Разработчик новых синтетических материалов - Сергей - Изнанка - 2019-11-11
А.Нарышкин
―
Вы слушаете «Эхо Москвы», здравствуйте, меня зовут Алексей Нарышкин, и это программа о профессиях «Изнанка». Героем может стать каждый из вас, и для этого вы должны отправить нам заявку на почту iznanka2019@gmail.com. А сегодня у нас в студии Сергей, разработчик синтетических материалов. Я вас приветствую.
Сергей
―
Добрый день, Алексей. Меня зовут Сергей Тутов, я в компании «Сибур» возглавляю исследования и разработки в индустрии, в нефтехимии больше семи лет.
А.Нарышкин
―
Я правильно понимаю, что в нефтехимию на должность топ-менеджера прийти просто так сбоку нельзя?
Сергей
―
Не всегда. Нефтехимия – это определённый комплекс знаний, это же не только химия, это, в том числе, и бизнес. И поэтому бизнес, с финансовым образованием тоже можно вырасти в руководителя нефтехимии. Однако если мы говорим про саму сутевую, якорную часть, относящуюся к технологиям, к созданию новых материалов, то безусловно более понятный карьерный путь – это через профессию НРЗБ. В моем случае это был Московский институт химического машиностроения, там была специальность, которая была связана с переработкой полимерных материалов. Выбор специальности был максимально прагматичным, потому что полимеры сейчас практически везде, они точно будут в жизнь входить более плотно, их точно будет везде много, надо идти заниматься полимерами.
А.Нарышкин
―
Где вот эти новые синтетические материалы, полимеры можно встретить в жизни? Часто ли мы вообще с ними пересекаемся?
Сергей
―
Часто. Вы заходите в супермаркет – вся практически упаковка, которая позволяет сохранять продукты длительное количество времени в свежем состоянии – это все полимеры. Натуральная упаковка может быть, все знают, колбаса в натуральной упаковке и так далее, но храниться она будет два дня, если вы не хотите иметь огромное количество отходов пищевых продуктов и вынуждены это защищать каким-то образом. У вас два способа защиты. Вы вводите огромное количество химии в сам продукт и потом его едите, либо вы делаете упаковку, которая защищает этот продукт от введения потенциально вредных веществ для человека.Мы в данном случае говорим о синтетических материалах, то упаковка – один из огромных сегментов синтетических материалов. Далее, ЖКХ. Трубы, все современные решения по водоотведению. Нет коррозии. Полимерная труба не зарастает микроорганизмами, они не деградирует, она лежит в земле 50 лет, не требуя ремонта, в отличие от металлических.
Третье применение – транспорт. Ваша машина состоит почти наполовину из полимеров. Пластиковые бамперы, сейчас часто пластиковые крылья, двери, огромное количество элементов пластиковое. Мягкое сиденье, на котором вы сидите, вот этот пористый материал, поролоном который все называют – это тоже полимеры.
А.Нарышкин
―
То, что мы заливаем внутрь машины и вообще внутрь механизма, внутрь труб какие-то присадки…
Сергей
―
Все это тоже синтетические материалы, все это тоже нефтехимия. Гликоли, незамерзающие жидкости и антифризы, которые используются в автомобилях. Моторные масла – это, скорее, больше профиль нефтяных компаний, но присадки в моторных маслах, которые используются, это чисто нефтехимический профиль. То есть, это специальная химия, которая позволяет дольше использовать масло, оно продлевает жизнь двигателя и так далее.Самолетостроение, новые композиционные материалы, которые позволяют самолету быть легче, меньше тратить топлива, меньше выбрасывать СО2, больше брать на борт пассажиров. Они все практически базируются на синтетических материалах.
Одежда. Практически вся спортивная одежда, которая греет в экстремальных температурах, либо отводит влагу, это все синтетические материалы. Почему? Потому что вы просто имеете возможность, собирая разные молекулы, в зависимости от того, как вы сконфигурировали молекулы или сконфигурировали готовое изделие, которое из его получилось, вы задали абсолютно диаметрально противоположные свойства. То есть, вы никогда не сделаете это из хлопка.
А.Нарышкин
―
Хорошо, объясняет тогда, как происходит процесс придумки какого-то нового синтетического материала. Как это выглядит?
Сергей
―
Рождается в общении, так называемом кросс-индустриальном, когда химики начинают общаться с производителями пищевых продуктов. При это есть тесный контакт, например, с теми, кто организует логистику и так далее. То есть, химик не может настолько глубоко знать, где продукт дальше будет использоваться, ему нужны подсказки, нужно, чтобы кто-то провел его по этой цепочке, как дальше будет жить его продукт. Имея это знание, химик может смоделировать и собрать ту молекулу, которая будет наилучшим образом этот жизненный путь проходить. Начиная от того, как ее переработают, как ее используют и как ее потом утилизируют либо вернут в замкнутый цикл, как из нее потом сделают что-то снова полезное. Вот один из таких примеров – это открывшийся наш инновационный центр НРЗБ, который находится на территории Сколково.Это не очень типичная химическая лаборатория. Есть химическая часть, где собирается молекула, и есть часть, когда эта молекула начинает превращаться во что-то другое, в какой-то материал, я не знаю. Пленку либо формованное изделие.
