Татьяна Вольтская - Особое мнение в Петербурге - 2021-06-09
09.06.2021
А. Петровская
―
Здравствуйте! У микрофона Александра Петровская, это программа «Особое мнение». У нас в гостях поэт и журналист Татьяна Вольтская и Валерий Нечай, главный редактор радиостанции «Эхо Петербурга».
В. Нечай
―
Будем ждать, пока не присоединится Татьяна Вольтская. Давайте тогда в самом начале я скажу. Хочу поблагодарить сразу девятерых депутатов Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, которые подписали письмо в поддержку Арсения Веснина, нашего корреспондента, моего заместителя, против которого пытаются выдвинуть обвинение в распространении клеветы. Вы же помните эту историю с гамбургерами? Когда он написал у себя в Телеграм-канале, что в одном из отделов полиции, по сообщениям задержанных, были съедены гамбургеры, которые были поставлены задержанным друзьями. И полиция почему-то возбудилась. Возбудилась она по делу о защите чести и достоинства сотрудников правоохранительных органов, вернее, про распространение заведомо ложной информации. Спасибо этим депутатам, которые поддержали нас, потому что я расцениваю это не как атаку просто на Арсения Веснина, это атака непосредственно на «Эхо». Хочу поблагодарить депутатов, это Борис Вишневский, Максим Резник, Оксана Дмитриева, Сергей Трохманенко, Александр Рассудов, Ольга Ходунова, Ирина Иванова, Надежда Тихонова. Четыре фракции из шести Законодательного Собрания Петербурга. Мне кажется, что тем, кто принимает сейчас решение о том, возбуждать или не возбуждать уголовное дело, нужно обратить внимание в первую очередь на это. Потому что в поддержку выступили уже четыре фракции из шести, и помимо этого, члены совета по правам человека при президенте. Вы против них хотите сейчас пойти? Плюс ко всему, хочу обратить внимание на то, что расследованием этой истории занимается следственный комитет центрального района. За прошлый год количество преступлений, официально зарегистрированных, выросло на 17%, особо тяжких и тяжких на 57%. Неужели из следственного комитета нужно заниматься делом о гамбургерах? В таком случае им может стоит заняться непосредственно своей деятельностью. Не знаю. Кстати реакция должна поступить в том числе от Смольного и политического блока управления делами президента. Мы и до этого хотим дойти?
А. Петровская
―
Параллельно в том письме, о котором ты говоришь, на заседании городского парламента было подписано, упоминается и тот факт, что мы не слышим о расследовании по тем фактам, о которых писал Арсений. Давайте поймем, что там произошло.
В. Нечай
―
В таком случае, это не требует расследования, правда? Когда полиция занимается другими делами. Может им это важно? Это на самом деле отдельная история, потому что мы говорили с различными экспертами, которые пытаются понять. Серьезно пока не понимаю, почему так возбудились. Неужели Арсений Веснин представляет такую серьезную опасность для политического блока?
А. Петровская
―
Важно подчеркнуть, что эта статья была обновлена, если не ошибаюсь, в конце прошлого года, в декабре 2020-го года. Эта история, проверка по этой статье, она в новинку. Там довольно странно сформулировано, потому что проверка идет по факту распространения заведомо ложных сведений в сети Интернет в отношении индивидуально неопределенной группы лиц, в кавычках «сотрудников правоохранительных органов, порочащих их честь и достоинство». Во-первых, в русском языке тут трудно разобраться, кто на ком стоял. Во-вторых, непонятно, про честь и достоинство какой неопределенной группы лиц идет речь, как это – неопределенная группа лиц, у которой честь и достоинство.
В. Нечай
―
Там же написано о сотрудниках правоохранительных органов. Может они считают, что общая история про гамбургеры относится ко всем сотрудникам правоохранительных органов? Я напомню, что у Веснина в тексте было написано немножко по-другому. Не то, что они съели, а что остатки отдали задержанным оппозиционерам. Может он как раз хорошо говорит о сотрудниках, что не всё съели.
А. Петровская
―
У нас уже подключилась Татьяна Вольтская, она должна быть на прямой связи. Татьяна, добрый день!
Т. Вольтская
―
Добрый день!
В. Нечай
―
Тогда я вас покидаю. Здравствуйте, я хотел бы единственное от Татьяны услышать, как она считает про честь и достоинство полиции, есть ли она у них.
