце, наверное, в пригороде Питера эта «реставрация».

Т.МОСКВИНА: Люди говорят, что люди, конечно: «Да, их кто-нибудь увёз на Эгейское море».

Неизвестно. Может быть, даже на реставрацию увезли, забыли и чего-нибудь потеряли.

Э.НИКОЛАЕВА: Поставьте взад!!!

Т.МОСКВИНА: Вот, сфинксов требую! Тогда копию лейте. Это ж штыри торчат, ну неприятно! Ну не приятно, да, мне!

Э.НИКОЛАЕВА: Ну вот, сказали. Все услышат, поставят назад.

Т.МОСКВИНА: Да. Где маленькие сфинксы на Малой Невке, на Каменном острове? Нет сфинксов четыре года, даже больше уже.

Э.НИКОЛАЕВА: Ещё какие? Ещё какие? Что ещё умыкнули из Питера?

Т.МОСКВИНА: Да куча, чего умыкнули. Если у нас дом Лобановых-Ростовских, тот самый знаменитый, там перекурочили весь. И там уже комиссии являлись. Что они там планируют? Какую гостиницу? Зачем там гостиницу делать? Вот совершенно непонятно. Да нет…

Э.НИКОЛАЕВА: Ну, гостиница из старого здания станет здорово. Вот я ездила…

Т.МОСКВИНА: Не надо там гостиницы! Ни к чему эту пошлятину. Там есть две огромные гостиницы – «Англитер» и «Астория». А этот дом не гостиничный, он только начнёт тут же сыпаться. Потом они переделывают, значит, вибрация всё время. Всё трещит. Мы на воде, не забывайте, что мы на воде. У нас, как чего-то копнёшь, там лезет и всё валится. И соседние дома – тоже начинают идти трещинами.

Э.НИКОЛАЕВА: Сыпятся?

Т.МОСКВИНА: Конечно! Очень опасный город: подземные воды, всё время нужно тщательно всё продумывать. У нас, когда плавун этот, на линии метро посыпалось всё. Так сколько лет потом поправляли и чинили. Там задели – и всё! Это тщательнейшая нужна экспертиза всегда. И нельзя так с

бухты- барахты – раз там, и опять снесли. И, кстати, вот эта штука, которой сносят здания, это мне сказали: он терминатор называется. Вот нам вот только не хватало!

Э.НИКОЛАЕВА: (Смеется). Жуть какая!

Тань, я знаю, что вы носитесь с идеей некоего Общественного совета. И уже, может быть, не носитесь. Я цитирую ваши слова сейчас: «Мне говорят: нет такой высшей власти, такой, как Пётр Великий, сказала бы: нет такой высшей власти! Да будет так! У нас другие времена. Мы берём власть у самих себя». Ну что? Нету власти? Нужен Совет общественный?

Т.МОСКВИНА: Ну соберут сейчас какой-нибудь декоративный Совет, и, если вдруг будет такой приказ, что знаете, «А подайте-ка нам Совет!». То есть, вы знаете…

Э.НИКОЛАЕВА: Понятно. С Советом вы не носитесь?

Т.МОСКВИНА: Нет. Мне кажется, что мне нравится, вот когда вот в человеке совесть просыпается. Вот вообще-то от людей всё. Вот у нас, в России, ничего по закону, всё – от людей. Поэтому, если люди в массе своей, например, будут не реагировать там на каких-нибудь холуёв или откровенных жуликов, говорить им: парень, чего ты делаешь?! И будет общественное мнение. А общественное мнение, пожалуй, важнее Общественного совета.

Я говорила в телевизоре: давайте фамилии называть. Вот кто это сделал? И у нас, если чего, и стыдятся так этого. И вдруг прислушались ко мне, и стали публиковать действительно, что вот тут взятку взял человек. Вот фамилия, фотография. Это вот хорошо, это как… И неловко станет. И вдруг задумаешься: как это? А чего ж я такое делаю? Не надо мне этого! Или: пойду-ка я! Да, конечно!

Э.НИКОЛАЕВА: Хватит мне уже!