Обычно лаборатория построена на том, чтобы собрать и сделать молекулу, на этом все заканчивается. Как дальше молекула будет жить, как это собранное вещество будет жить- этого как правило в химической лаборатории нет. По сути дальше получается такое прикладное применение. Что сделали мы – мы совместили прикладное применение и создание веществ. Это позволяет нам на базе этого центра собирать несколько индустрий. Мы собираем тех, кто может собрать молекулу. И мы собираем вместе тех, кто может из этой молекулы сделать пленку. Они конструируют наиболее оптимальный продукт под ту задачу, которая необходима для бизнеса, для потребителя.
А.Нарышкин
―
Доля фундаментальных и прикладных исследований в вашей работе, она какова?
Сергей
―
Большинство разработок, которые у нас есть – это прикладные разработки. Что-то понятное, что-то нужное для общества. Каких-то поисковых исследований, которые попадают в категорию фундаментальных, мы внутри именно корпоративной науки практически не ведет. Но это не означает, что мы ими не занимаемся, просто у нас немного другой подход к тому, как мы занимаемся фундаментальными исследованиями. Мы формулируем направления, в которых фундаментальная наука с большей степени вероятности конвертируется в прикладную. Мы обозначаем, что есть такая интересная область…
А.Нарышкин
―
То есть, «подумайте в этом направлении, дорогие ученые»?
Сергей
―
Да. Есть вот такая область. Например, сейчас – экономика замкнутого цикла. Потребление растет, отходы, которые человеческая популяция генерирует, они тоже растут, это становится проблемой. То, как правильно утилизировать, а еще лучше – вернуть обратно в экономику отходы – это достаточно серьёзная научная задача. Простой пример: переработка полимеров. Понятно, что можно взять полиэтиленовый пакет, можно его обратно переработать, условно, расплавить, сделать из него снова гранулу, из него снова получится пакет. Как правило, очень сложно вторичный полимер использовать и переработать так, чтобы из него получился точно такой же пакет, который был до того, как он вышел из пользования.
А.Нарышкин
―
Сколько при разработке новых синтетических материалов учитывается этот самый тренд на экологичность? Думаете над каким-то сложным материалом. Получился материал, аплодисменты, это здорово, экономически выгодно. А на стадии разработки вы думаете, что его нужно будет разлагать? Он может быть вредный, не полезный, будет лежать, фонить…
Сергей
―
Если совсем коротко ответить – да. И это является одним из пунктов так называемым в паспорте проекта, когда мы оцениваем целесообразность стартовой разработки. Там есть один из пунктов, это влияние на окружающую среду. Чем этот продукт более friendly к окружающей среде, тем больше шансов, что он станет вперед очереди на разработку. И второе – в принципе, открываются целые направления в научной деятельности нефтехимиков, которые направлены исключительно на экономику замкнутого цикла.То есть, как сделать так, чтобы собранный полимер был переработан максимально полно с минимальными потерями, и из него получилась продукция, такая же, какая была до переработки. То есть, вот это – одни из тех задач, которые сейчас нефтехимики активно решают.
А.Нарышкин
―
Где вы себе химиков находите на работу?
Сергей
―
В принципе, химиков мы находим по всей России. То есть, есть несколько регионов с достаточно сильными химическими школами, понятно, что Москва, Томск, Новосибирск, исторически достаточно сильная химическая школа. И достаточно сильные вузы. Казань, Санкт-Петербург, там тоже есть неплохая химическая школа.Есть корпоративная программа, называется она «Первый элемент», это программа поиска молодых специалистов, как раз по ключевым химическим вузам страны. Анонсируется определенное мероприятие, где студентам выдаются кейсы, студенты эти кейсы решают, на них смотрит определенная комиссия. И дальше по ходу этого отбора идут предложения либо в технологическое направление компании, в эксплуатацию наших производств, либо в научное направление нашей компании, в научный центр.
А.Нарышкин
―
Как строится ваш типичный рабочий день?
Сергей
―
Обычно день начинается с так называемого линейного обхода лаборатории. Живое общение с разработчиками. Как проходит разработка, все ли в порядке с точки зрения безопасности разработки.
А.Нарышкин
―
А какие могут быть проблемы?
Сергей
―
Мы все-таки работаем с химическими веществами агрессивными…
А.Нарышкин
―
Вы совершаете обход, заходите в одну лабораторию, все хорошо, все довольны. Заходите в другую, спрашиваете: «Как у нас с безопасностью?». Вам ваш подчиненный отвечает: «Все хорошо, только я полысел на той неделе». Об этом идет речь или о чем?
