Татьяна Толстая - Без дураков - 2006-03-02
02 марта 2006 г.
23.09-24.00
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» – Татьяна Толстая, писатель, ведущая программы "Школа злословия"
Эфир ведет Сергей Корзун
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем добрый вечер, у микрофона Сергей Корзун. И моя сегодняшняя гостья, видная по всем параметрам культовая фигура российской действительности внучка рабоче-крестьянского графа Толстого, племянница Буратино, мать культового веб-дизайнера Артемия Лебедева – Татьяна Никитична Толстая. Добрый вечер, Татьяна Никитична.
ТАТЬЯНА ТОЛСТАЯ: Добрый вечер. Чего это мы все культовые какие-то?
С. КОРЗУН: А отчего ж не культовые? Вы ощущаете себя культовой фигурой?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, абсолютно.
С. КОРЗУН: А я больше порадовался, когда я Вас племянницей как бы Буратино назвал. Вроде по родственной линии так и должно быть. Если Ваш дед…
Т. ТОЛСТАЯ: Родил Буратино.
С. КОРЗУН: Породил папу Карло, Да? Он папу Карло дед породил.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, Буратино он тоже породил.
С. КОРЗУН: Нет, папа Карло породил Буратино. Не путайте нас.
Т. ТОЛСТАЯ: Хорошо. Тогда получается двоюродная сестра Буратино.
С. КОРЗУН: А, да, племянница,… двоюродная сестра, кузина.
Т. ТОЛСТАЯ: Да, кузина Буратино.
С. КОРЗУН: Это я уже ошибся в этом. А В этих своячницах, племянницах хорошо разбираетесь?
Т. ТОЛСТАЯ: Не во всех. Я путаюсь в невестках, потому что двойное значение слова, зять – тоже двойное значение. И знаю редкие, никому не нужные степени родства. Например, вуй и стрый. Это дядя брата отца и дядя брата матери. Совершенно разные дяди. Но кто из них вуй, и кто из них стрый. я, честно говоря, не помню. И еще я знаю, что если два брата женаты на каких-то женщинах, то эти женщины друг другу приходятся ятровями. Ятровь. Вот есть свекровь, а есть ятровь.
С. КОРЗУН: Вот это слово я слышал, да. А вуй и стрый…
Т. ТОЛСТАЯ: Вуй и стрый. Говорят, что в Китае это было важно. Ну, в старинном Китае, потому что там по матери, по отцу шли совершенно какие-то другие отношения с этими дядями. Это было важно.
С. КОРЗУН: Я помню, зато ошуию и одесную. И это не случайно, потому что Вы-то язык профессионально изучали для "Кыси", например. Или это на задворках сознания было?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, а что значит профессионально?
С. КОРЗУН: Профессионально, вот брали словари старые, специально смотрели, выискивали словечки какие-то, на которых потом свои ассоциации строили.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, в общем да. Я не знаю, насколько это профессионально. Мне кажется, работа, доступная любому. Но да, эти методы я применяла.
С. КОРЗУН: Есть какой-то кайф вот в старом, русском языке?
Т. ТОЛСТАЯ: Огромный. Во всем старом есть огромный кайф. Вообще во всем старом.
С. КОРЗУН: Больше, чем в современных арго, которыми пользуются, в том числе, Ваши дети?
Т. ТОЛСТАЯ: Они мало пользуются арго. Я, пожалуй, даже больше. Ну, я так удерживаюсь. Постараюсь ими не пользоваться в эфире. Нет, просто совсем другое ощущение. Потому что все старое, оно замечательно тем, что оно создавалось в то время, которое прошло. А это время, такого уже не будет. Все, проехали эту точку, назад никакого возврата быть не может. И стало быть никто никогда больше… Если что-то потеряется, то больше никто никогда это создать не может. Это не воспроизведение предметов, это воспроизведение предметов, или там слов, вещей, домов в определенное время, когда еще наше время, как будущего не существует. Поэтому все старое, все старинное вызывает любовь и трепет. Поэтому так ужасно, когда разрушают старые дома, когда разрушают старые книги.
С. КОРЗУН: Живете в старом доме, кстати?
Т. ТОЛСТАЯ: Я живу в старом, да.
С. КОРЗУН: Где, если не секрет? Хотя бы район Москвы. И какой там, конец 19 века, начало 20?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, начало 20. Район Новослободской.
С. КОРЗУН: Новослободская. Там еще сохранилось что-то. Сами реставрировали?
Т. ТОЛСТАЯ: Очень мало. Очень мало сохранилось. Да, конечно. Очень мало. Там осталось несколько красивых, старых домов. Даже не то, чтобы они красотой блистали, но они старые. Больше такие никто не построит. В голову не придет. И очень большое количество уродливых. Там есть дома редкостного уродства. Вы знаете, просто туда стоит сходить, посмотреть.
С. КОРЗУН: Ну, их тоже надо хоронить?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет.
С. КОРЗУН: Нет, не надо. Татьяна Толстая наша сегодняшняя гостья, писательница, телеведущая по двум основным ипостасям, наверное. Большинство вопросов, которые пришли к нам по интернету по "Школе злословия", что, в общем, вполне очевидно.
Т. ТОЛСТАЯ: Понятно.
С. КОРЗУН: Отдам Вам, дорогие слушатели, Татьяну Никитичну на растерзание где-то после середины часа, наверное, на какой-то фрагмент. Но до этого постараюсь сам еще немножко потерзать. Кстати говоря, пейджер наш эфирный 725-66-33 для абонента "Эхо Москвы". Пишите, Ваши сообщения в тему будут зачитываться. Вопросы буду оттуда черпать. И соответственно телефоны прямого эфира, включим мы их чуть позже. Но я напомню 783-90-25 для москвичей, 783-90-26 для наших слушателей в других городах. Короткая анкета. Ну, любимый цвет и прочее спрашивать не буду. Так спрошу, подразумеваю короткий ответ. Злоязычны? На самом деле?
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
С. КОРЗУН: Злопамятны?
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
С. КОРЗУН: Суеверны?
Т. ТОЛСТАЯ: Да
С. КОРЗУН: Азартны?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет.
С. КОРЗУН: Т.е. совсем, на слабо мало что сделаете?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, нет, нет. Абсолютно.
С. КОРЗУН: Домовиты?
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
С. КОРЗУН: К себе требовательны?
Т. ТОЛСТАЯ: Очень.
С. КОРЗУН: Сентиментальны?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, пожалуй.
С. КОРЗУН: Людей любите?
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
С. КОРЗУН: А животных?
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
С. КОРЗУН: А кого больше?
Т. ТОЛСТАЯ: Котов или собак, Вы имеете в виду?
С. КОРЗУН: Нет, людей или животных? (Смех). По сентиментальности.
Т. ТОЛСТАЯ: (Смех). Я думала подразделения животных. Ну, это совсем разные виды любви. Совсем разные. Ну, в общем, людей, конечно, потому что о них все время думаешь, и за них испытываешь ответственность. У меня с любви в этом смысле взаимоотношения такие. Я к ним привязываюсь и несу ответственность.
С. КОРЗУН: Ну, а котов или собак, если уж об этом речь зашла?