Т.МОСКВИНА: И всё-таки, всё-таки, вот, несмотря на то, что так люди многие храбрятся, и так нос задирают: я, я, я!!! Не, не, не! Оглядываемся мы на людей, и дорожим все-таки добрым мнением о себе. И это сила.

А если будет Общественный совет в Петербурге, я думаю, возьмите, например, градостроительный совет! И тоже, понимаете, они вот так вот кивали, кивали, а когда увидели, что люди осмелели, взяли и сказали: нет! Понимаете, был Совет там и позавчера, и вчера, и сегодня. Но позавчера он был каким-то придатком, вилял хвостом и так прогибался.

Э.НИКОЛАЕВА: Формальным?

Т.МОСКВИНА: Да. А сегодня вдруг, смотрите! – Все орлы! Понимаете? Те же самые люди! Откуда что берется прямо?

Э.НИКОЛАЕВА: Люди меняются на глазах.

Т.МОСКВИНА: А это динамическая форма. С одной стороны, материально, как вот свет - это и частицы, и волна, так и люди. Между тем, они очень меняются, просто поразительно, в любую сторону.

Потом вы знаете, даже существующие уже структуры образования, там всё, что есть, можно как-то переналадить, что ли, наполнить каким-то смыслом. Поэтому что-то новое образовывать – не знаю. Можно работать и с тем, что есть.

Э.НИКОЛАЕВА: Вот здесь я читаю: назрел вопрос о нашей элите, и чем она в нашей стране занимается.

Вот Дима Киселев недавно на Госканале об этом рассуждал: что это за элита такая, которая только умеет дворцы строить и деньги тырить? Дети у них за границей, а здесь полстраны простаивает, безработица. Грузию профукали, Украину – почти. Да, блин, дороги нормальной между двумя столицами нет! Опасно ездить по шоше по этому!

Т.МОСКВИНА: Да ещё опозорили нас уроды на весь мир! Понимаете. Это уж куда ни приедешь, там, в отелях, гордятся, что нет русских. Да, это привлекательно, что нет русских! Это хорошо, это значит поедут к Ленину.

Э.НИКОЛАЕВА: Да, да, да.

Т.МОСКВИНА: Ну, это стыдно, потому что да, вот представители такой небольшой, всё-таки существующей культурной прослойки между небом и землёй. Вот.

А буржуазия наша ужасная! Вот ужасна, глаза бы не глядели бы! Понимаете? Они такими и были. Это зло, сфера обслуживания. И она по-тихому жила и знала своё место. А потом перестала знать.

Э.НИКОЛАЕВА: И теперь она называется олигархом?

Т.МОСКВИНА: Конечно, Всё в сфере обслуживания. Да. Ну, не то, что буквально так. Понимаете, ну они там начинали, потом вылезли, потом стали вот, вот, вот, как люди любят: превращаются. И вот они превратились.

Ну, они-то ещё ничего. А вот эта вся масса, которая, они-то на курорты там не ездят, а вот масса, которая попёрла за ними. И понимаете, они как-то оказались совершенно на свободе. И никто им не говорил, что знаете, вот тошнит на вас смотреть, на то, как вы себя ведёте. А те как-то даже почему-то очень увлечённо стали говорить: во, какие интересные! Может быть, нам рассказать им, какие фильмы они должны смотреть? Пресса дала тему, какие они должны книги читать. Мы пойдём, и они нам немножко дадут денежек, а всё равно, эти уроды, им всё равно, что – учи - не учи, это же всё равно, понимаете? А мы просто будем им впаривать что-нибудь. Так рассуждала значительная часть интеллигенции: мы им будем что-то впаривать, и за это очень весело жить.

Мы не поджигали этой деревни! Мы вообще ни при чём! Ну и вот. Ну мы их немножко, как говорится, поводим за нос. И вот для уродов были созданы свои журналы, были созданы; свои книги стали писаться. Для людей, которых глубочайшим образом их презираю, на самом деле.