Сергей
―
Нет, не совсем об этом. Речь идет о том, что иногда работники склонны к тому, что ты привыкаешь к рутинным действиям, и какие-то вещи начинаешь делать на автомате и можешь пренебрегать какими-то мелкими правилами техники безопасности. То есть, условно, снял перчатку потому что неудобно держать, не знаю, ручку в перчатке и что-то записывать. А потом не надел эту перчатку и схватил какую-то колбочку, а в этой колбочке может быть кислота. 50 раз из этой колбочки может ничего не вылиться, а в 51-й раз выльется кислота на палец.Всегда полезно, когда кто-то сторонний, заходя в лабораторию, обращает внимание на проявления постоянных и ежедневных правил безопасности. Много разных случаев есть. Куда-то торопился, решил, что соблюл всю безопасность или решил, что держишь колбочку крепко и точно ничего из этой колбочки не выльется. И так далее. Поэтому, когда сторонний взгляд говорит о том, что надо перчатку все-таки надеть, это оставляет определенный триггер в голове, что это нужно делать. Причем это делает не только руководство. Это делают, в том числе, линейные сотрудники, когда они заходят в разные лаборатории, в которых они не работают. И проводят поведенческий аудит безопасности.
В целом обсудить сотрудникам, что может пойти не так, что при этом сотрудник будет делать, если что-то пойдет не так, всегда полезно. Лучше об этом поговорить, чем ждать, когда это произойдет, какая-то опасная ситуация, будут какие-то последствия.
А.Нарышкин
―
Вы как лечащий врач ходите с каким-то планшетом, с бумагой, отмечаете, что у Петрова какие-то успехи, у Сидорова какие-то… Костюм химзащиты, не знаю, очки, у вас есть?
Сергей
―
Костюм химзащиты в нашей лаборатории не обязателен. Есть халат, есть специальная обувь, есть очки. Если в лаборатории проводятся какие-то работы, то в лабораторию без очков заходить нельзя.
А.Нарышкин
―
А это не избыточные какие-то требования?
Сергей
―
Мы в лаборатории работаем с новыми веществами. То есть, когда составляется план проведения эксперимента, то есть, там определенная научная часть, когда мы описываем в теории, что должно произойти с веществом, далее идет подготовка в части оценки рисков. То есть, если что-то вдруг пойдет не так. Давление резко выросло, реакция вышла из-под контроля, еще что-то, что в этом случае происходит. То есть, какой порядок действий. То есть, это все прописывается. Все-таки это новое вещество. Проводим эксперимент, и мы в том числе выясняем, как оно работает в комбинации с разными веществами. И всегда есть вероятность, что что-то пойдет не так. В этом случае все, кто находятся в лаборатории, находятся в потенциальной зоне риска. Средства защиты позволяют этот риск снизить до того уровня, при котором ты не лишишься зрения, не получишь ожоги и останешься здоровым членом общества.
А.Нарышкин
―
Совершили обход. Дальше?
Сергей
―
Дальше обычно происходят короткие стендапы…
А.Нарышкин
―
Не те стендапы, к которым мы привыкли?
Сергей
―
Не те стендапы, в том числе – это влияние стартап-культуры и гибких методик менеджмента, вот. По сути, что такое стендап. Раньше это была оперативка… Когда группы разработки собираются на такие короткие десятиминутные летучки поговорить о прогрессе проекта. То есть, что получилось, что не получилось, на какой стадии мы сейчас находимся, как мы планируем дальнейший переход на стадию внедрения и так далее. Они обычно занимают полтора часа.Далее происходят более сложные сверки по проектам, которые находятся на продвинутой стадии. Пока проект живет внутри лаборатории, над ним работают очень ограниченное количество людей. И проект достаточно хорошо прозрачен, виден и управляем. Как только он переходит на более продвинутую стадию, например, на стадию внедрения, когда нам нужно то, что мы сделали в лаборатории, внедрить на производство, появляется огромное количество новых взаимосвязей. Как этот продукт понимают технологи. То, насколько технологи на предприятиях уверены, что у них получится управлять реакцией на большом производстве. То, как мы планируем вход на это большое производство. То, как мы делаем так, чтобы сделать это максимально экономически без затрат, при этом как мы это внедрение делаем максимально безопасно.
А.Нарышкин
―
А такое бывает, что в лаборатории все отлично, а потом как только мы пытаемся это на производство вывести, там уже какие-то сбои идут?
Сергей
―
Да, конечно. Это один из самых сложных этапов в разработке – масштабирование. Потому в лаборатории вы, по сути, создаете идеальные условия. У вас реакция в идеальных условиях может идти по одному пути, у вас все может быть прекрасно, у вас может быть прекрасный выход, вы на базе этого выхода считаете экономику, умножаете это все на объем большого реактора, получаете космические цифры, у вас все отлично. Эврика, сделали лучший продукт в мире.А потом наступает суровая реальность. Сырье на производстве не такое чистое, как в лаборатории, промышленное оборудование большое и имеет свои нюансы эксплуатации в большом реакторе реакция идет совершенно по-другому, нежели чем в небольшом. В лаборатории вы за реакцией смотрите каждую минуту, всегда готовы это скорректировать. В реальном производстве технолог просто не способен 24 часа в сутки каждую минуту следить за тем, чтобы не дай бог профиль реакции куда-то не ушел. Все это создает определённые колебания, которые так или иначе ухудшают результаты те, которые вы получили на лабораторной стадии. Поэтому обычно происходит несколько итераций при масштабировании. Мы взяли первые результаты с лаборатории, отмасштабировали их, получили какую-то обратную связь от производства – что такое, здесь реакцией управлять сложно. Возвращаемся, начинаем думать. Может быть, вещество слишком активное. Может быть, нужно целенаправленно снизить его активность. И тогда да, мы получим ухудшение с точки зрения показателей выхода, но когда мы внедрим это на производство, стабильность будет выше, и на производстве мы получим достаточно хороший выход, тот, который возможно получить на производстве.