Т. ТОЛСТАЯ: У нас дома были собаки всегда. У моих родителей. А так я всегда мечтала иметь большого, очень жирного кота. Очень хотела. Но невозможно, потому что я езжу, а кот требует постоянного присмотра.
С. КОРЗУН: И дома никто не остается? Не с кем оставить кота бывает?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, так бывает. Да. Не остается и невозможно совершенно.
С. КОРЗУН: Т.е. Вы ответственны за тех, кого приручаете?
Т. ТОЛСТАЯ: Безусловно. Ну, что Вы, конечно. Не продам кота за бутылку водки, нет.
С. КОРЗУН: В родственниках давайте чуть-чуть, может быть, разберемся. Сестра Наталия Толстая, писатель скандиновист, преподаватель в Питере.
Т. ТОЛСТАЯ: Отдельно писатель, отдельно скандиновист.
С. КОРЗУН: Писали вместе что-то? Как писалось?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, мы вместе ничего не писали. Мы издавали вместе под одной обложкой.
С. КОРЗУН: А под одной обложкой просто. Т.е. "Сестры" и что там еще было?
Т. ТОЛСТАЯ: "Двое".
С. КОРЗУН: "Двое"
Т. ТОЛСТАЯ: "Сестры" – это просто старое издание. Это практически то же самое, только "Двое" дополнены. А дело в том, что я в начале 90-х годов жила за границей, а она жила здесь. И мы с ней писали параллельно разные вещи. Никак не сообщаясь. А потом как-то посмотрели и увидели, что мы описываем одну и ту же эпоху в разных жанрах. Я писала в основном статьи такие полужурналистские, а она писала прозу. И наш круг интересов очень схож. Мы решили соединить под одной обложкой, потому что нас очень многое связывает. И в то же время разделяет.
С. КОРЗУН: Конкуренция существует на уровне литературы?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет.
С. КОРЗУН: Т.е. совсем нет никакой? Вообще с сестрой дружны были? Она старшая Ваша сестра, да?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, я очень с ней дружна. Да.
С. КОРЗУН: И всегда была. Не ссорились ни в детстве никогда.
Т. ТОЛСТАЯ: Она старше. Не получается ссориться.
С. КОРЗУН: Из Ваших двух самых известных дедов Алексея Толстого и Михаила Лозинского…
Т. ТОЛСТАЯ: Из двух самых известных? А остальные безвестные что ли?
С. КОРЗУН: Да, нет, не безвестные.
Т. ТОЛСТАЯ: Да, оба известные, да.
С. КОРЗУН: А к кому ближе по духу? Вообще как вот в Вашей семье какая-то конкуренция между ними или воспоминания?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, ну, я не застала Алексея Николаевича, он умер в 45-м.
С. КОРЗУН: В 45.
Т. ТОЛСТАЯ: Михаил Леонидович соответственно десятилетием позже. Ну, я их не помню. Т.е. я и Михаила Леонидовича не помню в этом смысле. Они совсем разные, как я их понимаю. Совсем разные семьи, совсем разные приоритеты, характеры, установки. Тут есть такая вещь, как генетика. Вот мне генетически гораздо ближе Алексей Николаевич. И я его понимаю. Я его изнутри знаю. Я знаю, как он писал. Я открываю его текст, и я вижу, что он делал. Вижу, как он водил рукой, не важно пером или машинкой. Я это понимаю.
С. КОРЗУН: И голубая кровь чувствуется не в смысле вот того…
Т. ТОЛСТАЯ: Оставьте цвет, оставьте цвет, потому что это совсем другие вещи меряются здесь. Я просто знаю, как это делается. Он сделан из того же материала, что и я. При том, что у меня с ним, его я не знала, я знаю про него. Отношения вполне сложные. Потому что развелся, например, с моей бабушкой, которая его очень любила, аж в 35 году. Бабушку я очень хорошо помню. Бабушку я очень любила. Она другой совсем человек, она была поэтессой, Наталья Васильевна Кандиевская. И она мне тем самым милей. Мой один человек, которого я не знала, и любимая бабушка, чьи стихи я обожаю. Но генетически я вот туда отношусь.
С. КОРЗУН: Если серьезно, аристократичность ощущаете в себе? Есть порода?
Т. ТОЛСТАЯ: Что Вы называете аристократичностью?
С. КОРЗУН: Ну, не знаю. Это ощущение. Вас же называют соответственно, да Екатериной называют даже, знаю.
Т. ТОЛСТАЯ: Здесь дело не в аристократизме, когда меня называют Екатериной. Это мой тиранический характер и самоволие, я бы сказала, обзывается. Так. А что такое аристократизм? Ну, Пастернак считал, что русские аристократы – самые большие демократы. Вот в этом смысле демократическое отношение ко всему живущему. Да. Это то, на что я, во-первых, ориентируюсь, во-вторых, я воистину так отношусь ко всему. Для меня все равны внутренне. Я не чувствую никакого самоумаления перед людьми, которые находятся по каким-то там статусам выше и никакой надменности по отношению к тем, кто является как бы по статусу ниже. У меня этого не существует. Совсем другие отношения к людям, совсем другие мерки.
С. КОРЗУН: Ну, маленький пример. Прислуга есть в доме?
Т. ТОЛСТАЯ: У меня есть домработница, которая приходит ко мне. А прислуги в доме нет.
С. КОРЗУН: Вы к ней относитесь как к домработнице?
Т. ТОЛСТАЯ: Я ее обожаю.
С. КОРЗУН: Или как к члену семьи?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, не как к члену семьи. Это совсем… Она не живущая, она приходит. Она друг. Она совершенно потрясающая женщина, абсолютно замечательная. Т.е. вот мне жалко, что она у меня вынуждена быть домработницей, потому что это человек исключительного редкого, внутреннего достоинства, огромного ума и такой душевной тонкости, которую я редко встречала. Я ее просто очень люблю.
С. КОРЗУН: К дедушке Толстому, если вернуться, не бывает стыдно за какие-то его…
Т. ТОЛСТАЯ: А чего за его-то? Он сам имел возможность ответить за себя. Нет, мне бывает стыдно только за себя.
С. КОРЗУН: Т.е. Вы не распространяете свое покаяние, стыд или, наоборот, достижения на Ваших предков?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет. Потому что я не была в их шкуре. Не жила в их времени. Не подвергалась давлению так, как подвергались именно они. И соответственно не имела их характера и соответственно не могу судить об их решениях, о том, как они жили и выживали.
С. КОРЗУН: Т.е. заранее прощаете или относитесь совершенно нейтрально к тому, что..
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я просто принимаю. Я принимаю это. Для меня сейчас принято, опять же от, как сказать, от стремления, от тяги к скандальности автоматически приписывать Алексею Николаевичу какие-то ужасы поведения. А там никаких ужасов не было, насколько я знаю. Я думаю, что он был неприятен многим. Я думаю, что многих он раздражал. Я думаю, что некоторые вещи, которые он вынужден был говорить и писать, приводят людей в ужас, но он спас очень многих людей. Можно его за это осуждать, можно смеяться, можно грозить кулаком, но благодаря ему выжили многие люди. В частности, жил, пока мог сын Марины Цветаевой. Вот он единственный кормил его.