Т. Вольтская
―
Вообще мне всегда казалось, с тех пор как мне читали известное всем произведение про дядю Стёпу, что честь и достоинство правоохранительных органов в том, чтобы защищать граждан. О том, чтобы не бить женщин в живот ногой, это даже не рассматривается. Просто по умолчанию. Если всё соблюдается, то это честь и достоинство: достать старушку с льдины, которая уплыла, регулировать дорожное движение, укротить хулигана. То, что всегда должна делать полиция и любые такие структуры. Вообще, я только что посмотрела цифры: у нас 80% дел о насилии полицейскими над гражданами вообще не доходят никуда. Понятно, что граждане боятся и прочее. О какой чести, о каком достоинстве мы можем говорить, если у нас вся страна запугана и боится даже связываться с полицейскими, потому что себе дороже. Когда подкидывают наркотики, что там говорить? Недавно у нас был случай, когда маленькая театральная труппа, Диана Мейерхольд и еще один режиссер, сделали курс: набрали случайных людей, которые хотели к ним записаться, и сделали уличный спектакль о том, какие отношения с полицией у людей. Причем сквозной ниточкой прошлись через воспоминания о том, как прабабушку режиссера, монахиню, расстреляли в 1938-ом году. Одна из частей спектакля – монолог, сделанный из материала допроса этой бедной женщины, погибшей в разгар ежовщины. Потом все участники рассказывали о своем личном опыте, у кого-то он хороший, кого-то полицейский отнял у хулигана, но все равно, даже девушка, которая об этом рассказывала, боялась не только хулигана, но и полицейских. Она все равно убежала в толпу, чтобы никак не свидетельствовать и не говорить ни о чем, избежать ситуации этой. Так говорили почти все. О какой чести и достоинстве можно говорить, когда они явно наслаждаются своей силой и вседозволенностью. Эта история с гамбургерами вообще какая-то такая жалкая, понимаете.
А. Петровская
―
А зачем к ней вообще решили привлекать внимание? Ну согласитесь, контекст недостойный сам по себе.
Т. Вольтская
―
По глупости и недомыслию. Понимаете, мы как раз это обсуждали дома и вспомнили Салтыкова-Щедрина. Из этого города Глупого один из очередных губернаторов очередных издал указ о том, чтобы все жители, когда пекут пирог, то в середине квадрат вырезали бы и относили губернатору. Так вот пора уже издать закон, чтобы из передачек задержанным некоторую часть отдавали полицейским. Я думаю у съевших или не съевших эти гамбургеры какая-то такая мысль была. Несешь передачку в отдел, ну отдай полицейским. Это анекдот.
А. Петровская
―
Бог с ним. Мне хочется понять. Вся эта история, когда люди берутся в суде или иным образом отстаивают честь и достоинство, с одной стороны вроде верная история, а с другой, это же такой дополнительный эффект привлечения внимания к самому контексту. Если контекст не самый приятный, то, казалось бы, может как-то по-другому эту ситуацию надо было разруливать.
Т. Вольтская
―
Да молчать надо было об этом. Разобраться и дать по голове, если съели, и вздохнуть с облегчением, если не съели. Это материал, который вообще выеденного яйца не стоит, ну о чем тут говорить? И конечно не привлекать внимание и не делать из этого шума. Видимо просто желание сейчас, какая-то установка на то, чтобы прижать каждого журналиста, который виден, который действует, который делает хорошие материалы. Арсений замечательный журналист, он много успевает, много делает, он очень активный, яркий. Конечно, любую зацепку использовали, чтобы как-то его прижать. Теперь он думает: возвращаться или нет.
А. Петровская
―
Да, Арсений в отпуске находится. В любом случае, будем следить за тем, как эта история будет разворачиваться, какой будет реакция на все происходящее. Еще момент. Давайте от этого оттолкнувшись, вы сказали о попытке как-то закрыть возможность говорить журналистам и т. д., но еще мы видим, что происходит с оппозицией. Вот мы видим, что Дмитрий Гудков уже уехал из России и решил, что так будет правильно. Андрей Пивоваров находится в СИЗО в Краснодаре. Мы можем так перечислять и перечислять. Раньше казалось, что Алексей Навальный это понятный конкурент, который действительно аккумулирует вокруг себя людей, который может представлять какую-то угрозу режиму, устойчивости и так далее. Но политики, которые просто хотят избираться в Государственную Думу по тем правилам, которые установлены властью…?