А.Нарышкин
―
Срок создания одного материала нового? Через цифру, которую вы сейчас назовете, я хочу понять, насколько у вас и ваших химиков это рутинная работа.
Сергей
―
Все зависит от того, с какой стадии мы начинаем разрабатывать. Если вы говорите о том, что сделать что-то совершенно новое, совершенно новую молекулу, до этого ее не было, совершенно новый полимер со свойствами титана – на это может уйти с десяток лет. Из которых первые 5-7 будут фундаментальными исследования. Фундаментальные поисковые исследования, 90% из которых ведет вас в никуда, вы просто получите аналитику для размышлений.Если мы говорим о прикладной науке, то, как правило, здесь можно разделить на две части. Если это создание новой технологии, мы понимаем химизм процесса, мы понимаем, как то или иное вещество собрать с точки зрения химии. Нам нужно разработать технологию – по сути, аппаратное обеспечение, которое будет так же эффективно как в пробирке собирать это в промышленности. На это обычно уходит… Горизонт – 4-7 лет.
Если мы говорим о том, что уже продукт создан, молекула понятна, но нам нужно сделать новые свойства для этой молекулы. В определенных параметрах. Понятное дело, что полимер, из которого мы сделали упаковку для чипсов, мы не сможем очень быстро из этого полимера сделать деталь самолета, потому что это структурно разные вещества. Но сделать полимер в упаковке для чипсов, чтобы пленочка была в два раза тоньше, но при этом сохраняла все те же самые свойства – да, это возможно.
Прикладные разработки, когда нужно доработать, уходит примерно от 2 до 3 лет. 2-3 года – это когда уже у вас это вещество есть, когда есть сам технологический процесс. Когда есть вещество, но нет технологического процесса, это 5-7 лет. И когда вам нужно создать что-то абсолютно новое, закладываете, что 10 лет плюс…
А.Нарышкин
―
У нас на радиостанции, понятно дело, циклы работы гораздо короче. Ты пришел, провел эфир и ушел. Хорошо, перед эфиром ты подготовился, после эфира ты немножко порефлексировал. Как можно ходить в лабораторию и вам, как топ-менеджеру, каждый день на работу, понимая, что результат даже не на следующей неделе будет, он будет черт знает когда. И еще вопрос – будет ли он.
Сергей
―
Ну, это же все равно делится на более короткие промежутки. То есть…
А.Нарышкин
―
Динамика есть? Приблизился, отдалился….
Сергей
―
Конечно. Вы декомпозируете задачу на несколько коротких кусочков. Если это очень длинный трек, то сначала у вас огромная часть неопределенностей. Ваша задача – снижать неопределённость. То есть, химики строят гипотезы, что если мы сделаем вот так, то результат будет такой. Предполагают в теории. Строится лист гипотез, и вы понимаете, что пока вы эти гипотезы не отработаете в лабораториях, вы не поймете, как двигаться дальше. Для вас становится понятным достаточно короткий промежуток, в котором вы живете. Например, вы живете в течение трех месяцев проверкой гипотез по поведению вещества в разных средах. Вычисляете ту гипотезу, которая подтверждает ваш намеченный путь эксперимента.Если она подтверждается, у вас неопределенность снизилась, вы начинаете строить ряд других гипотез. И таким образом вы делаете короткие промежутки и идете такими маленькими короткими спринтами к вашей основной цели.
А.Нарышкин
―
Если мы разрабатываем новый материал. Доля условно бумажной работы и доля непосредственно работы руками, какие-то эксперименты. Как вот это распределяется?
Сергей
―
Интересный вопрос. Чем меньше вы сделаете лабораторной работы, хорошо подготовив вашу бумажную теоретическую часть и придете к успеху, тем меньше деленг на разработку вы потратите, тем эффективнее будет ваша разработка. Поэтому нахождение баланса между тем, сколько я просидел, теоретизируя, сколько я просидел в анализе литературы, сколько я просидел в анализе патентов против того, сколько я пошел в реальные эксперименты – вот этот баланс, нахождение этого баланса, в этом и есть профессионализм разработчиков.
А.Нарышкин
―
То есть, крутой разработчик все расписал, пришел в лабораторию, взял две колбы, вылил, и у него сразу получился результат? Потому что он все это спланировал…
Сергей
―
Да. И при этом не потратил прорву времени на планирование и уход в теорию. Я говорю, это всегда баланс.
А.Нарышкин
―
Просто золотой работник. У вас таких много?