Вот. А уроды так и остались уродами. Ну, что делать? И это мне кажется, надо их сатирически бичевать. Вот, честно говоря, вот показывать, как вот они себя ведут. Понимаете, вот что они делают? Что они думают? Вот как-то надо вот мечом сатиры, потому что это опасно, конечно, с ними связываться, потому что агрессия будет и злоба. Но что-то надо делать, потому что какого-то такого одного, вот, как Лев Толстой, который бы так ему сказал бы, к стенке, вот не могу молчать! (Смеётся). Одного такого Толстого сейчас нет, но совокупного Льва Толстого можно, наверное, как-то…. Слушайте, они себе всё позволяют, всё позволяют, да, вот? И ничего вот, как с гуся. И такие стоят там, в телевизоре, гладенькие. Про них ещё какие-то Рынски, Грыбски, Жрыбски там пишут. Что они там сделали, как они пошевелились. И они, конечно, такие ходят все. И мне так хотелось сказать, что, ребят, ну вот стыдно просто. Вот я русская и вы русские, вот ей-богу, кто-то из нас … Что-то нужно ненужное вычеркнуть! И там люди как-то копошатся, что-то строят, делают, детей учат, и с бантиками в школу их ведут. И считают, что чьи-то кружки существуют. Руками делают – церкви вот ремонтируют. Там что-то происходит. И живут на небольшие деньги там все учителя, врачи. До сих пор операцию пойти можно сделать, и хороший врач вам может попасться. Идёшь и знаешь: социализация существует.

Э.НИКОЛАЕВА: Но без них!

Т.МОСКВИНА: А они вот, знаете, а паразиты – никогда. Да?

Э.НИКОЛАЕВА: Сливки общества.

Т.МОСКВИНА: Как паразиты! Действительно.

Э.НИКОЛАЕВА: Битые такие.

Т.МОСКВИНА: Да, битые.

Э.НИКОЛАЕВА: Волнует безумие.

Ну что же, Татьяна Москвина – писатель, драматург и критик культурной жизни нашего отечества.

Тань, невозможно с театральным критиком не поговорить о театре. Хотя сразу хочу вас предупредить, что разговаривать мне с вами не о чем, поскольку я в театр не хожу. Однако я счастлива, что в нашей стране есть такое мощное культурное явление.

Т.МОСКВИНА: Да. Ну, понимаете, театр – это такая штука, что либо он берёт человека, или он не берёт.

Э.НИКОЛАЕВА: Какой вот интерес вы находите в театре? Мне он кажется чересчур назидательным, старомодным.

Т.МОСКВИНА: Театрал – он театрал. Вот, если человек он пьёт вино, он – знаток вин. И что, вы будете переубеждать, что вино пить вредно? Как и, если человек – это лошадник, да? Он смотрит на лошадей. А для вас – что лошадь, что зайцы – всё равно. Так и человек, который пристрастен к театру, бесполезно ему что-то объяснять. Он всё равно коллекционер своих мгновений, которые он получил в театре, и только в этом месте он может их получить. Ну вот. Это красивая, сложная привычка. Понимаете, театр у нас в Советском Союзе, когда произошла неслыханная театрализация страны, по идеологическим причинам, но вышло-то всё совершенно не так, как задумывалось, это удивительным образом снимало ощущение вот бедности, обиженности, ущемлённости. Потому что театр – это аристократическая привилегия. И получились такие люмпен-аристократы, люди, у которых из аристократических привилегий была вот одна – театр. Но она совершенно снимала всякую потребность в другом. И вот те, кто прошёл, он уже не может от этого избавиться. А театр, конечно, он как-то иначе уже существует сейчас. Может быть, и его даже и слишком много. Я не знаю, не берусь судить, что это. Мир прекрасно обустроится без меня и без моих рассуждений.

Нет, но я точно знаю, что русский театр наиболее устойчив в формы русской жизни. Просто наиболее, потому что вот там царь сидел – царская ложа; потом сидели комиссары, и так далее. Но театр был. Он устойчивый. И заметьте, что не только ни один не закрыли, а ещё и новые появились.

Вот сейчас празднуют свои 20-летия разные театры-студии, которые в перестройку начинали. Они добавились к старым. И потом ещё добавилось. То есть, ничто не закрылось. То есть, русский театр он снаружи не берётся! (Хохочет).

Э.НИКОЛАЕВА: Крепость.

