Станислав Кучер - Особое мнение - 2020-07-13
13.07.2020
М. Курников
―
Здравствуйте. В эфире программа «Особое мнение». И по видеосвязи со студией «Эхо Москвы» Станислав Кучер, журналист. Здравствуйте.
С. Кучер
―
Здравствуйте. Неплохо бы добавить, что Станислав Кучер не только журналист, а главный редактор американской редакции международного телеканала RTVi. Руководитель службы общественно-политических и информационных программ. Я с этой позиции здесь выступаю.
М. Курников
―
Отлично. Тем более что несколько вопросов будет связано именно с этим. Но вы знаете, я немножко хочу в ваше прошлое обратиться. Потому что вы долгое время работали на канале «Совершенно секретно». Как журналист, у которого в послужном списке есть эти слова «совершенно секретно», как вы смотрите на то, что журналиста обвиняют в разглашении тайн, в том числе каких-то государственных, военных секретов и так далее.
С. Кучер
―
На канале «Совершенно секретно» я работал в качестве ведущего программы интервью, беседовал с самыми разными людьми. Примерно с миллиардом разных людей на разные темы. В том числе с представителями ветеранов спецслужб и самыми разными журналистами расследователями. В том числе. Поэтому и тему обвинения журналиста в госизмене тоже не раз затрагивали. Поэтому вы даже не знаете, насколько вы попали в тему. Естественно, отношусь к этому примерно так же, когда в госизмене обвиняют ученого, преподавателя, врача и представителя какой бы то ни было другой профессии. Сначала я смотрю на ситуацию, на предъявляемые обвинения, на атмосферу, которая сопровождает все происходящее. На основе этого уже делаю те или иные выводы. Понятно, что придерживаюсь, прежде всего, простого известного в мире понятия – презумпция невиновности. А дальше уже, разумеется, идут сопутствующие профессиональные и личные истории. Скажем, если я знаю человека или его родственника, которого обвиняют, если я знаю людей, которые лично с ним работали много, долго, значит я естественно, строю свои выводы на основе личного общения, на основе некоторой истории отношения к этому человеку, к его творчеству. Затем смотрю на исторический момент, в который это происходит. Если происходит в такой исторический момент, который сейчас называется «дело Ивана Сафронова», то, естественно, внимание и им… Если коротко, отвечая на ваш вопрос, я отношусь к ситуации, когда кому-либо предъявляют обвинение в госизмене.
М. Курников
―
А считаете ли вы, что так написан закон РФ о госизмене в том числе, в первую очередь о госизмене, что привлечь, в общем, можно каждого. При должном желании.
С. Кучер
―
Я не юрист. Поэтому вопрос по поводу того, как написан закон – не ко мне. Но, безусловно, мы прекрасно отдаем себе отчет, что в сегодняшних российских реалиях, на самом деле не только сегодняшних при большом желании привлечь, безусловно, можно каждого. Причем по практически любой уголовной статье. Не только по статье госизмена.
С.Кучер: Мы отдаем себе отчет, что в сегодняшних российских реалиях при большом желании привлечь можно каждого
М. Курников
―
Тогда к этой конкретной ситуации переходя, знакомы ли вы может быть если не с самим журналистом, может быть с его творчеством. И то, как проявляется цеховая солидарность в этой ситуации - что вы думаете по этому поводу.