С. КОРЗУН: Ну, известно и о письме в защиту Бунина написанном в годы войны как раз, Сталину письмо это довольно известное.
Т. ТОЛСТАЯ: Да много кого. Много людей, которые… эти же вещи не рекламируются.
С. КОРЗУН: Но с другой стороны вместе с Фединым и письмо было и против троцкистско-зиновьевского блока.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, Вы бы тоже подписали, знаете.
С. КОРЗУН: Эпоха такая?
Т. ТОЛСТАЯ: Да. Очень страшная. Сколько мог, держался. А сколько человек может, я не знаю.
С. КОРЗУН: А сейчас не вернулась?
Т. ТОЛСТАЯ: Вернется, если люди не будут говорить "нет" на ранней стадии. Конечно. Всегда может вернуться. Это де в любую секунду. Охота на ведьм происходит в любой стране время от времени. Ну, назовите мне страну, где совсем без нее обходились. Невозможно.
С. КОРЗУН: Ну, долгое время последнее, в общем, наверное, можно назвать страну. Скандинавские, может, традиционно там особо не было охоты на ведьм. Хотя и примеров тоже, ну, правда, на улице, да, стреляли, и это бывало в последние годы.
Т. ТОЛСТАЯ: Там другие пороки общества. Например, Голландия, Скандинавия, там непосредственно охоты на ведьм нет, но там такое законодательство, что если преступник у тебя на глазах что-то делает, грабит, или размахивает ножом, то прохожие не могут на него накинуться и связать, потому что они ограничивают свободу личности. Они должны дать знать полицейскому. И тогда полицейский появится, и будет искать ветра в поле. Есть такой закон, да, есть такие реальные случаи.
С. КОРЗУН: В Америке Вы долго жили постоянно?
Т. ТОЛСТАЯ: Около 10 лет, но не сплошь.
С. КОРЗУН: Узнали Америку? Вот что для русского человека, Ваше открытие Америки? Что это? Политкорректность в первую очередь? Что Вас поразило, как человека с проницательным взглядом?
Т. ТОЛСТАЯ: Понимаете, она очень разная Америка. Там разные области. Есть внутренняя Америка, есть Америка побережья. Они голосуют по-разному, кстати. Побережье голосует за демократов, а сердцевина голосует за республиканцев. Видно по картам, там, где выборы.
С. КОРЗУН: А почему Вы о политике начали? Не о людях, а о политике. Важнее?
Т. ТОЛСТАЯ: Потому что создает совершенно разные среды. Разные среды. И я только начала говорить об этом, что есть такая разница, и, кроме того, есть Америка городская, сельская, или там пригородная, что самое страшное. Самое страшное, пригородная. Есть исключения великие, например, Нью-Йорк. Вообще лучший город на свете просто. Лучший город на свете.
С. КОРЗУН: Лучше Москвы?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, конечно.
С. КОРЗУН: И Питера?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, конечно. Питер просто очень красивый.
С. КОРЗУН: Да. Ну, и Вы там родились.
Т. ТОЛСТАЯ: Да, и родной и все. Но как город, как нечто функционирующее, живое, Нью-Йорк – лучший город на свете. И существуют разные среды. Я волей неволей существовала в академической среде, т.е. среди университетских преподавателей, колледжевских, колледжских преподавателей. А там совершенно другое распределение и политкорректности, и там интересов, и всего прочего. Там очень многонациональный, надо сказать, совсем не американский конгломерат.
С. КОРЗУН: Другой в каком смысле? Скажем, понятие там "сэкшал харэсмент" не существует в университетской среде?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, там существует. Там очень даже существует. Там у нас преподаватель у нас в колледже вынужден был записывать свои лекции на пленку с тем, что если суд, он покажет, что он им наговорил. Ну, это зависит от колледжей. Есть чудовищные, а есть такие. Политкорректность существует в этой среде, как некая институлизированная что ли вещь. Например, как существует такая организация языка и литературы, которая фактически и является политбюро. Она является таким группопорождающей вот эти политкорректные взгляды на то или на другое. В частности это очень вредно для литературы. Потому что считается в соответствии с их катехизисом, что нет никаких критериев хорошая литература, плохая литература, что это старая идея, которая нами ныне должна быть отвергнута. Что всякие там Шекспир, там Эсхил, Лев Толстой, они все мертвые белые мужчины. И они на самом деле нехорошие. Т.е. если они писали про важные, хорошие вещи, то это хорошо. А если они писали какие-то вещи, оскорбительные для меньшинств, женщин и т.д., то, значит, это плохо.
С. КОРЗУН: "Злой чечен…"
Т. ТОЛСТАЯ: Да, конечно, это ужасно. И литература вообще – это чисто политическая вещь, что очень напоминает мне ситуацию в России в 1860-х, в начале в 1860-х годах.
С. КОРЗУН: Вы так вспоминаете, как будто помните лично.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, в общем как бы да. Некоторые эпохи я помню. Т.е. вокруг реформы. Немножко до реформы и затем сразу после реформы 1861 года. Когда лучшие люди, наиболее прогрессивные, наиболее демократические и вообще действительно замечательные, много помогавшие своим собратьям, сиротам, бедным, нищим и т.д., вообще не чувствовали литературы, искусства не чувствовали. Смеялись, глумились, ну, базаровщина, да. Смеялись и глумились над произведениями искусства. И, скажем, если на картине изображен кто-то, кто мучается в своих цепях и рвет цепи, то это хорошая картина. А всякая там светотень, масло, холст, это все совершеннейшая ерунда. Это описано, кстати, в воспоминаниях замечательных Елизаветы Водовозовой. У нас издавали в "Литпамятниках", по-моему, боюсь наврать. Ну, в общем, это был 2томник, или серия "Мемуары" какая-то. 2томник в свое время издавался, в 80-е годы, если я не путаю. Вот этой Водовозой. И ее записки о ее собственной жизни, в частности вот эти вещи. Она как раз молодой девушкой попала в эту среду, закончив Смольный институт. А сама вышла замуж за человека как раз старого поколения этого Водовозова, который любил искусство и принимал искусство. Поэтому она описывает эти вещи, это ее среда, но она там была немножко чужой, потому что она любила, понимаете ли, розу с соловьем.
С. КОРЗУН: Вернемся к Америке. Там есть искусство, возможно оно? Писатели вот есть современные американские?
Т. ТОЛСТАЯ: Конечно.
С. КОРЗУН: Вы преподавали русскую литературу, я правильно понимаю?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я преподавала литературу вообще. И даже еще смешнее, как читать. Вот, т.е. мы открываем текст..
С. КОРЗУН: Под строками.
Т. ТОЛСТАЯ: Строки. Строк. Не доходило до "под строками". Там, ну, я не знаю, сколько 5-10%, может быть, от природы одарены способностью понимать разницу между агиткой или инструкцией к чайнику…
С. КОРЗУН: Это в Америке или в любой стране?