Т.МОСКВИНА: Ну, и внутри там можно разложить, каким-то модернизмом. Не знаю, чем-нибудь можно разложить, директора там подкупить. А снаружи он не берется, ничего не происходит. Я думаю, это связано как-то с русским характером. Вообще, правильная была самодеятельность. С русским надо играть в самодеятельности и в театре. И скидываться, вы знаете, и темперамент, эффективная память вот эта, то, что нас обуревает. Поэтому мне больше сродни актёрская группа. Мне вот режиссура вот эта, всё, что они выдумывают…

Э.НИКОЛАЕВА: А это говорят, все режиссёры науськивают актёров, как себя вести.

Т.МОСКВИНА: Нет, с режиссёром, хорошие когда актёры, с ним играют лучше, чем без него. Всё. Здесь смысл режиссуры. Что? Мизансцены они всё равно ничего не могут придумать. Что они, Мейерхольды, что ли? Всё, что они придумывают, такое убожество. Это смешно – фигуры расставить, но это надо уметь. Вот Никита Михалков вот это жаль, что он ничего не ставит в театре. Потому что он живопись изучал много лет. Он же вообще умный человек, учится всё время. И он так расставляет фигуры, вот как никто. И он бы мог это сделать в прострации. Мы поняли, что такое искусство мизансцены в драматическом театре, потому что этого давно нет. Так что, от современной режиссуры даже не жду я никаких мизансцен. Не придумают они ничего.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну что делать?

Т.МОСКВИНА: А актёров налаживать, вот актёров, помогать им, так они многие, ну просто подавляющее большинство, ничего с ними не делать. То есть, они там такие, какие-то неестественные, вычурные. Кривляются всё время. И больно смотреть, больно! Я не могу, когда на сцене актеры захохотали такими своими голосами. Или начинают там как-то кривляться особенно. Нет, это всё совершенно всё ничего не нужно. Это надо бросить, потому что, чтобы посмотреть там, например, то, что мы можем? Ну, посмотрите на Алису Бруновну Фрейндлих в спектакле. Она играет «Оскар и старая дама». Это моно-спектакль. И «Дядюшкин сон», БДТ. Там уже ансамблевый, сложный спектакль. Вы посмотрите! Она не хохочет, не заламывает рук, у неё очень красивый средний регистр, но она работает.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну, понять, что такое актёрский…

Т.МОСКВИНА: А! Ну надо подражать.

Э.НИКОЛАЕВА: Надо ж что-то своё внести. Нельзя же быть второй Фрейндлих!

Т.МОСКВИНА: Нет, почему? Может быть, и можно. Всегда ведь называют в честь какого-то предыдущего великого. И её тоже называли второй Бабановой, или что-то в этом роде. Почему? Именно с подражания всё начинается. И с подражания, и с желания, и юношеские стихи все кому-то подражают. И юные актрисы. Надо иметь образцы, высокие образцы и на них учиться.

Поэтому что театр? Я там ловлю мгновения вот актёрской чудесной игры. А они бывают даже до сих пор.

Э.НИКОЛАЕВА: В Москве бывают, Тань? Ходите в Москве по театрам?

Т.МОСКВИНА: Ну, я хожу. Конечно.

Э.НИКОЛАЕВА: Куда?

Т.МОСКВИНА: Меня пускают ещё в очень многие театры.

Э.НИКОЛАЕВА: Не пускают?

Т.МОСКВИНА: Почему? Многие не пускают.

Э.НИКОЛАЕВА: Какие театры?

Т.МОСКВИНА: Да, МХАТ, например.

Э.НИКОЛАЕВА: Где Татьяна?

Т.МОСКВИНА: Или (неразборчиво) театр. Но там я билет покупаю, и в МХАТ тоже билет покупаю, или прохожу по чужим фамилиям. Не скажу! Проводят. Ну, так я захожу, например, в театр Маяковского, мне кажется, у Арцибашева там хорошая труппа. Мне нравятся их актеры. Там есть смешные женщины, у которых комедийный талант. Это огромная редкость. Вот почему-то комедийный талант редко сочетается с женской природой: женщины любят плакать.