Сергей
―
Ну, у нас есть ряд талантливых разработчиков. Ребят, которые прямо очень хорошо могут выстраивать эксперимент. И это прям… Ты всегда можешь снизить круг неопределённости несколькими путями. Путь номер один: примерно понимаешь какие-то границы, и они широкие. Ты говоришь: ладно, я в этих границах сейчас расставлю точки. Есть график, я в этих границах расставлю точки от нуля и до сотни. Через каждые 10 единиц я поставлю эксперимент. И в итоге я сделаю 10 экспериментов. И он идет в лабораторию, делает эти 10 экспериментов. А из этих десяти экспериментов получает какую-то выборку с понятным для него результатом целевым. И он понимает: ага, мой результат где-то между пятеркой и семеркой.А второй разработчик сел и очень быстро пробежался по научным статьям, посмотрел, что было сделано в других лабораториях, что описано в международных патентах. И он понимает, что у него разброс уже не между 1 и 10, а у него разброс где-то между 5 и 8. И он идет и ставит не 10 экспериментов, а он ставит три эксперимента и получает тот же самый результат, как его коллега, который получил тот же самый результат в 10 экспериментах. Поэтому профессионализм в том, чтобы за максимально короткое время и с минимальным количеством физических экспериментов получить результат, который требуется. Практически невозможно стандартизировать работу по тому, как ты делаешь творческую работу в части постановки эксперимента.
А.Нарышкин
―
В программе «Изнанка» Сергей, разработчик синтетических материалов, мы продолжим эфир после новостей и рекламы, оставайтесь с нами.НОВОСТИ
А.Нарышкин
―
Это снова «Изнанка», программа о профессиях. Я, Алексей Нарышкин, о профессии разработчика синтетических новейших материалов нам сегодня рассказывает Сергей Тутов. Еще раз вас приветствую. Давайте поговорим о неудачах в вашей работе. Как ваши подчиненные говорят вам о том, что они просидели пять лет, ничего не получилось, энное количество рублей, долларов потрачены практически впустую?
Сергей
―
В моей практике потратили пять лет и ничего не получилось, такого не было. Все-таки мы идем короткими промежутками, и внутри этих промежутков может что-то не получаться. Чаще всего понимаешь гораздо раньше, чем через пять лет, что у тебя что-то не получается…
А.Нарышкин
―
НРЗБ, когда ты на каждом этапе проверяешь?
Сергей
―
Да. Основная проблема, может быть, не в том, что просидел пять лет и пришел, не получилось. Основная проблема в том, что почему ты за эти пять лет не понял, что у тебя не получается. Вот с этим бывают сложности, потому что есть такое свойство – влюбляться в то, что ты делаешь. Иногда разработчику сложно признать, что что-то не получается. И вот этот вот самый тяжелый период, и он же самый опасный. Вот это нежелание признать, что что-то не получилось, оно продлевает разработку. Как правило, если человек приходит и говорит: «У меня не получилось», он приходит с трезвой оценкой, с анализом того, почему не получилось, почему разработку нужно закрыть, то это абсолютно прагматичный разговор, да, садимся, смотрим и понимаем, что мы видим, что разработку нужно закрывать.Например, разработка выбивается из параметров экономической целесообразности. В целом вещество получается, все прекрасно, но стоимость космическая. И мы понимаем, что перспектив у этой технологии выйти в реальность практически никаких нет.
А.Нарышкин
―
Потом не штрафуете?
Сергей
―
Никаких проблем нет. В данном случае все понимают, что определённая деятельность, связанная с определенным риском и провалом, есть определенное право на ошибку. Проблема тогда начинается, когда было понятно, что перспектив нет, но по тем или иным причинам это было либо замолчено…
А.Нарышкин
―
Тянули вопреки всяким…
Сергей
―
Да. И тянули при этом без объективных причин. И еще это часто происходит, когда люди плохо восприимчивы к критике.
А.Нарышкин
―
Тоже одно из отличий хорошего разработчика от плохого. Хороший всегда послушает…
Сергей
―
Да. Взгляд со стороны, трезво оценить, что у тебя что-то не так, признать, что у тебя случился фейл как можно раньше, не потратив ресурсы, время, не сформировав каких-то обманутых ожиданий.
А.Нарышкин
―
Над одним проектом у людей обычно сколько работает?
Сергей
―
Всегда зависит от стадии проекта, нет фиксированного количества людей, работающих над проектом. Как правило, на ранней стадии это не очень большая команда. Если проект находится в пробирке, если это еще лабораторная стадия, то это группа разработки, 5-6 человек, вряд ли больше.
А.Нарышкин
―
А как они синхронизируют вот эту вот работу? То есть, у тебя же есть какая-то концепция в голове, ты с ней даже ложишься спать. И она у тебя бродит на протяжении нескольких лет. Допустим. Есть же такие же люди, у которых тоже должно быть свое видение. Как они это объединяют? Они же не проводят все время вместе?
Сергей
―
Внутри группы разработки строится достаточно прагматичная работа. То есть, нет чего-то сказочного…
А.Нарышкин
―
У каждого, получается, своя зона ответственности?
Сергей
―
Конечно. Группа разработки, как правило, ее возглавляет ключевой разработчик. Он разрабатывает план экспериментов, он понимает, по какому пути она пойдет, через сколько гипотез нужно пройти. И он распределяет в группе обязанности. Как правило, у него есть старшие ведущие научные сотрудники, которые выполняют более сложный набор работ, как анализ статей, анализ патентов, вот эту так называемую теоретическую работу, которая позволяет сократить затраты на проведение экспериментов. И есть младшие научные сотрудники, это, как правило, плюс три года к окончанию химического вуза. Те люди, которые непосредственно ставят эксперименты. И они в лаборатории физически эти вещества мешают, ведут записи аналитические, что при каждом эксперименте получилось. Дальше эти данные поступают снова к разработчикам, происходит анализ этих данных, выстраиваются корреляции и, исходя из этого, план эксперимента продляется в зависимости от полученных результатов.