Т. ТОЛСТАЯ: В Америке. Ну, потому что в (НЕ РАЗБОЧИВО) я не преподавала, и мне сказать трудно. Возможно, это всемирное. Ну, просто у нас… Ну, я не знаю. Я не буду говорить про нас. Просто я думаю, что люди, которые учатся, скажем, они учатся писать тексты, рассказы, эссе, не то, что филологическая, но какая-то литературная у них будет профессия. И должны быть приняты туда, только если они могут что-то понимать. А если они не понимают про что. Они не понимают, что вот текст, вот его условность этого текста совсем. Вы ничего не можете сделать за отпущенный Вам краткий срок. Им надо перемотать в голове что-то.
С. КОРЗУН: И чтобы завершить с этим эпизодом, вернусь к вопросу: есть американская литература? Кто вот, кого из писателей американских, скажем, Вы считаете…
Т. ТОЛСТАЯ: Я не берусь сказать. Я знаю только старых писателей и немного, потому что современные писатели, хорошие есть. И мне неоднократно говорили вот такой, такой. Их очень много. Но они издаются не очень большим тиражом, но они хорошие. Прошу прощения. И по-английски их надо читать. А читать по-английски хорошего писателя, это занимает долгое время. Действительно, я и русских-то читаю медленно. А английский, сами представляете, тем более. Потому что это совсем другой язык. Это не разговорный язык.
С. КОРЗУН: А русские есть хорошие?
Т. ТОЛСТАЯ: Русские хорошие здесь у нас? Есть, надо полагать.
С. КОРЗУН: Но не знаете.
Т. ТОЛСТАЯ: Вам список?
С. КОРЗУН: Да, нет, из тех, кого Вы любите. Кстати, роман с Акуниным состоится, или с Пилевиным. Я уж даже забыл, с кем Вы собирались…
Т. ТОЛСТАЯ: Забудьте, это все шутки.
С. КОРЗУН: Шутки, т.е. не собираетесь писать по фабуле кого-нибудь с кем-нибудь в соавторстве никогда в жизни. Ни братья Стругацкие, ни сестры Толстые.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет. Я не умею так делать.
С. КОРЗУН: Нет, не умеете. Т.е. в этом смысле индивидуалистка.
Т. ТОЛСТАЯ: Конечно. Не только не умею, а просто считаю, что это отдельное занятие. Это не литература, а что-то другое. Что-то другое я могу делать тоже сама.
С. КОРЗУН: Татьяна Толстая в программе "Без дураков" на "Эхе Москвы". Ну, вот мы и подошли, наверное, к "Школе злословия". Тут копятся вопросы, копятся различные комментарии по этому поводу. Да мы и на самом деле кое-что копили. И несколько мнений я хочу Вам представить. Одно мнение человека, девушки, которая ушла от Вас несколько обиженная. Вам к этому, наверное, не привыкать.
АНАСТАСИЯ ВОЛОЧКОВА: Я знала, что умная, образованная, интеллигентная женщина, поэтому я ждала, что это будет интересный разговор, интеллектуальная беседа. Но, к сожалению, изначально я почувствовала сразу ее какое-то недоброжелательное отношение. И опять же к большому моему огорчению как-то сразу же был взят тон передачи, Вы знаете, оскорбительный, предвзятый, и, наверное, зрители тоже ждали того момента, что ведущих интересовало, ну, если не мое творчество, то хотя бы моя жизнь. Но, честно говоря, мне было даже неприятно отвечать на те вопросы, которые мне задавали.
С. КОРЗУН: Узнали кто?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет.
С. КОРЗУН: Анастасия Волочкова.
Т. ТОЛСТАЯ: А.
С. КОРЗУН: Прокомментируете?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, нет. Ну, что тут комментировать.
С. КОРЗУН: Много уходит обиженных?
Т. ТОЛСТАЯ: Не знаю сколько. Я не знаю сколько.
С. КОРЗУН: Не думаете об этом? Предпочитаете не думать, или просто не интересно?
Т. ТОЛСТАЯ: Не интересно это. Потому что если человеку удается полтора часа. А мы записываем полтора часа, потом естественно это редактируется. Потому что у нас время короткое эфирное. Там что-то 45 минут сейчас, да еще и реклама. Если человеку дается полтора часа, за эти полтора часа он совсем не может наладить разговора. Он не может не перевернуть разговор, ни ответить на вопрос таким образом, чтобы вопрошающие сели в лужу, а ему дается полный карт-бланш, не может 8 раз подряд ответить на заданный вопрос, потому что он, как заяц, бегает в сторону. Он не нашел, у него не было домашних заготовок, может быть, или он не нашел слов, чтобы ответить на какие-то вопросы честно и прямо. Ну, значит, вот эти полтора часа все, проехали.
С. КОРЗУН: Пользуетесь служебным положением.
Т. ТОЛСТАЯ: А то.
С. КОРЗУН: Еще пару мнений от людей, которые, скажем так, может быть, не особенно Вам симпатизируют. Чего ж мы, у нас же программа "Без дураков" и не в поддавки. Вы уж извините.
Т. ТОЛСТАЯ: Конечно.
ЮРИЙ ПОЛЯКОВ: Таким людям, которые нетерпимо относятся к каким-либо событиям, явлениям, им все-таки не стоит вести передачу, транслировать эту нетерпимость в общество, потому что у нас итак больное общество. И вот эту передачу "Школа злословия" я бы даже назвал не "Школа злословия", а это хуже, это "Школа злодушия". И вот здесь как раз то, что делает Татьяна Толстая, в отличие от ее литературной деятельности меня категорически не устраивает.
С. КОРЗУН: Юрий Поляков. О литературной деятельности очень-очень так отозвался. Но мы это вырезали, конечно. Оставили самое вкусное для Вас.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, чудно, да.
С. КОРЗУН: Хорошо. Г-н Проханов.
АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Я с огромным интересом и вообще с почтением отношусь к Татьяне Толстой. Понимаю, что она в какой-то степени является эталоном либеральной культуры. Той культуры, на которой уже история поставила крест, той культуры, которая уже ушла на дно. И вот эти эскапады, которые она рисует, идеологические, конечно, а не эстетические, идеологические эскапады, они напоминают странное погружение на дно гиблых галионов, гиблых кораблей, из которых на поверхность вылетают большие, серебряные пузыри.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, что, развел свою обычную красоту писатель Проханов.
С. КОРЗУН: Читаете писателя Проханова то?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, что Вы, это совершенно нечитабельная вещь. Понимаете, он человек, который очень любит метафоры. Вот он у нас когда был, мы вынуждены были прочесть его роман. И заметили…
С. КОРЗУН: "Товарищ гексоген" или как там? "Гражданин гексоген".
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, что- то вот такое. "Мадам гексоген". Мы вынуждены были это прочесть и помимо всякого идеологического ужаса, который он там напускает, мы нашли там несколько красивых метафор. Этого человека тянет к метафорам. Это собственно вот то, ну, как сказать, ну, фишка такая – метафора. И если бы он мог их создавать на каком-то другом материале, в другом пространстве, вообще не разгоняться на романы, а так немножечко писать такие небольшие зарисовки – погода, природа, все, что угодно, социум, то, возможно, что из него был бы какой-то прок. Потому что он действительно это любит. Но поскольку его несет на идеологию, то получается глупость. Вот даже сейчас какой-то галион, затонувший на дно. Галион, вы все сразу представляет, везущий драгоценности, золотые слитки, конечно, ящики с дублонами, с изумрудами. Т.е. другими словами либеральную идею, он, сам того не желая, язык-то у него, как говорится, враг мой, язык бежит впереди, и объявляет либеральную идею исключительно богатой…
С. КОРЗУН: Но затонувшей.