С. Кучер
―
Я с самим Иваном виделся, но не знаком близко. Мы виделись, по-моему, на паре мероприятий очень давно с его отцом. Тем не менее, это не близкое было знакомство или какая-либо дружба. Естественно, как любой человек, который занимался политической журналистикой в нулевых годах и конце 90-х я с творчеством его отца знаком. С творчеством Ивана, разумеется, тоже. Как человека, который занимался журналистикой в России в последние годы. В российском информационном пространстве. Последние год-полтора я в США, тем не менее, работаю в российском информационном поле. Поэтому здесь, собственно говоря, совершенно очевидно, что речь идет о классном журналисте, об одном из лучших журналистов расследователей в России. Сегодня вообще в России с расследовательской журналистикой дела обстоят очень плохо. Поскольку журналисты либо оперируют простыми сливами, и не журналистика, а журналисты. И принес человек из спецслужб тебе материал – ты его опубликовал. Вот твое расследование. На самом деле никакой расследовательской журналистики, конечно, отношения не имеет. Иван, насколько я знаю, оперировал не сливами, а информацией, которую тщательно собирал, анализируя совершенно разные источники. Я не исключаю, что там могли быть и сливы, нормально, когда это является не основным источником информации журналиста, а одним из. И я не знаю так сходу лучшего журналиста, который писал бы на темы армии, ВПК. Лучше, чем Иван. И совершенно понятно, что Иван много чьих интересов затрагивал в своих публикациях. Поэтому происхождение этого дела вызывает у меня большие вопросы. Я сейчас стараюсь аккуратно подбирать слова, потому что я прекрасно понимаю, насколько я знаю, у Ивана никакого доступа к гостайне не было. Соответственно само понятие «госизмены» в сегодняшнем мире вызывает лично у меня большие-большие вопросы. Потому что если страна не находится в состоянии объявленной как минимум войны с другим государством, о какой измене можно говорить? Об измене, наверное, можно говорить, если ты начинаешь работать на иностранную спецслужбу по конкретному заданию, более того не просто работаешь, а отдаешь себе отчет в том, что ты делаешь. А вот Ивана упрекают в контакте с представителями чешских спецслужб. Я не знаю подробностей обвинения. Шла речь о том, что какой-то представитель спецслужб использовал информацию из его статьи для того, чтобы получить доступ какого-то человека… Понятия не имею. Но я понимаю, что такое спецслужбы в современном мире. Особенно политическая разведка. Это люди, которые работают с открытыми источниками, публикациями журналистов, которые их анализируют. Если человек не совсем дурак, он может на основе тех или иных публикаций сделать какие-то выводы. Написать доклад в центр. Поэтому теоретически если, например, нас сейчас слушает и смотрит какой-то продвинутый агент ЦРУ США, то на основе нашего с вами разговора может накатать большую «телегу» в центр со словами, что я сейчас смотрел «Особое мнение», там Кучер выступал, и вы знаете, на основе этого разговора я могу сделать вывод, что в России происходят такие-то и такие-то политические процессы. А если его наверху еще за это погладят по головке, выпишут ему какую-то премию за этот аналитический отчет и скажут, что это было очень классный отчет. То чисто теоретически нас с вами тоже можно взять и попробовать привлечь за разглашение какой-то там информации, которой воспользуются зарубежные спецслужбы. Поэтому, так же как и все я думаю, ждать более подробной информации со стороны тех, кто предъявляет сейчас к Ивану претензии, обвинения. И вся проблема грандиозная этого дела, конечно, заключается в том, что дела о госизмене всегда, как правило, идут в закрытых процессах. Хотя я помню еще со времен Советского Союза, когда был ребенком, по телевизору была пара открытых процессов. Так вот, сейчас мне кажется задача журналистского сообщества – требовать максимально активно, чтобы как минимум процесс был открытым.
М. Курников
―
А что это меняет? У нас есть много других открытых процессов, которые все равно заканчиваются тем, чем заканчиваются. Что можем говорить про Псков, про Архангельск и так далее. Просто ощущение, да, мы правы, мы вступились за правого человека. Все, что дает открытость процесса?
С. Кучер
―
Во-первых, это не так и мало. То есть ощущение того, что большое количество людей в стране имеют возможность открыто вступиться за человека, которого они считают невиновным – это очень много. Тем более в сегодняшней России. Во-вторых, если мы говорим про дело Серебренникова, про дело Светланы Прокопьевой, то для меня абсолютно никаких сомнений нет, что как ни печально звучало, но приговор Прокопьевой это, безусловно, в сегодняшних российских реалиях абсолютно оправдательный приговор. То есть этот приговор говорит о том, что не нашли вообще ничего, не смогли придраться совершенно ни к чему. Поэтому штраф в 500 тысяч рублей, который в моменте для Светланы, конечно, все равно тяжелая история. И сам факт признания ее все равно виновной. Это все равно недопустимо, ненормально. Плохо и можно перечислить любые другие определения. Но в сегодняшних российских реалиях это, безусловно, оправдательный приговор. Эта система расписалась в несостоятельности своих претензий к гражданину страны. То же самое относится к Серебренникову. Поэтому открытые процессы, конечно, играют свою роль. Если предположить, что дело Прокопьевой не было открытым, да вы что. Если бы Псков, который вообще такого в жизни не делал, если бы там не собралось столько журналистов, сколько совершенно разных людей прилетели со всей страны. Из Москвы, Питера. Я уверен, что приговор был бы другим.