Т. Вольтская
―
Понимаете, Навальный – это главный враг главного лица. С ним все понятно. Но кроме главного лица есть же много других лиц помельче. И у короля играет свита. Я думаю, что естественно Единая Россия хочет просто избраться во всяких деспотиях, им же мало победить небольшим количеством голосов, а уж тут идет речь о том, чтобы вообще не победить. Поэтому они и стремятся осуществить такую масштабную зачистку поля, потому что власть изменилась, характеры людей изменились.
А. Петровская
―
А с чем это связано, с вашей точки зрения?
Т. Вольтская
―
Я думаю с сознанием своей нелегитимности.
А. Петровская
―
Вы думаете власть считает, что она нелегитимна?
Т. Вольтская
―
Все-таки в конституции записано два срока, и мы же понимаем, как она изменена, и что на нее наплевали и растоптали давно. Она же прекрасно понимает. Поэтому она просто защищает все вокруг. Задачи не стоит, чтобы сделать что-то лучше, чтобы экономика заработала, средний класс поднялся. Задача – удержать наворованное. Если задача такая, то и все, кто об этом говорит, должны быть изгнаны или закрыты. Поэтому тут все очень просто, грозно. Я думаю, что все эти репрессии будут продолжаться и увеличиваться, и я абсолютно не верю, что они будут точечные, наоборот, сейчас создается прекрасная почва для массовых репрессий. Я недаром привела в пример этот маленький театральный коллектив, который разогнала полиция, ведь это же не просто кому-то не понравилось, что они что-то говорят о полиции. Нет. Это опять лепят дело по поводу их гипотетической связи с нежелательной организацией «Русско-немецкий обмен». Потому что они репетировали в помещении организации с современным названием. Это ровно как в случае с Анастасией Шевченко, когда ей приписывали связь с лондонской организацией, к которой она не имела никакого отношения. Также теперь этих ребят видимо будут таскать за то, что они так там свою репетицию провели на территории у петербуржской организации, к которой нет претензий, она как работала – так и работает.
А. Петровская
―
Так можно дойти до абсурда и во всем начать видеть политический контекст. Сегодня в Петербурге задержали известного блогера Юрия Хованского. Идет статья по призывам к терроризму после его старой песни, которая содержит очень провокационный текст. Правда выпустил он её, по-моему, еще год назад. Сегодня его задержали. Сейчас наверняка будут люди, которые скажут: «А вдруг это тоже связано с какими-то политическими моментами?»
Т. Вольтская
―
Тут мне кажется и политический момент, потому что всем, кто осмеливается выпускать такие песни нужно заткнуть глотку безусловно, но еще работает машина сама по себе, она покатилась и раскручивается сама по себе. Как это было в 1937-ом, то есть сверху дана разнарядка, огромные средства идут этим сыскным органам, следователям, центру «Э». Они должны оправдывать свою работу, и у них самое сладкое – обнаружить группу, ровно как было в 1937-ом. Но ведь можно было просто эту монахиню расстрелять, так нет, она якобы организовала преступную группу по развалу советской власти. Это их работа, они себе организовывают работу, зарплату, премии.
А. Петровская
―
Но работы достаточно. Вы посмотрите преступность в том же центральном районе Петербурга. Это о чем Валера говорил в самом начале. Там достаточно работы, её не надо создавать.
Т. Вольтская
―
Нет, потому что это другая работа, это же не для центра «Э». Я сама слышала от полицейских возмущения, их имена я не назову, мне были вполне ясны человеческие возмущение, когда им из центра «Э» приходит разнарядка: «А вот у вас там на вашем участке такой-то человек разместил у себя во ВКонтакте песню, которая находится в запрещённом списке». Представляете? И этот полицейский просто матерится: «У меня столько работы, у меня убийства, воровство, кражи, я в гробу видел эту песню, никогда не слышал, списка этого не видел». Это люди, которые за наши деньги занимаются совершенно другим делом. Нас могут стукнуть по голове в подворотне, у нас полно мошенников, которые в чудовищных количествах разводят людей по телефону, мы все это знаем. Это почему-то невозможно прекратить. Но они будут заниматься именно этими якобы делами, дутыми, насчёт экстремизма.