Т. ТОЛСТАЯ: Да, невостребованной, потому что топил-то кто? Проханов топил. Проханов в частности. Она на самом деле не затонула. Но ему приятно думать, что вот враг ушел. Серебряных пузырей мы не пускаем. Мы с золотом ушли туда.
С. КОРЗУН: Не затонула идея-то либеральная?
Т. ТОЛСТАЯ: Да кто же ее убьет, извините меня.
С. КОРЗУН: Да, ладно, судя по голосованию, как кто убьет.
Т. ТОЛСТАЯ: Да мы что, живем только в этом году? Она вообще не убиваема.
С. КОРЗУН: А с какого года начинать жить скажите?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, она не убиваем вообще. Ну, вот один человек родится, другой умрет, а идеи-то живут.
С. КОРЗУН: Да, ладно, а я конкретно. Я 2008 начнем жить или не начнем?
Т. ТОЛСТАЯ: Доживем до 2008 если, посмотрим. Не знаю. Что нам приготовили.
С. КОРЗУН: Татьяна Толстая у нас в гостях. Ну, и вот Вашу как бы напарницу по программе Авдотью Смирнову мы пытались раскрутить на какой-то вопросик, как если бы Вы были гостьей программы, как бы она выводила Вас из равновесия.
А. СМИРНОВА: Она никогда бы не была гостьей "Школы злословия". Она бы никогда в жизни не пошла на такую программу. Потому что Татьяна абсолютно точно, во-первых, не позволила бы копаться в себе, во-вторых, любой вопрос, который может вывести Татьяну из равновесия, получил бы ответ "не Ваше собачье дело". Заставить Татьяну говорить о том, о чем она не хочет говорить, я не могу себе вообразить такого человека, которому бы это удалось. Единственный вопрос, который мне всегда хочется Татьяне Никитичне задать, это что пить будете сегодня?
С. КОРЗУН: На вопрос сначала отвечаете.
Т. ТОЛСТАЯ: Сегодня буду чай с лимоном.
С. КОРЗУН: Чай с лимоном. Хорошо Вас знает Ваша подруга и напарница? Все точно?
Т. ТОЛСТАЯ: Да какой-то степени да.
С. КОРЗУН: Слушали так со вниманием, как будто так между собой не переговариваетесь?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, что Вы, у нас человеко-часов наговорено огромное количество. Но на вопрос, знает ли меня кто-нибудь, я всегда отвечу, скорее с осторожностью. Потому что я знаю, что есть только одна часть меня, открытая для других, кто бы он ни был, а другая часть зарыта. Мне так удобно.
С. КОРЗУН: Запрещенный прием, который Вы используете… Ну, это я его так квалифицирую, в программе обсуждения постфактум…
Т. ТОЛСТАЯ: Так и знала, что Вы спросите. Ну, а что, что Вам в нем не нравится?
С. КОРЗУН: Невозможность ответить. Я же человек либеральных убеждений.
Т. ТОЛСТАЯ: Я понимаю прекрасно. Невозможность ответить. Но вся журналистика, вся литературная критика, все новости, вся информация, разве она не односторонняя без невозможности ответить? Когда что-то сообщают о другом человеке, он в этот момент ответить не может. Так что не будем ханжами, это первое. Второе, вот в этих кухонных разговорах, ну, даже, первое, а не второе, это игра. Видно, что это игра. Это поставлено, как если бы человека обсуждали за его спиной. Т.е. это спектакль, люди сейчас очень плохо считывают такие театральные номера. И мы никогда не обсуждаем частную жизнь. Мы никогда не обсуждаем финансовое положение. Мы никогда не обсуждаем действительно вещи, которые можно счесть интимными. Мы обсуждаем образ человека, то, каким этот человек нам предпочел показаться с поправкой на то, изменил ли он этот образ свой в процессе передачи. Т.е. мы о нем что-то думали, ведь он же мелькал. Мы же зовем людей, которых, в общем-то, люди знают.
С. КОРЗУН: Ну, картина была о нем, да, естественно какая-то.
Т. ТОЛСТАЯ: Да какая-то картинка, перевранная естественно. Вот ему возможность отречься от этой картинки, все переговорить, показать себя с какой-то стороны, вообще раскрыться иначе. И это мы и обсуждаем. А иначе, как он узнает, какое он оставил впечатление. Ему самому не интересно? Какое он произвел на нас впечатление, правда?
С. КОРЗУН: Не стыдно Вам за некоторые вопросы, которые задавали?
Т. ТОЛСТАЯ: Кто?
С. КОРЗУН: Ну, Вы с Дуней Смирновой. Так при обсуждении не бывает: ой, наверное, не надо было? Или давайте это вырежем потом из…
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я только за себя отвечаю. У Дуни другой стиль ведения передачи. Ну, может быть, полтора раза не удалось. Вообще буквально полтора раза мне не удалось задать вопрос так, как мне бы хотелось. Вышло неловко. Буквально. Я очень в этом смысле…
С. КОРЗУН: Ну, вырезали это или нет? Или оставили?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, понимаете, я не знаю, не помню это, честно говоря, потому что я не пересматриваю передач. И не мы вырезаем. У нас есть редактор, который… Мы их просим соблюсти тему, оставить важные вещи. Но так, чтобы за собой затереть и собственный позор куда-то убрать, об этом не говорят. Бывает иногда, что в живом разговоре возникает какая-то тема, которую потом гость просит по каким-то причинам убрать, потому что зря он это сказал, он задевает кого-то. Да, мы тут же слушаемся, мы тут же это убираем. Мы не подводим гостя, и мы его не заманиваем в такие ловушечки, чтобы он потом предстал не тем, кем, на самом деле, хотел предстать. Т.е. мы не портим его в процессе редактуры. У нас очень хороший, честный редактор.
С. КОРЗУН: Татьяна Толстая в гостях на "Эхе…"
ЗАСТАВКА
С. КОРЗУН: Татьяна Толстая, гостья программы "Без дураков" сегодня на "Эхе…" Телефоны прямого эфира напомню, сейчас мы их включим. 783-90-25 для москвичей, 783-90-26 для тех, кто слушает нас в других городах. Пейджерных сообщений много. И, кстати, для Татьяны Толстой одно из первых пришедших от Ирины: "Вы употребили два польских слова. "Вуй" – это брат матери, а стрый – это брат отца". За что люблю слушателей "Эхо…", они в общем коллективным разумом своим знают абсолютно все. И никто из сидящих в студии, любой из сидящих в студии может быть уверенным, каких бы он из себя ни был семи пядей во лбу, обязательно найдется кто-то из слушателей гораздо умнее, гораздо интеллигентнее, гораздо остроумнее.
Т. ТОЛСТАЯ: Гораздо профессиональнее. Это чудесно.