Э.НИКОЛАЕВА: Большим искусством считается заплакать в кадре.

Т.МОСКВИНА: Да, да. Это очень хорошо. А вот рассмешить их, их мало, очень мало. А там целых две. Там есть отличная совершенно вот эта Прокофьева Ольга, и есть такая Татьяна Орлова. Она совсем другая. И они смешные. А мне так очень нравятся смешные женщины. Они очень оригинальные, разные.

Такой спектакль есть «Развод по-женски» вот они там все играют. Там одни женщины. Молодцы. Три, что ли, роли. Забавная пьеса.

Потом я там видела такой спектакль «Шаткое равновесие» по пьесе Олби. И там был Михаил Филиппов. Очень хороший. Такой красивый, печальный, мудрый. У него там про семейную жизнь, такую нелёгкую семейную жизнь. Это же мне близко. Они разнообразные, интересные артисты, но они умеют так играть, так вот ясно, крупно, доходчиво. Вот так вот не то, что не поймёшь, не разглядишь, а вот так, что всё поймёшь, оценишь со всех ракурсов. Хорошо!

Э.НИКОЛАЕВА: Куда движется наш театр? Куда движется кино? И можно ли себе представить, что у нас когда-нибудь будет создана индустрия, наподобие американской?

Т.МОСКВИНА: В кинематографе индустрия наподобие американской? Несомненно, будет создана, конечно. А к этому уже и все предпосылки есть.

Вот у нас Дмитрий Месхиев, известный режиссёр, он крепкий такой, среднего возраста. Возглавил огромную студию, всю отделанную по последнему слову техники. Там будут и сериалы, и фильмы. Это только начало, потому что это дело выгодное, прибыльное в каком-то регистре. И есть люди, вот наподобие этого Месхиева и так далее, которые будут этим заниматься.

Другое дело, что так это всё, конечно, звучит заманчиво, лязгает таким, значит, своим американским блеском. Понимаете, в одной пьесе у Ибсена говорит там один, претендующий на трон: «Короля делает королём королевская мысль». И Голливуд сделала Голливудом не техника, и не индустрия, и не производство. Голливуд сделала Голливудом королевская мысль – вот эта страсть к тому, чтобы сделать мечту, страсть к мечте. И, когда вот эта система звёзд была изобретена и открыта, и опробована, и так далее, так же техника, собственно, какое-то имела значение. А это и было то, что покорило мир. А то, что они делают сейчас, уже идёт по накатанной плоскости. Уже не покоряет мир, а просто так уже постригать, постриженное собирать. А мне так бы хотелось, чтобы индустрия индустрией, а вот есть ли королевская мысль, понимаете?

Э.НИКОЛАЕВА: Вещество мечты?

Т.МАКСИМОВА: То, что паразиты. Эта индустрия она ведь будет для внутреннего потребления. Понятно, что кто будет наши эти фильмы смотреть, кроме нас самих? Поэтому непонятно, почему, делая фильм для внутреннего потребления, мы должны иметь в виду стандарты американские. Это не совсем понятно.

Э.НИКОЛАЕВА: Ваше любимое кино из нового российского, и что, наоборот, вы раскритиковали в пух и прах?

Т.МОСКВИНА: Ну, мне нравится и «Остров» Лунгина, и трилогия Сакурова «Молох», «Телец», «Солнце». Про японского императора особенно нравится. Отличный фильм.

Нравится «Двенадцать» Никиты Михалкова. Нравятся все фильмы Киры Муратовой. Ну, и фильмы Алексея Учителя, конечно, моего друга. Всегда смотрю с большим интересом.

Балабанов у нас герой, просто герой! Балабанов!

Э.НИКОЛАЕВА: У него ж страшный фильм этот, Таня.

Т.МОСКВИНА: Страшный, страшный. Я большая, здоровая, мне ничего.

Э.НИКОЛАЕВА: А не пугайтесь, кто похлипше.

Т.МОСКВИНА: Ну, не то, что пугаюсь, ну просто я понимаю, что это вот его взгляд, и что это не вся правда жизни, разумеется. Но в жизни может быть и такое.