А.Нарышкин
―
Затраты на проведение экспериментов – это вообще какие суммы? Потому что в моем обывательском подходе ты приходишь в лабораторию, у тебя есть разные пробирочки, у тебя есть какие-то коробочки с разными гранулами, и ты это можешь спокойно в свободном режиме смешивать. И в моем, опять же, дилетантском представлении, это не должно стоить дорого. А вы об этом так говорите, как будто это один эксперимент стоит миллионы долларов. При том, что у нас речь идет о разработке одной молекулы.
Сергей
―
Ту часть, которую вы описали, она действительно присутствует. Так называемая стадия работы в пробирке с некоторыми веществами, которые не требуют специальных условий, которые не требуют обязательно давления, какой-нибудь высокой температуры и так далее, которые в плюс, в минус в комнатных условиях можно провести. Действительно, сам эксперимент, наверное, будет не очень дорогой. То есть, вы делаете определённую стеклянную конфигурацию вашего лабораторного небольшого маленького реактора, он помещается на столе. И вы получаете какие-то граммы этого вещества. Вы получили это вещество. Дальше вам нужно понять, получилось у вас или нет. Вам нужно посмотреть структуру этого вещества.Чтобы посмотреть структуру этого вещества, вам нужно использовать сложное аналитическое оборудование. По сути эту молекулу отскринить и показать, что у вас в реальность получилось. И вот этот прибор может стоить несколько миллионов долларов. И он либо у вас стоит в лаборатории, либо, если вы такого типа аналитику проводите не очень часто, вы ищите где-то, где он уже стоит, так что сделать…
А.Нарышкин
―
Баночки везешь…
Сергей
―
Да. Но это только одна часть. Вы собрали это в стеклянном реакторе и за дорого потом сделали аналитику. То есть, посмотрели, действительно ли у вас получилось или нет. Но вы же не пойдете из стеклянного реактора сразу на промышленную установку. Дальше у вас появляется пятилитровый металлический реактор. Или металлический, или керамический. Это уже чуть-чуть побольше установочка. Она уже, как правило, имеет определённые параметры по давлению, по температуре, и это стоит уже дороже. Это уже стоит несколько миллионов пока еще рублей.Хорошо. У вас получилась следующая стадия, вы стали получать не миллиграммы вещества, а уже десяти граммов этого вещества. И у вас все еще это вещество соответствует вашим целям, у вас все еще хорошо.
Дальше вам нужно сделать полупромышленную установку или хотя бы большую лабораторную или полупромышленную. Вот полупромышленные установки – это уже сотни миллионов.
А.Нарышкин
―
Сотни миллионов чего?
Сергей
―
Рублей. Пока еще рублей, хотя все зависит от того, насколько крупную полупромышленную установку вы собираетесь строить. Вам нужно построить химический завод, сконфигурировать огромное количество оборудования, которое должно соответствующим образом работать. Если в лаборатории вы давление нагоняли просто помпой, сжимая ее в кулачке, то в промышленной установке у вас должен стоять компрессор, определенным образом должен дозировать то или иное давление в реактор.Чтобы все это спроектировать, вам нужно проходить разные стадии, чтобы не брать на себя риск огромных капитальных вложений, которые могут не получиться. Представляете, вы на теоретических данных построили завод, а вам потом компрессор за пару-тройку десятков миллионов долларов нужно поменять, потому что он по параметрам у вас другой.
А.Нарышкин
―
Это стоит так?
Сергей
―
Ну, промышленный компрессор… Зависит от размера. Может и сильно дороже стоить. Поэтому стоимость разработки – все зависит от того, какая стадия разработки. И чем более продвинутая стадия, тем выше затраты на разработку. Поэтому пресловутое признавание ошибки на ранних стадиях, оно нам на поздних стадиях экономит огромное количество денег.
А.Нарышкин
―
А теперь давайте о позитиве. Как разработчик новых материалов отмечает получение готового результата? Вот вы совершаете очередной обход, заходите в лабораторию и стоят ваши сотрудники, сияют просто. И вы понимаете: что вот, я сейчас сюда зайду, спустя энное количество месяцев, были потрачены миллионы рублей, долларов – вот он, результат.
Сергей
―
Не так все романтично, на самом деле.
А.Нарышкин
―
Представил как мог.
Сергей
―
Происходит это все следующим образом. Разработчик в лаборатории понимает, он получает данные из аналитики, результаты измерений того вещества, над которым он работал. Понимает, что у него все получилось. Подтверждает это еще несколько раз, фиксирует все условия, при которых у него это все произошло. А дальше начинается формирование научного отчета, на базе которого будет произведен переход на следующий этап. Дальше идет структурирование той работы, которая была проведена, с выводами, что мы делаем на следующем этапе, используем успешные результаты вот этого первого этапа на следующем этапе, на котором, как правило, нужно больше финансирования.Все это структурируется в материал, который дальше будет представлен менеджменту с тем, чтобы рассказать: смотрите, у нас получился первый этап. Он успешен потому что… Идет объяснение, почему успешен. Нам нужно финансирование следующего этапа, мы верим в успех следующего этапа, потому что на первом этапе мы подтвердили вот эти, вот эти, вот эти гипотезы.