С. КОРЗУН: И за это я наших слушателей просто обожаю. По программе много вопросов. Очень много благодарностей, но есть и вопросы. "Почему Вы пригласили некоего культового открытия 2005 года поэта Орлушу? Это Ваш вкус такой, или Дуня любительница Орлуши?" Вопрос от Михаила из России. Помните такого? Я не видел эту программу.
Т. ТОЛСТАЯ: Орлуша. Ну, да, нет, мы пригласили…
С. КОРЗУН: Ну, уровень гостей просто, вот культовые фигуры или не культовые. Или те, с кем Вам интересно по каким-то причинам?
Т. ТОЛСТАЯ: Я не понимаю, что значит культовая. Это мне совершенно не понятна такая характеристика…
С. КОРЗУН: Словечко-паразит.
Т. ТОЛСТАЯ: Да, словечко-паразит. Понятие "паразит", а не словечко. Но дело в том, что Орлов – человек очень интересный. Это он сейчас Орлуша, а до этого он не был Орлушей. Ну, захотел представиться, как сетевой поэт Орлуша. Он бесконечно разнообразнее, чем вот его имидж сетевого поэта. И мы его пригласили, потому что он уникален по-своему. У нас не было такого человека. Это человек резко антисоциальный, или асоциальный. Нет, не анти. Анти предполагает какое-то вот стремление разрушить, испортить. Нет, он асоциальный. Ему не нужно общество. А он обществу периодически бывает нужен. Потому что он исключительно одаренный человек. Он одарен во всем. Он обладает самыми разными талантами. Но ему не нужно общество, и он бросает работу, деньги, квартиру, не знаю, все, что угодно, женщин, проекты, тогда, когда ему надоело, когда он соскучился, когда ему хочется идти куда-то дальше.
С. КОРЗУН: Он интересен Вам был, Дуне, или Вам вместе? Или продюсеру? Он посчитал, что продюсер Ваш…
Т. ТОЛСТАЯ: Мы не спрашиваем продюсера о его мнении. Я бы сказала, что мы кричим на своего продюсера, если он предлагает нам кого-то, кого мы не хотим. Мы очень много хороших, интересных, приятных людей не позвали, потому что, либо мы тему возможную при разговоре с ним уже отработали, мы уже 4-й год работаем, либо потому что не вписывается в формат нашей передачи. Так что, например, нам гораздо интереснее позвать Якова Негодяя, нежели чудного человека, который ничего интересного собственно рассказать не может. Надо показывать, а не рассказывать, знаете, вот художник. Они прекрасны, но что же они будут говорить. Надо смотреть, что это. А у нас нет возможности показывать.
С. КОРЗУН: Из интернета еще один вопрос, тоже личный по этой программе. Юля с Украины, архитектор. Потрясла ее передача с Комиссаровым: "Потрясающее срывание маски. Как получилось, что Вы его пригласили? Чья была инициатива?" Ну, вот видите, наверное, Ваша инициатива. Хотелось?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, очень хотелось, конечно, поговорить, взглянуть в эти глаза. Напротив.
С. КОРЗУН: Поговорить. Поговорили. Татьяна Толстая на Ваше растерзание отдана. Пожалуйста, прошу короткие вопросы. Время тает, с Вами просто вообще, интересно разговаривать. Я должен признаться, Татьяна Никитична.
Т. ТОЛСТАЯ: Спасибо.
С. КОРЗУН: Добрый вечер. Представьтесь, пожалуйста.
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Андрей из Москвы. Татьяна Никитична, вот какое Ваше отношение к Америке в целом, как к нации? Вот Вы даже не вставали, когда исполнялся американский гимн, насколько мне известно.
Т. ТОЛСТАЯ: Да.
АНДРЕЙ: Это правда?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, правда.
С. КОРЗУН: Спасибо за вопрос. Отношение к Америке, как к нации, есть какое-то особое? Отличается чем-то от отношения к Франции, или к России?
Т. ТОЛСТАЯ: Я очень уважаю Америку, как нацию. Я уважаю Америку, как нацию. И мне очень многое в американцах нравится. А то, что мне не нравится, то, что мне невыносимо, или то, что противоречит моему представлению о свободе личности, провозглашенной в американской конституции и т.д., я соответственно выразила в своих статьях об Америке. Не встала же я потому, что я не люблю коллективные действия, и я не считаю нужным вставать под американский гимн. Закона такого нет. Я под свой тогдашний встала бы. Под теперешний, тоже стараюсь избегать ситуации. Потому что я не хочу вставать под новый гимн. Он мне кажется отвратительным.
С. КОРЗУН: А на мышку-то чего накатили? На Мики-мауса.
Т. ТОЛСТАЯ: Ой, гадость какая, ужас, кошмар.
С. КОРЗУН: Не любите. До отвращения.
Т. ТОЛСТАЯ: Ой, ужас. Не переношу. Не будем. Все сказано.
С. КОРЗУН: 783-90-26. Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Здравствуйте. Это Елена из Санкт-Петербурга. Вы знаете, во-первых, я хотела признаться в большой любви к писательнице Татьяне Никитичне Толстой.
Т. ТОЛСТАЯ: Спасибо.
ЕЛЕНА: В Ваших рассказах просто вот такая доверительность какая-то к читателю, Вам кажется, что Вас поймут, и это так и есть. После прочтения, например, "Кыси" я просто сама не своя ходила два дня.
Т. ТОЛСТАЯ: Спасибо.
ЕЛЕНА: А хотела я ответить господину Полякову, писателю замечательному нашему.
С. КОРЗУН: Ну, давайте мы его в эфир позовем, тогда будете отвечать.
ЕЛЕНА: Потому что после прочтения его "Грибного царя", я хочу сказать, что это крайне бездуховное произведение.
С. КОРЗУН: Придется звать Юрия Полякова обязательно. Спасибо Вам. Поскольку, ну, исповедуем принципы либерализма. Раз сказали, раз накатили, значит, надо дать возможность ответить. Будет обязательно. Та, так, так. "Огромный решпект за "Школу", еще больший за "Кысь". Только почему "Кысь" так плохо кончается?" А, тут оборвалось сообщение пейджерное. Почему плохо кончается "Кысь"? Жизнь плохо закончится или что? Вы что Вы в будущее не верите что ли?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, она кончается не плохо. Это Вы с пейджера прочли, не из интернета?
С. КОРЗУН: Да, это с пейджера, это с пейджера было сообщение.
Т. ТОЛСТАЯ: Там было в интернете, этот или аналогичный вопрос. Все хорошо, кроме конца. Но дело в том, что конец такой специально, что не два, не полтора. Потому что никто не знает, что будет дальше, и поэтому… Некоторая закольцованность.
С. КОРЗУН: Из интернета была от Алексея Шопегузова, ученого из Швеции. "Вы верите в то, что после пожара для героев начнется новая жизнь?" – это собственно и есть его вопрос, г-на Шопегузова.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, ведь роман начинается с того, что после некоего пожара, или взрыва начинается новая жизнь. Если только не понимать новую жизнь, как хорошую жизнь. Жизнь, она продолжается.