Э.НИКОЛАЕВА: Говорят, извращенец просто.

Он сам? Прямо вот больное воображение. Говорят: «Это надо ж так это всё придумать-то?».

Т.МОСКВИНА: Мне кажется, что действительность она превосходит всякое воображение Алексея Балабанова. И он бы не мог придумать ничего такого, чего не было. Нет, он человек не больной, а он человек творческий, беспокойный. Другой бы отмахнулся, а вот он думает, переживает. Вот очень русский, очень интересный. Посмотрю, конечно, его «Морфий».

Нет, я люблю многие его фильмы, но от чудесной этой мелодрамы мне не больно. Ничего там нет ни страшного, ни противного, ни ужасного. Чудесная, красивая вещь, какую-то часть души выражает. Он очень искренний. Это важно. Он не подстраивается под стандарт. И вот, хочу так, и делает так. Это же важно. Такое своеобразное очень растение.

Его, конечно, там, может быть, сбили с толку с этим «Грузом-200», потому что какая-то беспримерная истерика была организована. Этот фильм мне нравится совсем гораздо меньше, чем его другие фильмы. Всё это тоже посмотрела.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну, я, собственно, про эти фильмы говорила.

Т.МОСКВИНА: Нет, но уже просто представил там 10 или 12 фильмов. И там есть просто выдающиеся, замечательные, и такие скромные. И так далее. Ну, не всегда же делать лучше лучшего.

Эти фильмы его сбили, то я не понимаю, это что-то было искусственное. И мне кажется, что-то связанное с нетворческими соображениями, с вещами, находящимися за пределами этого круга идей.

То есть, многие люди почему-то увидели там какой-то манифест, там какое-то оправдание своей собственной низости и отвращению к жизни. И они сказали: «Да. Это вот наш герой». Там произошло какое-то соединение.

А мне не нравятся фильмы, этот муляж весь модного кино, этот кинематический дизайн, - как я его называю. Потому что это не искусство кино, а скорее кинематический дизайн. Ну абсолютно все эти «Девятые роты», и прочие «Жары». Там вообще ни одного живого. Да, все фильмы Бекмамбетова, вообще ни одного живого места невозможно найти. Это абсолютно, ну, как сказать? – контрафакт компьютерный, да такой?

Э.НИКОЛАЕВА: Ну что же, какова степень вашей ангажированности, Татьяна, как критика? В «Аргументах недели» вы как-то похвалили «Код Апокалипсиса» Заворотнюк. Я немножко была в шоке.

Т.МОСКВИНА: Очень прелестная совершенно Заворотнюк. Замечательная девушка! Сбивают её тоже с толку.

Она хорошая девушка. Она играла в «Табакерке». Она живая, остроумная, веселая, очень привлекательная.

И этот «Код Апокалипсиса», вообще, а чем этот «Код Апокалипсиса» хуже, чем какая-нибудь эта «Девятая рота»? Гораздо лучше.

Э.НИКОЛАЕВА: Хохочет.

Т.МОСКВИНА: Гораздо лучше. Там всё такое честно отголливуденное. Вот, вот, вот вам брюнеточка, так брюнеточка.

Э.НИКОЛАЕВА: Стилизованная.

Т.МОСКВИНА: Да. Замечательная совершенно! И потом вот мне нравится, что вот и брюнетки тоже своё слово сказали. Потому что у нас как-то блондинки как-то уж очень наступают. А она мне нравится просто Заворотнюк. И многие актрисы нравятся.

Я знаю, что им, конечно, полностью не высказать себя. Вот такая ситуация, что предлагаются форматы и стандарты, и вот следуй им. Я им сочувствую, они мне нравятся.

А ангажированность у меня просто практически это невозможно. Просто не знаю, мне кажется, Александрийский столп бы рухнул сразу. Нет, все знают, что Москвина – это как кирпич: упадёт – плачет, не упадёт – не упадёт.

И ничего невозможного нет. Но у нас всё так прозрачно. Все знают всё про всех. Если бы я хоть чего-то.