Разработчик сияет от того, что у него что-то получилось, дальше он уходит в работу…
А.Нарышкин
―
Я не понимаю, на каком этапе пьянка, брызги шампанского, вот это все. Где вот тот момент, когда можно отмечать проделанную работу? Тот момент, когда выписываются премии, когда все обнимаются, плачут…
Сергей
―
Вы знаете, наверное, это момент, когда перерезается ленточка физически построенного промышленного завода, у истоков разработки которого технологи…
А.Нарышкин
―
Кошма какой. Только тогда человек, который в лаборатории разрабатывал молекулу, может вздохнуть спокойно? Все, типа, я сделал, я могу уходить в отпуск?
Сергей
―
Если мы говорим о том, когда стоит открыть шампанское. Шампанское, наверное, целесообразно открывать в этот момент. А сделать какие-то небольшие отмечания, чаепития можно и на более ранних этапах. Всегда же нужно понимать, что есть маленькие победы, которые ты делаешь по ходу движения к большой цели, эти победы, безусловно, должны быть. Но нельзя ими упиваться долго.Хорошо пройденный какой-то из этапов – это не мерило успеха. Мерило успеха – это завершенный большой проект, который привел к какой-то цели. То есть, у нас цель – внедрить в промышленность ту или иную технологию, ту или иную разработку. У каких-то разработок более длинный проект, у каких-то более короткий. Но открывать бутылку шампанского нужно тогда, когда твой проект появляется в руках у твоего клиента, когда он уже произведен промышленно.
А.Нарышкин
―
К чему в профессиональном смысле стремится разработчик новых синтетических материалов? Ну, например, мечтаете ли вы и ваши коллеги, ваши подчиненные о Нобелевской премии?
Сергей
―
Хороший вопрос. Я думаю, что пока еще в рутине таких достаточно прикладных задач мечта о Нобелевской премии, скорее, будет оставаться все-таки мечтой. Но не исключено, что с течением какого-то времени, с течением набора компетенций в прикладной области мы будем уходить в какие-то фундаментальные исследования.
А.Нарышкин
―
Женщины в профессии, насколько их много? Вообще можно сказать, что разработчики – это, в основном, мужская профессия?
Сергей
―
Я бы сказал, что практически поровну. Может быть, немножко превалируют мужчины. Вот это небольшое преобладание мужчин – это, скорее, связано с фактором того, что часто женская карьера… Семья, дети и так далее, и какая-то часть женщин из профессии уходит. Все равно, смотря на общий ландшафт – женщин много.
А.Нарышкин
―
По характеристикам отличаются? Мужчины себя лучше проявляют в опытах, женщины больше в бумажной работе. Или без разницы?
Сергей
―
Есть. Женщины гораздо более аккуратны в рутинных операциях. Аналитика, проведение одних и тех же измерений на сложном аналитическом оборудовании, но все-таки одних и тех же, как правило, более аккуратно делают женщины.
А.Нарышкин
―
Мальчики тогда, им надо больше туда, где креатив?
Сергей
―
Можно и так сказать. То есть, скорее, смена деятельности. Скорее, решение каких-то новых задач, мужчины больше к этому. И то, я не хочу при этом сказать, что девушки новые задачи не решают. Мужчины реально хуже делают рутинную работу просто, вот и все. Это не означает, что мужчины лучше в новых задачах, а девушки лучше в рутинной работе. Просто девушки и рутинную работу делают хорошо, и при этом талантливым разработчиком тоже могут быть.
А.Нарышкин
―
Про рынок. Конкуренция высокая?
Сергей
―
Зависит от профиля. Естественно, что после университета гораздо проще впрыгунть в обойму компании, если ты находишься в вузе, за которым компания присматривает. Если ты попадаешь в категорию уже не молодого сотрудника, а эксперта с рынка, ты здесь уже попадаешь в совершенно другое конкурентное поле. То есть, мы будем смотреть, что ты сделал, какие у тебя были разработки, какие у тебя есть компетенции, какой у тебя опыт. В данном случае конкуренция уже выше, и она, в том числе, начинает формироваться тем, что мы смотрим не только людей из России, но мы еще смотрим тех, кто работает в зарубежных компаниях. Часто это – разработчики, когда-то уехавшие из России, оставшиеся там работать. Значительное количество просто хочет по тем или иным причинам вернуться в Россию. Родные здесь, в принципе, в России работать комфортнее. Они создают такую достаточно серьезную конкурентную среду, потому что они приезжают сразу же с совершенно другим бэкграундом, банально прекрасно разговаривая на английском языке, либо на нескольких языках. Соответственно, у них сразу же есть возможность доступа к совершенно другому экспертному сообществу. А это очень ценно.Та сеть контактов, которая есть у разработчика, который к нам приходит, это его огромная ценность.