А. Петровская
―
У меня знаете какой вопрос: хорошо, журналисты какие-то не будут рассказывать то, что не надо рассказывать, политики не будут баллотироваться в Думу, будут ждать рассмотрения дела, а наступит какое-то благое время? Что будет дальше? Как вы себе представляете это поле, когда произойдет очистка людей, мешающих устойчивости сегодняшней власти?
Т. Вольтская
―
Я себе представляю это поле как печальное, в середине которого стоит облучатель, он же телевизор. Знаете, мне вчера позвонил мой друг, с которым мы никогда не разговаривали, мой читатель из провинциального городка. Он говорил, мол, я буду сдавать экзамен на немецкий язык, планирую уезжать, потому что невозможно…. Он человек простой профессии, говорит, потерял всех своих друзей, потому что кто-то говорит: «Ну расстреляли Немцова на мосту и правильно сделали», ну как, говорит, я могу с этим человеком потом общаться. Или простая вещь, пожары были в калифорнии в том году, они говорят, что так им и надо.
А. Петровская
―
Этот уровень агрессии то, наверное, не только телевизор создает, мы сами в этом виноваты.
Т. Вольтская
―
Нет, я думаю, что в очень большой степени именно телевизор. Я тоже столкнулась с простой женщиной, которая работает в общественной бане в нашем соседнем посёлке. Баня вся в дырках, как после войны, а внутри у нее портрет Путина висит, и она говорит: «Всех, кто протестует, надо посадить». Я говорю: «Вот прям посадить и расстрелять?». Она отвечает, мол, по крайней мере с работы выгнать, что Путин сделал очень много для наших детей. И когда говоришь ей что-то против, она: «Да не надо мне тут заливать, я все видела по телевизору, против чего они протестуют и чего хотят». Понимаете, это работает на огромное количество людей.
А. Петровская
―
Ну это же наш с вами выбор, смотреть телевизор или не смотреть, или как воспринимать критически информацию которую там дают.
Т. Вольтская
―
Этот выбор есть у самостоятельных людей, которые родились с самостоятельными мозгами. Есть люди зависимые, а есть независимые, понимаете. Люди родились в одной семье, в которой еще в детстве много рассказывали, у них уже фора перед всеми, они защищены и сделают правильный выбор, а есть люди, которые уже имели какое-то преимущество в виде родителей, образования, среды. Они давно выставили телевизор на помойку. У меня его нет уже много-много лет. У моих друзей многих тоже его нет. Я все чаще встречаю замечания вроде «когда у меня еще был телевизор…». Одни люди сделали свой выбор, а эти люди не могут, они не самостоятельные настолько, чтобы сделать этот выбор.
А. Петровская
―
Татьяна, не могу с вами согласиться. Мне кажется, что попытка сказать, мол, есть те, кто могут сделать выбор, а есть зависимые, которые не могут… Мне кажется, что мы все-таки очень часто пытаемся переложить ответственность на кого-то: «а вот они – во власти, а вот это – телевизор, а вот это – журналисты, а эти – не способны оценить…» и т. д. Мне кажется это неправильно. Еще такой момент, продолжая мою мысль, мне кажется мы больше должны брать ответственности на себя, потому что разруха, как известно, в головах
Т. Вольтская
―
Так кто бы спорил, мы с вами не спорим, это понятно и очевидно. Просто вспомните толпы, присягавшие Гитлеру, толпы, со слезами обожавшие Сталина. Мы тоже можем сказать: «А почему они не сопротивлялись?» Потому что это тоже все уже просчитано и рассказано. Часто любовь к тирану — это оборотная сторона страха, это его замещение. Люди начинают боятся, что тут сделаешь. Ничего не попишешь. Спорить до крепоты со своими знакомыми, которые начинают верить в это – бесполезно
А. Петровская
―
Мне просто интересно, трудно себе представить… Вы сказали о таком выжженном печальном поле с телевизором посередине, мне кажется так не бывает.
Т. Вольтская
―
Я вам говорю, чего в целом хотят добиться эти люди.
А. Петровская
―
А как на самом деле будет, как вам кажется?