М. Курников
―
Давайте тогда попробуем найти дефиницию. То, что сейчас происходит вокруг дела Сафронова – это общественный резонанс или журналистский хайп? Потому что я когда спрашивал Пескова и указывал на общественный резонанс, он сказал: «А с чего вы взяли, что есть общественный резонанс?» Это просто журналисты говорят, потому что понятно, потому что это касается их коллеги.
С.Кучер: Если страна не находится в состоянии объявленной войны с другим государством, о какой измене можно говорить?
С. Кучер
―
Дмитрий Сергеевич, конечно, выдающийся интерпретатор общественных процессов. А не только собственно интерпретатор слов из уст своего непосредственного руководителя. Но журналистский хайп и общественный резонанс – это часто знак равенства. И уж очень часто журналистский хайп есть часть общественного резонанса. Потому что нравится это Дмитрию Сергеевичу или кому-то еще, не нравится, но журналисты в любом обществе, в том числе в российском обществе, которое являются суверенной ли демократией или какой-либо еще демократией, вот если является демократией, если даже является карикатурной демократией, то все-таки журналисты выполняют функцию той самой четвертой власти. Поэтому если несколько журналистов, даже если три известных журналиста поднимают шум и начинают говорить о том, что здесь все не так чисто, ребята, давайте обратим на это внимание – значит это уже общественный резонанс. А не просто проявление журналистской солидарности.
М. Курников
―
Но я надеюсь, что наше интервью со Станиславом Кучером, журналистом и руководителем в том числе американского подразделения RTVi, слушает еще, например, Алексей Навальный. И скажет: а почему вы называете Сафронова журналистом. Он уже несколько месяцев как ушел в госкорпорацию, и он не журналист. Что бы вы ему ответили?
С.Кучер: Эта система расписалась в несостоятельности своих претензий к гражданину страны
С. Кучер
―
Давайте мы представим себе не дай бог ситуацию, в которой, например, допустим, Кира Ярмыш или кто-то еще из окружения Навального, любой человек, в какой-то момент перестает работать на Алексея Навального, переходит работать в некую компанию, и через несколько месяцев работы в компании оказывается в положении не дай бог, Ивана Сафронова. И ему предъявляется обвинение в государственной измене. В поддержке терроризма, или еще чего-то подобное. Мне очень интересно, свяжет, например, Алексей Навальный этот факт с предыдущей работой человека у себя. Или не свяжет. Поэтому я считаю, что журналисты имеют абсолютно полное право сейчас рассуждать, предполагать и я понимаю, что сейчас могут думать осведомленные сотрудники спецслужб. Или представители власти, отягощенные бременем знания. Информация о том, что же на самом деле происходит. Вот им рассказали, предположим, что им положили на стол документы, из которых следует, что да, у Ивана были какие-то контакты. Они смотрят на всех журналистов, на всю цеховую солидарность, они над ней могут смеяться. Она их может раздражать, они могут думать, как же все это поверхности. Он же не журналист. Тем не менее, повторяю, журналисты все сейчас правильно делают. Абсолютно правильно делают свою работу, правильно выражают сомнения. Потому что ровно так и должно функционировать общество в таких ситуациях. Просто оно должно функционировать не только в отношении журналистов, когда с журналистами подобное происходит, но и когда происходит с представителями других профессий. И здесь я не считаю, что это исключительная журналистская история. Потому что вспомните дела ученых. Я называю дела пенсионеров ученых. Потому что все это в возрасте 65+. Во всех этих делах журналисты писали, говорили где только возможно. А вообще во всех делах, связанных с госизменой последних 15 лет говорили очень