А.Нарышкин
―
А сеть контактов как работает? Звонишь и спрашивает: «Майк, а я вот сейчас работаю над вот этим, подскажи мне…».
Сергей
―
В том числе. Поднять трубку, позвонить: «Майк, слушай, у меня такая вот задача из такой вот области. Не знаешь ли ты, какая из научных лабораторий этим может заниматься, какая в них сильна?».
А.Нарышкин
―
А коммерческая тайна, вот это все? Майку так звонить.
Сергей
―
Не обязательно же Майку рассказывать о сути разработки какой-то интеллектуальной собственности. А просто иногда вопрос в области… Тебе нужна определенная область знаний. Ты работаешь с веществом, которое совершенно из другой области. Например, мы занимаемся органической химией. Вдруг есть какая-то технология, где используются вещества из неорганической химии. Разработчику-органику нужно, я не знаю, полгода провести в анализе статей, или ему нужно найти компетентного консультанта.Вот поиск компетентного консультанта через… В том числе – сеть твоих контактов, это достаточно эффективный способ. То есть, он позвонил Майку, Майк позвонил Биллу, Билл позвонил, не знаю, Ларену или еще кому-то. И в итоге выяснилось, что там где-нибудь на юге Испании есть вот конкретно эта лаборатория и конкретно та кафедра, там работают наиболее компетентные товарищи, с ними можно на эту тему пообщаться. Это даже не всегда происходит в формате «вот мы с вами будем делать какую-то консультационную работу», а просто позвонить и посоветоваться. «Вот ставлю эксперимент, все ли у меня правильно». Им интересно решать задачу, и где-то они своими мозгами тебе помогут.
Накопление компетенций в части того, насколько хорошо ты понимаешь будущую экономику правильно. Накопление сети контактов, в том числе – международных, способность с этими контактами поддерживать связь, плюс набор иностранных языков. Плюс умение работать в команде, умение слушать других, умение слушать критику, умение ее воспринимать, умение приземлять эту критику на свой проект конструктивно. Это вот те качества, которые позволяют разработчикам эффективно расти в компании.
А.Нарышкин
―
Снится ли работа?
Сергей
―
Иногда бывает.
А.Нарышкин
―
Бывает ли, что кошмары снятся про работу?
Сергей
―
Кошмары – нет.
А.Нарышкин
―
Во сне приходите на обычный обход, а все лаборатории пустые…
Сергей
―
Такого не было. Кошмары не снятся, снятся иногда сложные ситуации.
А.Нарышкин
―
Например?
Сергей
―
Скорее, снилась ситуация, когда мы находились на финальной стадии в разработке, и в принципе должны были переходить к следующему этапу масштабирования, достаточно дорого. Выяснилось, что мы забили какую-то мелочь, и эта мелочь влияла на абсолютно весь проект.
А.Нарышкин
―
Все отматывать назад?
Сергей
―
Да.
А.Нарышкин
―
И вы влетаете на деньги?
Сергей
―
Даже не то чтобы на деньги. Это девальвирует всю работу, которая была сделана. И такой сон как-то был, что мы забыли какую-то мелочь, и эта мелочь в самом начале. И я реально вижу, как происходит примерно следующее. Идет инвестиционный комитет, весь менеджмент и так далее. Я начинаю что-то рассказывать. При этом уже по ходу рассказа во сне понимаю, что ой, я вот это вот забыл, а это настолько очевидная вещь, что абсолютно все понимают, что мы это забыли. Я сижу как полный идиот просто, мне нужно что-то говорить, у меня такой ужас, я понимаю, что не могу дальше продолжить говорить, это полный абсурд, это все понимают, все это дело закрывать, деньги компании потрачены зря. Вот примерно с этим я проснулся, у нас там была через какое-то время защита этого проекта, вот я проснулся, и первое, что сделал, когда пришел – перепроверил, все ли в порядке.
А.Нарышкин
―
Профессиональные заболевания?
Сергей
―
При условии, что в лаборатории все работает как нужно, заболеваний не будет. Есть работа с токсичными веществами, есть работа с опасными веществами. Но как правило оборудование лаборатории построено таким образом, что с определенными средами можно работать только в полной изоляции этих сред. Если ты сам не решил нарушить правила и, например, место работы со средой, которая требует полной изоляции, ты просто взял и встал под обычную тягу и после этого отравился, можно отравиться и очень серьезно, вплоть до летального исхода. Но если ты соблюдаешь все правила безопасности… Атмосфера в лаборатории, воздух в лаборатории, которым ты дышишь, он ничем не отличается от офисного.
А.Нарышкин
―
Спасибо. Сергей, разработчик синтетических материалов был сегодня в «Изнанке». Этот и другие выпуски вы можете найти в текстовой версии на сайте «Эха Москвы» и на Ютуб-каналах «Эха Москвы». Просто наберите в поиске «Эха» «Изнанка». Если вы хотите принять участие и рассказать о своей работе, то пишите мне на почту iznanka2019@gmail.com. Только обязательно добавьте ссылки на ваши социальные сети. У меня на этом все, с вами был Алексей Нарышкин, до встречи.