Т. Вольтская
―
На самом деле мы будем как во время застоя, на кухне, тогда ведь тоже далеко не все были оболванены. Я думаю расцветет политический анекдот, как в такие времена, расцветут все подпольные жанры, но сейчас это будет с поправкой на цифровое. С одной стороны, это труднее упрятать под ковер и на кухню, а с другой – все опаснее, потому что чуть ты бякнешь в сетях, то тебя… Раньше прикрывали подушкой телефон, чтобы не подслушал товарищ майор, а теперь товарищ майор сидит во ВКонтакте, и, если ты такой дурачок, чего-то там пишешь… а то и сам взломает, и повесит тебе какой-то пост. Мне тоже рассказывали, как человеку повесили экстремистский пост от его имени во ВКонтакте. Он его снес быстро, но видимо, тот, кто повесил, сразу же заскринил. Было уголовное дело и едва-едва отмазали, продав квартиру на адвокатов. Вот такую историю мне рассказывали. Не знаю, правда это или нет, но история характерная для нашего времени.
А. Петровская
―
А с чем связана трансформация, с вашей точки зрения? Кроме легитимности… Вы сказали уже про легитимность, хотя для меня… Это удивительно, что вы сказали, но не буду с вами никак спорить. Но какие-то еще причины есть, может характеристика того, что режим у нас несильно меняется? Он должен трансформироваться с течением времени для поддержания собственной устойчивости. Я не знаю, какие должны быть причины?
Т. Вольтская
―
Власть должна сменяться, это закон.
А. Петровская
―
Но она же все равно у нас меняется. Она не сменяется, но меняется.
Т. Вольтская
―
Нет, если она не сменяется физически, если физические лица не уходят от власти, подминая под себя доход, пусть даже внешне, по закону, то значит, она трансформируется и превращается из демократической, более-менее сменяемой власти, во власть авторитарную, тоталитарную.
А. Петровская
―
Еще один момент: Дмитрий Гудков уехал, написав, что это не проигрыш, а временное тактическое отступление. Он будет продолжать помогать оппозиционным СМИ и политикам, находясь за пределами страны. Вам как кажется, такая помощь, такое участие в политике, не присутствуя физически внутри страны, это вообще возможно? Это действенная история? Так бывает?
Т. Вольтская
―
Ну, дедушку Ленина мы все помним, что так бывает. С Ельциным так бывает. Я тоже считаю, что это не так действенно, не так опасно. Герцен начинает поучать своих соотечественников из-за бугра продолжая оставаться крепостником. Это немножко менее действенным делает его колокол. Его звон приглушает. Не знаю, я могу ответить так, я написала, как раз стишок очень коротенький недавно на этот счет: И не мечтай, война не кончена, она еще не началась, опять проверенные гончие нас загоняют в кровь и грязь, уехавшим да будут легкими и непостыдными пути, мы не обидим их упреками, но нам-то некуда идти, и потому дворами пыльными, по всей захваченной стране, стоим как перед Фермопилами, спина к спине, спина к спине. Вот так я к этому отношусь, понимаете. Не все могут уехать. Я не знаю, правы ли они. Потому что может как раз правы те, которые уедут, сохранятся, не сломают себя в тюрьме, не погибнут, не подорвут свое здоровье и когда-нибудь вернутся сюда свеженькими, принесут пользу, вернутся полными сил. Наверно это правильно. И те, кто остаются, тоже правы, потому что они хотят быть здесь, и потому что думают, что здесь они одним своим присутствием смогут сделать больше. Думаю, правы и те, и другие. Это просто два пути.
А. Петровская
―
Еще один момент, касательно этого. Да, кто-то уезжает, кого-то преследуют и т. д., говорят, что обычно, когда идет закручивание гаек, не становится неких щелочек для выхода пара. Растет при этом какое-то недовольство, возможно связанное с экономической неудовлетворенностью и т. д., это очень опасный момент. Поэтому вообще правильно, чтобы было куда этому пару выходить. При этом мы видим данные опросов. Например, тот же Левада-Центр, признанный иностранным агентом российскими властями, и мы должны с вами это повторять, публикует со ссылкой на этот центр, открытые медиа, публикуют данные по протестным настроениям россиян. С начала января они снизились более чем на треть, и если в январе возможным проведение акций считали в своем городе 45% по политическим причинам, 43% по экономическим, то сейчас это 28% и 30% соответственно. Выходит, что люди наоборот… их как бы остудили всем происходящим.