С. КОРЗУН: Звоночек, 783-90-25, добрый вечер. Мы слушаем Вас. Добрый вечер, кто Вы, пожалуйста.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Добрый вечер. Меня Валентина Александровна зовут. Татьяна Никитична, если сможете, это вопрос личный более, скажите, в Вашем сыне Артемии, которого я знаю с подростков, он мне очень интересен, за ним с интересом слежу, скажите, как Вы думаете, от Вас, от Вашего характера, что в нем есть? И скажем, какие между Вами ролевые ситуации? Вы кто друг другу?
С. КОРЗУН: Спасибо, да. И вопрос близкий с пейджера от Галины: "Скажите, Вы строгая мама? И друг ли Вы свои детям?"
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я мама не строгая. Детям я друг. И мы с ними скорее друзья, если говорить о каких-то ролях.
С. КОРЗУН: Пытались их судьбу определить?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет. Не пыталась.
С. КОРЗУН: Т.е. при всех Ваших чертах характера на детей это не распространяется? Только на других окружающих?
Т. ТОЛСТАЯ: Вы имеете в виду тиранию?
С. КОРЗУН: Ну, то, в чем Вы по началу и признались в самом начале.
Т. ТОЛСТАЯ: Да. Ну, понимаете, когда у Вас растут дети, и Вы не знаете, что из них вырастет, то давить на них, требовать, чтобы из них выросло что-нибудь вот такое, как мне надо, это вот абсолютно непродуктивный способ. Поэтому в моих разговорах с ними, и в моих отношениях с ними, моя задача была в основном указать им на то, как надо смотреть на некоторые вещи в жизни. Чего надо не делать, что ужасно. А дальше смотреть, что из этого получиться. Т.е. я свое мнение относительно разных жизненных явлений и людей выражала открыто. Потому что у меня они же росли еще же в советское время в школу пошли. И меня очень беспокоило, что там будет школьное давление со всей вот этой вот коммунистической идеологией, и со всей гадостью, которая на детей обрушивалась. Поэтому моя задача была их от этого оградить. Чтобы они знали, что когда им парят всякие вещи про Ленина, про коммунизм…
С. КОРЗУН: Т.е. в школе урок истории, а дома урок контриистории.
Т. ТОЛСТАЯ: Совершенно верно. Потом я выяснила, что у всех в классе почти матери то же самое делали. Рассказывали. А теперь правду. А теперь момент истины. И вот я помню, что в начале, в конце 80-х, когда пошла вот эта вот открытость, гласность, меня спрашивали многие, когда где-то там приглашали выступать, меня спрашивали: как же вот сейчас у нас свобода после этой страшной советской власти. Как Вы не страдали ли Вы от этого вот такого двойного стандарта, двойного сознания, что дома так, а там в школах, в институтах, в обществе иначе. Как раз не страдала, а очень хорошо. Там в школах, институтах вот так, зато дома свобода, честность, прямые разговоры. Очень хорошо. Двойной стандарт – это ценнейшая вещь. Вот когда стандарт один, вот это страшно, вот это удушает, вот это и убивает.
С. КОРЗУН: Успехами детей гордитесь? Вы и муж так: ух ты мой хороший, как я рада, что ты вырос такой талантливый, да. И моя частичка в тебе заложена. В детях реализовались?
Т. ТОЛСТАЯ: Да. Я очень горжусь, я считаю, что они…
С. КОРЗУН: Для Вас существует вот эта реализация в детях, не только в том, что Вы лично делаете?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, мне важнее в детях.
С. КОРЗУН: В детях.
Т. ТОЛСТАЯ: Мне важнее в детях. Я-то как-нибудь уж. Потому что в себе ты обычно как-то больше уверен. Я справлюсь, я это сделаю. А вот они? А потом реализация, это же не разовый процесс. Бух, ударился об пол и реализовался. Это очень сложная вещь, которая тянется на всем протяжении подрастания. И эти загадочные гармональные взрывы подростков. Или их отсутствие. И вот эти вот первые влюбленности там. Ой, не дай Бог. Терпи, мама. И желание их отсоединиться от родителей. К этому надо быть готовым. Это все надо.
С. КОРЗУН: Легко отпустили?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, они не ушли.
С. КОРЗУН: Не ушли. Рядышком.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, ну, в каком-то смысле обязательно, да, они должны уйти. Но моя задача их любить всегда. И не лезть. Чувствовать, когда уже лезть не надо. Когда ты уже не можешь ни окрик никакой, ни запрещение, ни запрет. Ну, в общем-то, вышло тогда, когда они переросли меня головы этак на три оба, и Вы знаете, очень трудно возвышающемуся над тобой колоссу говорить: ты не должен то-то и то-то. Это смешно.
С. КОРЗУН: Мужа не обижает, что его называют мужем Татьяны Толстой?
Т. ТОЛСТАЯ: Наверное.
С. КОРЗУН: Вы как-то не обсуждаете это все с ним? Нет?
Т. ТОЛСТАЯ: Не будем об этом.
С. КОРЗУН: Не будем, хорошо. Про строгую маму спрашивали много. Кого рекомендуют на "Школу злословия". Ну, я думаю, что у Вас достаточно еще… Кстати, много кандидатур, с кем хотели бы встретиться в "Школе злословия"?
Т. ТОЛСТАЯ: Ни много, ни мало. Понимаете, большой список, он большой. Но часть людей не пойдет, отказались. Это не нужно, не хотят.
С. КОРЗУН: О ком-нибудь жалеете? Тоже один из вопросов из интернета. Не буду уж копаться где.
Т. ТОЛСТАЯ: Что? Что не пришли? Ну, мне было бы очень интересно поговорить с людьми, которые не ходят по протоколу. Например, с президентской администрацией мне было бы интересно. Из правительства ходят очень вяло. Очень вяло. Вот Кудрин пришел, а так, кто еще там? Фрадков не придет. А придет, будет говорить так вот по бумажке, я боюсь. Т.е. как-то я это не очень себе представляю. Президентская администрация, им просто нельзя. Ну, у них такой вот протокол. И люди, которые собственно в их руках, то, или другое важное, они как-то не очень. Их приходится долго добиваться. А ведь это де интересно было бы. Ну, не знаю, почему они не ходят. А с другой стороны, понимаете, нас передвинули уже на такую ночь, что вряд ли кто и увидит. В последний раз в 0.45 было.
С. КОРЗУН: По плавающему графику сейчас.
Т. ТОЛСТАЯ: Это испытание.
С. КОРЗУН: Ну, Вы в записи делаете эту программу, понятно. Ну, да, естественно, да, поскольку естественно. Поскольку с обсуждением, со всем делом.
Т. ТОЛСТАЯ: Естественно.
С. КОРЗУН: Пакетно пишите, кстати, по технологии, по телевизионной?
Т. ТОЛСТАЯ: Да, пакетно.
С. КОРЗУН: Привыкали долго к телевизионной технологии? До этого имели отношение?
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, раз, два и все. Со второй передачи стало все понятно.
С. КОРЗУН: Вырезается много?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, по времени. Это не от нас зависит.