активно. Будь то дело… Всем известные дела, их порядка 20 только достаточно громких резонансных, которые тоже обсуждались, по поводу которых высказывались серьезные сомнения. По поводу которых поднималась волна общественного если не возмущения, то как минимум общественного недоумения. Ставились вопросы, а почему, является изменой или нет, если просто вас спросили, а вы сказали, что больше не вижу танков на улице. Или по улицам прошли танки. Это все дискуссия, которая была, есть и продолжается. И я уверен, что сейчас она будет только обостряться. Потому что то, что сейчас происходит, я имею в виду дело Сафронова, Прокопьевой и допросы, обыски в той же «Открытой России», вообще вся активность силовиков, безусловно, это проявление очень серьезной тенденции. И если эта тенденция будет проявляться дальше еще очень активно, то неизбежно два варианта развития событий. Один, худший вариант развития событий, худший сценарий, о котором мы как журналисты должны говорить. Это вариант такой России столетней давности. Когда мы строим коммунизм или новое общество или называйте как угодно. Путинизм. Мы его строим и те, кто не согласен тем, как мы это строим, помните, как Путин в 2010 году в интервью Андрею Колесникову сказал, а не согласны, пусть идут в сторону моря. Стуча копытами в сторону моря. Я это тоже комментировал, поэтому запомнил. Владимир Владимирович очень афористичен. И вот, собственно говоря, все, что он сказал тогда, он слово держит. Все, что происходило потом, это реализация мне кажется его озвученных еще тогда планов. И поэтому сейчас либо власть должна сказать: ребята, у нас времена совсем такие вегетарианские закончились, у нас есть большая глобальная экономическая холодная война с Западом. Россию хотят задушить, поставить на колени. Поэтому все, кто не с нами, тот против нас. И тогда пойдет зачистка пространства, в том числе информационного, оппозиционного, либерального. Все, что хотя бы чуть-чуть пахнет несогласием – будет зачищаться. Это один вариант.
С.Кучер: Дело Сафронова, Прокопьевой, обыски в «Открытой России», это проявление очень серьезной тенденции
Я не говорю, что он будет мгновенно реализован, но о нем… Второй вариант более мягкий. Если власть поймет, что так нельзя, что все-таки жесткое закручивание гаек дальнейшее приведет только к обострению ситуации в стране, что новых Хабаровсков будет больше, и возмущение будет больше, что мы уже в другой реальности, что у нас Интернет и с ним ничего не поделаешь. И если власть придет к такому выводу, что все-таки по жесткому пути мы не пойдем, тогда в обществе развернется очень серьезная общественная дискуссия вокруг того, что считать изменой, что не считать. Насколько здесь все равны, не равны перед законом. Является ли нынешняя активность силовиков исключительно посткоронавирусной активностью, посткоронавирусным обострением. И если через какое-то время…
М. Курников
―
Вы подозреваете, что они просто соскучились по репрессиям.
С. Кучер
―
Репрессии, не репрессии, я описал такой негативный вариант. Дмитрий Сергеевич тот же выступит и скажет, что, ребята, зря вы напряглись, на самом деле все это посткоронавирусное обострение. Силовики есть силовики, вы все понимаете. Все будет хорошо. И тогда мы перейдем к какой-то другой повестке.
М. Курников
―
Станислав, с ними мне как раз более-менее понятно. А вот объясните мне, почему Навальный атакует любую позицию, которая отображает какой-то нейтралитет. То есть любой нейтралитет трактуется как работа на власть, например. Видно это обострение по делу Сафронова.
С. Кучер
―
Дело в том, помните или нет ЖЖ…
С.Кучер: Можно 20 раз говорить о том, что пройдена точка невозврата. Она никогда не пройдена
М. Курников
―
Конечно, я именно поэтому использовал слово «нейтралитет».