Другое дело, бывает, что чувствую симпатию. Вот материальные расчеты и корыстные тут недействительны, а вот

чувства симпатии бывают действительно. Но на это я имею право: я – критик и имею право на свои личные там какие-то пристрастия, на симпатию к людям. Нельзя уж мне совсем превратиться.

Один какой-то мне написал, что «Вот вы там очень любите там что-то женское подпускать, рассуждения – мужчины, женщины. А мне бы хотелось, чтобы вы были, как чистый разум».

Э.НИКОЛАЕВА: Да.

Т.МОСКВИНА: Ну, товарищ, потерпите ещё пару десятилетий, и превращусь я в чистый разум. (Хохочет).

Э.НИКОЛАЕВА: Хорошо. Я тоже была телекритиком, и нажила себе много врагов. Дурацкое это, неблагодарное дело. Такой осадок у меня остался. Особенно в нашей стране. Как по-вашему, Тань?

Т.МОСКВИНА: Да. Либо критика, либо дружить. Это надо понимать, если ты уже идёшь этим путём, то это будет. Но всё уже, уже булат так закалился. Я начинала писать 25 лет назад, постоянно в газете «Ленинградский рабочий». Так это шо ж понимаете.

Э.НИКОЛАЕВА: Закалилась, да?

Т.МОСКВИНА: И с тех пор – уже да. И в те восьмидесятые годы, когда этот деятель, когда в обком надо было обязательно написать, или ещё что-нибудь.

И я поняла: надо стоять на своём, больше будут уважать.

Э.НИКОЛАЕВА: Все восхищаются вашим стилем письма. В чём он, по-вашему? Какой секрет у вас, у Татьяны Москвиной?

За что вас так любит Андрей Угланов, главный редактор газеты «Аргументы недели»?

Т.МОСКВИНА: Ну, я долго училась, так молча, в своей внутренней лаборатории. Я изучала русскую классику, чтобы понять, как строится фраза у Островского, у Щедрина, у Достоевского. И много знаю разных секретов. Я их не выдам. На это ушло много лет. Я страстно привержена русскому языку, страстно просто привержена, и даже вот, вы видите, жертвую иногда и дружбой, и симпатией, когда ведёт меня. Пишу и пишу. Всё! Ничего не могу поделать!

Могу сказать, что для того чтобы писать хорошо на русском языке, это надо долго стараться. Товарищи, не выйдет: сел и написал, вот. Это надо много-много чего знать и изучать. Правда, и практика потом большая.

Э.НИКОЛАЕВА: Хоть наша передача и называется «Какого чёрта!», предлагаю закончить её, Тань, на позитиве.

Что в культурной жизни Питера и Москвы вас радует, и есть ли какие-то новые силы, за которыми светлое будущее?

Т.МОСКВИНА: Ну, у нас много хороших писателей. Они, правда, не слишком нужны, потому что поменялась жизнь их. Уже сейчас их так не прочтут, потому что не услышат так, как услышали бы. Но очень много хороших писателей самых разных направлений в прозе.

И, во-первых, и, во-вторых, и, в-третьих, пока в магазине продаётся «Анна Каренина», ничто не потеряно, всё ещё есть, чем жить. (Смеётся). И у нас много интересных таких образований, на фасаде нет колонн когда, а надо идти куда-то в подвальчик. Антрепризы, такие театры-студии. Маленькие сцены, малые, не большие, а малые. И там всё время что-то выращивается. Я с огромным интересом хожу и смотрю.

А вот с колоннами, вот в эти здания, с этим у нас напряжёнка. Там люди как-то сидят за колоннами, держат оборону.

Там бивни, да? А здесь не сдадут. (Сквозь смех): Они там будут биться, так что, вот тут у меня напряжёнка с этими зданиями. И правда, многое. Можно как-нибудь специально поговорить или читайте «Аргументы недели», я там всегда

что-то напишу про то, что хорошего происходит в нашей жизни.

Э.НИКОЛАЕВА: Ну что ж, Танюш, спасибо вам за беседу. Спасибо за то, что открываете людям глаза на неочевидные для них вещи.

Всем пока!

В эфире были: я, Элина Николаева и

Т.МОСКВИНА: Татьяна Москвина.