Т. Вольтская
―
Ну это же понятно, потому что, когда идут протесты… я не знаю, я сама, когда иду где-то… вот идешь в толпе, и у тебя подъём, потому что ты видишь вокруг себя единомышленников, вы все хотите одного и того же, хорошего. Это очень вдохновляет. Даже те, которые не идут рядом с тобой, а которые остались дома, они все равно чувствуют это настроение. Поэтому понятно, что такие протестные настроения поднимаются, это подъём. А естественно когда потом половину измолотят дубинками и электрошокерами, этот подъем несколько охлаждается. Конечно, репрессии работают. Это насилие работает всегда. Но загоняя их в очередной раз, под крышку, этот пар, о котором вы говорили… просто власти повышают ставки. Всё взорвётся с большей силой когда-нибудь. Они отодвинули это. Это ведь была очень мирная толпа, которая ходила в январе. Она была совершенно неагрессивная, что бы они там не говорили. Никто не разбил никакой витрины, не перевернул ни одного ларька, не сжёг ни одной машины, ничего этого не было. Это всё чистые, голые слова полицейских о массовых беспорядках. Но никаких беспорядков не было. Но будут. Они обязательно будут. И я не знаю когда. С другой стороны, понимаете…
А. Петровская
―
Но власти же должны оценивать эти риски?
Т. Вольтская
―
Я думаю, что они оценивают так, что на наш век хватит. А дальше мы все затопчем сапогами опять. Они надеются все затоптать.
А. Петровская
―
А так бывает, как нас история учит, что можно все навсегда затоптать?
Т. Вольтская
―
Навсегда… ну на сколько лет в Советском Союзе затоптали, посчитайте. Вообще достаточно надолго. Я перспективу нерадужную вижу для нас, к сожалению.
А. Петровская
―
Остается не очень много времени до конца нашей программы, хочу вас увести от политической повестки и спросить о городских проблемах, а может быть и не проблемах. Одним словом, самокаты вдруг неожиданно за ночь исчезли из города и с карт шеринговых компаний. Сейчас воспользоваться шерингом электросамокатов в городе невозможно, по крайней мере, я попытки некоторые предприняла, сервисы не работают. Более того, нам сообщили, что у одного из сервисов, которые продолжат свою работу в Кронштадте, самокаты эвакуируют неизвестные люди. Что это, к чему это, как это стоит воспринимать? Как вы, к слову, относитесь к самокатам?
Т. Вольтская
―
Ну я неплохо отношусь к самокатам, но если совсем честно говорить, то побаиваюсь. Но это касается точно также и велосипедов, потому что, когда на меня по тротуару мчится разносчик пиццы, из-за угла выворачивает, или просто человек на велосипеде, мне не очень уютно. Но это наша городская проблема, у нас нет выделенных полосочек, как во всем мире. Мне кажется, они должны ездить всюду как велосипедисты, самокатчики теперь, просто по выделенным дорожкам. А так, в общем, я не знаю… сколько людей уже посбивали. Это действительно опасно. Я не знаю, правильно ли вот так всё сметать. Сейчас вроде законодательно ограничили скорость, но, наверное, что-то надо с этим делать. Но честно говоря, я последний человек, которого надо спрашивать про самокаты. Мой сын старший ими пользуется и очень доволен.
А. Петровская
―
Пользовался, по крайней мере. Сегодня по невозможно себе это позволить.
Т. Вольтская
―
Да. Ему это очень нравилось, и я вполне понимаю, но мне кажется, что хорошо, если бы они ехали где-нибудь по обочине, там, где никому не мешают. Потому что, как автомобилист, я тоже, понимаете, испытываю ужас. Как страшный сон, когда из-под тебя где-нибудь выныривает самокат или велосипед. Ну это же кошмар!
А. Петровская
―
Да, претензий много. Непонятно при этом, как эти претензии связаны с исчезновением вдруг в одну ночь самокатов.
Т. Вольтская
―
Я думаю, что это еще обсуждать рано. Такой казус забавный, но…
А. Петровская
―
Кто-то рассказал, куда они пропали. Я надеюсь, что нам удастся получить комментарии от властей или от представителей компаний, понять, что вообще произошло, потому что мы в таком неведении находимся.
Т. Вольтская
―
Меня скорее тревожат транспортные реформы, которые вроде у нас начинаются. Сейчас как начнут маршрутки все исчезать, которые связывают районы. Плохие они или хорошие, но связывают. А нам грозит передел рынка, это, по-моему, действительно будет печально для многих.
А. Петровская
―
Ну посмотрим. Тем более, что уже вот-вот должна эта транспортная реформа стартовать. Мне кажется, что в теории это вполне себе благо. Важно, как это будет реализовано на практике. Спасибо вам.
Т. Вольтская
―
Всего доброго.