С. Кучер
―
То есть битва между добром и нейтралитетом. Да, это позиция Алексея Навального. И в его понимании Россия сейчас находится на той стадии развития, когда если ты нейтрален, то ты, так или иначе, с властью. Это его позиция, его политическая позиция. Он политическую позицию отстаивает. Более того, у него нет вариантов сейчас, на мой взгляд, политического поведения кроме как отстаивать именно эту позицию. Так же мне кажется, как власть находится сейчас в известном цугцванге, и я не боюсь использовать обобщающее понятие «власть» в данном случае, безусловно, есть у Кремля разные башни, есть условные какие-то совсем условные либералы во власти. Есть силовики условные или безусловные. Силовиков тоже много, они тоже разные. Тем не менее, есть власть, которую олицетворяет прежде всего Владимир Путин и его ближайшее окружение. И эта власть находится в очень непростом положении. Тем более сейчас после поправок. А оппозиция в лице, прежде всего, единственной фигуры, которая на сегодняшний момент олицетворяет собой лицо оппозиции после смерти Бориса Немцова 5 лет назад – это Алексей Навальный. Поэтому у Алексея Навального сейчас тоже нет других вариантов. Если Алексей Навальный сейчас, или как ему кажется нет других вариантов. Поэтому и те и другие, к сожалению, заинтересованы в обострении. Вместо того чтобы… Мне кажется, что оптимальный вариант все-таки для российских элит и когда я говорю «элит», я имею в виду элит провластных, властных и элит оппозиционных. Безусловно, Алексей Навальный является олицетворением традиционной политической элиты. Так вот, мне кажется оптимальный путь - все-таки путь… диалога. Когда эти самые элиты садятся за один стол в какой-то момент и начинают обсуждать варианты выхода из кризиса.
С.Кучер: То, что произошло в Хабаровске - это недовольство всех, недовольство политикой федерального центра
М. Курников
―
А разве мы не прошли уже точку, когда это невозможно?
С. Кучер
―
Звучит ужасно идеалистично и такое прекраснодушие, типа как можно садиться за стол переговоров с этими сатрапами с одной стороны или с этим агентом спецслужб зарубежных, как Навального только ленивый во власти ни называет. То есть с обеих сторон неприятие совершенно огромное. Но повторяю, если и та и другая сторона хочет, чтобы Россия каким-то образом вырулила из сегодняшней ситуации мягко, то мне кажется, другого пути в любом случае нет. Притом, что можно 20 раз говорить о том, что пройдена точка невозврата. Она никогда не пройдена, по крайней мере, когда речь заходит о такой циничной истории как политика.
М. Курников
―
Мы должны прерваться. Журналист Станислав Кучер у нас по видеосвязи. После новостей вернемся в студию.НОВОСТИ
М. Курников
―
Мы продолжаем. И я хочу вас спросить про Хабаровск. Который географически к вам может быть даже и ближе иногда. Но если серьезно: что это такое. Насколько это неожиданно для вас?
С. Кучер
―
Абсолютно предсказуемо, я не вижу здесь ничего неожиданного. И если это стало неожиданностью для Кремля, то я просто сочувствую кремлевским стратегам. Потому что то, что в какой-то момент общественное недовольство всех, вот всех, то, что произошло в Хабаровске - это недовольство всех, недовольство политикой по поводу в отношении коронавируса, недовольство политикой федерального центра по отношению к самому городу. То есть это копившееся недовольство по целому ряду вопросов. То, что это где-то когда-то в какой-то момент рванет, было мне кажется совершенно очевидно. Может просто там… была очевидно немножко раньше, потому что я напомню, что я работал с Михаилом Прохоровым, рядом еще интересных людей в проекте «Гражданская платформа». Когда была попытка создать партию, которая как раз будет такой, Прохоров очень любил повторять, что мы не оппозиция, мы альтернатива. То есть такая попытка сделать мощную партию, куда смогли бы прийти многие из тех, кому тесно и кто пошел в «Единую Россию» только исключительно потому, что это была единственная возможность самореализоваться в большой политике. И эта партия, не будучи ярко выраженной оппозиционной, она сможет сыграть, был такой путь: ребята, давайте жить дружно. Давайте договоримся все и давайте действовать конструктивно. Не бросая в открытую перчатку Кремлю. 2013 год, июль то есть 7 лет назад, я помню очень хорошо. Лето, когда Прохоров Михаил Дмитриевич, глубоко уважаемый мной человек, пошел вместе с «Гражданской платформой», шла активная подготовка к региональным выборам. И тут внезапно выяснилось, что «Гражданская платформа» набирает такую популярность в регионах, кто народ из «Единой России» туда просто валом идет. Более того, фракция «Гражданской платформы» рискует на многих выборах в ГД потеснить «Единую Россию». И после этого происходит арест ярославского губернатора Евгения Урлашова. Мэра точнее. Который сидит до сих пор. Это произошло как раз 16 июля 2013 года. Затем мы каждый день получаем информацию из наших региональных отделений по всей России, где-то уголовное дело заводится в отношении представителей «Гражданской платформы», где-то просто позвонили из администрации. Прессинг идет просто везде. И при этом из регионов к нам приходит много, просто огромный объем информации по поводу недовольства, прежде всего, местной «Единой России» с одной стороны и с другой стороны политикой центра по отношению к тому или иному региону. Это было просто по всей стране. Это была Владимирская область, это был Красноярский край, Дальний Восток. Екатеринбург. Везде. И уже тогда то, что произошло потом с «Гражданской платформой», я имею в виду самой первой ласточкой стал арест Урлашова. Затем уголовные дела в отношении других лидеров региональных. Угрозы и так далее. И затем проект был просто свернут, задавлен, сошел на нет. Не знаю, на радость может быть и Кремлю, и оппозиции.