С. КОРЗУН: По времени, да. Ну, сколько? Вы вкладываетесь во время или с каким-то запасом делаете? Что, а, все равно вырежут, так что можно говорить все, что угодно.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, нет, нет. Мы делаем так. Понимаете, некоторых людей очень легко разговорить. Они сразу открывают рот и очень интересно говорят. Тогда нам страшно жалко, что все это будет вырезано. Других надо долго раскачивать. Третьих надо разозлить, или раздражить, потому что они держатся какой-то одной линии, которую они себе придумали, их надо вывести из себя, чтобы показать живого человека. Вот пока не выведешь его из себя, час может пройти, а потом полчаса будет отличного разговора. Значит, надо эти полчаса сохранить. Но с чем-то смонтировать, чтобы получалось, ну, чтобы композиция была какая-то. Поэтому по-разному режем, но записываем полтора часа.
С. КОРЗУН: Звонок еще не московский. Нет, не московского. А московский? 783-90-25, 783-90-26 соответственно для Москвы и не для Москвы. А вот увидел лампочки, где мигают. Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Сергей Львович, добрый вечер. Вы знаете, у меня к Вам вопрос.
С. КОРЗУН: Представьтесь, пожалуйста. Нет, ко мне, это не моя программа. Вот если Татьяна Никитична пригласит в "Школу злословия", туда, там, вопросы, кстати, не принимаются. Извините, пожалуйста, напишите на пейджер, что хотите, тогда я прочитаю. Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Беспокоит Вас Петербург, меня Леонид зовут.
С. КОРЗУН: Да, не особо беспокоите. Задавайте вопрос, Леонид.
ЛЕОНИД: Вопрос вот какой. Позволю себя назвать коллегой Татьяны Толстой.
С. КОРЗУН: В какой ипостаси? Не мамой же двоих сыновей?
ЛЕОНИД: Работаю на пятом канале журналист в Петербурге.
С. КОРЗУН: Так, Леонид, Ваш вопрос, пожалуйста.
ЛЕОНИД: Когда-то ушел я из одной программы, когда понял, что ну, нет в ней никакого, что она уже ничего не несет людям. У меня вопрос к Татьяне Толстой. Вот, по их мнению, что их программа несет людям, для чего они их делают, и какую цель преследуют? Разные есть интервью…
С. КОРЗУН: Поняли, Леонид. Поняли вопрос. Да, задумалась Татьяна Никитична.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я о другом немножко задумалась. Какую цель наша программа преследует?
С. КОРЗУН: Да. И какую пользу несет людям?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, это людям судить, какую пользу несет. Не мне. Совершенно не к тому вопрос. Это не к продавцу, а к покупателю. А какую цель преследует? Она была заявлена. И если за 4 года Леонид не догадался, как она проявляется…
С. КОРЗУН: То Вы ему и не скажете сейчас.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, я скажу, пожалуйста. Мне не жалко. Но я просто удивляюсь. Целью этой программы совершенно объявлено открытой, кстати, и в интернете напечатано на соответствующем сайте, является попытка снять маску с образа общественного лица с тем, чтобы открыть другое лицо, живое. Это снимание масок. Потому что мы все понимаем, что у нас у всех, включая меня, Вас, кого угодно, в обществе обязательно имеется какая-то маска. Поэтому мы хотим ее снять, показать живого человека. По этой причине у нас была установка на то, чтобы не приглашать писателей, в частности, художников, писателей, киноактеров, потому что у них нет масок. Писатель самовыражается, в этом его смысл.
С. КОРЗУН: Вообще такое сильное утверждение, что масок нет у них.
Т. ТОЛСТАЯ: У некоторых есть. Вот, скажем, у Проханова есть. Мы его зовем. В последнее время мы зовем просто интересных людей. Т.е. мы отошли от первоначальной цели. Ну, и никто уже нам масок сдирать с себя не позволит. Т.е. люди общественные крепко держатся за эти маски, либо не приходят, либо оторвать не дают. А когда мы начинали 4 года назад, то это работало. Было другое время. Но согласитесь, что смысл писателя не в том, какая он личность, а в том, как он выкладывается в свои тексты. Поэтому он старается себя туда заложить максимально.
С. КОРЗУН: Т.е. те, кто не имеет такой возможности на экране, в кино там, в литературе, на страницах, тех Вы зовете.
Т. ТОЛСТАЯ: Дело не в возможностях, а дело в том, что политик, скажем, обязательно играет роль. Писатель роли не играет. Он себя, свою личность пытается вложить в текст. Это получается с переменным успехом. Но, тем не мене, из текста Вы получаете представление. Вы знаете из текстов, какой был Пушкин, какой был Лев Толстой, правда? Какой был Чехов, какой был Бунин? Т.е. его смысл, его, виден через его тексты. А поговорить на тему о, как Вы утром чай завариваете? И как Вы ночью тапочки кладете? Это не интересно совсем про писателя.
С. КОРЗУН: Сами пошли бы на эту программу? Или как Дуня Смирнова сказала, что ни за что.
Т. ТОЛСТАЯ: Нет, мы давно с ней знаем, что мы бы к себе не пошли.
С. КОРЗУН: Не пошли ни за что.
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, а с другой стороны, кто бы нас так спрашивал, как мы спрашиваем.
С. КОРЗУН: Есть вопросы о творческих планах традиционные от Галины на пейджер. Выйдет ли в ближайшее время новая книга Татьяны Толстой. А у меня дополнение. Обе эти ипостаси мешают друг другу? Тоже, наверное, традиционный вопрос.
Т. ТОЛСТАЯ: Пожалуй, нет. Могли бы, но не мешают.
С. КОРЗУН: Книга-то выйдет?
Т. ТОЛСТАЯ: Ну, конечно, все когда-то, дай Бог, выйдет. Дело в том, чтобы для того, сложить книгу, надо написать в нее тексты. То, что мне сейчас интересно писать, требует довольно большого размышления. Размышляю с той степенью, с которой позволяет мне склеротический мой мозг. Вот даже купила себе "Тонокан" – лекарство такое. Это не реклама. Он просто хорошо действует. Чтобы голова варила. А сейчас зима. Сейчас голова варит плохо. А есть какие-то вещи, на которые ты отвлекаешься. Волнения и беспокойства. Вот это же вырастет, когда вырастет. А так от того, что Вы включите кастрюлю на полный огонь, суп-то быстрее не сварится. Он сварится, когда придет черед ему свариться. То же самое и с книгой происходит. Как только будет достаточно, чтобы предложить что-то новое, конечно, я сделаю, конечно, я в этом заинтересована.
С. КОРЗУН: Татьяна Толстая. И последний вопрос. Чего худеть-то не собираетесь? Диетами никогда не увлекались?
Т. ТОЛСТАЯ: Всю жизнь увлекалась. Всю жизнь. Только и делаю, что сижу на диетах. И что? И чего я достигла, скажите мне?
С. КОРЗУН: Замечательная писательница и телеведущая, культовый персонаж российской действительности Татьяна Толстая. Татьяна, огромное спасибо Вам, Татьяна Никитична, за ответы. Насколько я понял, достаточно честные, на всякие разные вопросы наших слушателей.
Т. ТОЛСТАЯ: Спасибо большое. И слушателям спасибо.
С. КОРЗУН: Счастливо. Всего доброго.
Т. ТОЛСТАЯ: Всего доброго.