М. Курников
―
Ну хоть в чем-то есть консенсус.
С.Кучер: То, что Трамп может проиграть, верят уже в том числе и его сторонники
С. Кучер
―
Там одни силовики считали Прохорова олигархом, абсолютно чужим, оппозиция считала Прохорова соответственно конформистом, который в сговоре с Кремлем. В итоге страна, на мой взгляд, не получила достаточно сильную реальную политическую структуру, которая могла бы разнообразить политическую жизнь очень серьезно. И все остались в этом смысле при своих. Так вот, тогда уже совершенно было очевидно, повторяю, что эти очаги напряженности, недовольства они есть. Что их много. И в какой-то момент, как только появится какая-то возможность, вот этот пар начнет выходить. И когда мы говорим о возможностях, в этом смысле, я тоже вижу параллели между, как ни странно России и Америки. Потому что какое-то еще время назад здесь в Штатах, когда мы опрашивали экспертов, политологов, экономистов, я задавал простой вопрос в эфире RTVi и спрашивал: скажите, что должно произойти, чтобы Трамп проиграл выборы в 2020 году. Или чтобы хотя бы возникло сомнение, что он может выиграть. И ответ был один: для этого необходим какой-то глобальный международный катаклизм. Ну, наши эксперты говорили, что катастрофа…
М. Курников
―
Накаркали.
С. Кучер
―
…которая коснется всех и которая приведет к экономическому коллапсу. И конечно, никто не верил в то, что это возможно. Но тут случился коронавирус, коронакризис. Такие внешние истории, потом сейчас Black Lives Matter, это движение. И естественно, это серьезнейшим образом пошатнуло уже позиции Трампа. И сейчас его рейтинг согласно соцопросам на 10-12 пунктов отстает от Джо Байдена. И то, что Трамп может проиграть, верят уже в том числе и его сторонники. В этом смысле нечто подобное в виде того же коронавируса случилось и в России. Случился бы сейчас выход людей на улицы в Хабаровске, если бы не коронавирус до этого. Я думаю, что случился, но чуть позже.
М. Курников
―
То есть это такой катализатор.
С. Кучер
―
Я уверен, безусловно, коронавирус – катализатор и конечно голосование по поправкам я думаю, тоже послужило катализатором. И конечно же арест послужил главным, собственно говоря, катализатором. И мне кажется, что здесь вопрос вообще даже не в том, я не могу говорить сейчас за жителей Хабаровска, хотя у меня есть приятели, с одним из них созванивались на днях, я думаю, что вопрос сейчас не в том, что человек, которого обвинили в преступлениям по мнению хабаровчан виновен или нет, вопрос именно в том, что для них, в их восприятии их губера атаковали просто потому, что он не «единоросс». Всё. Просто потому что он другой. Для хабаровчан то, что происходит - это оскорбление их выбора. Это наступление на их права и свободы. Вот и все. Они прекрасно понимают, есть одна большая проблема, вы меня спрашивали про дело Сафронова. Вот есть презумпция невиновности Сафронова и есть презумпция виновности силовиков. То есть настолько много уже силовики в новейшей истории России делали явно некрасивых вещей, настолько дискредитировали себя, что большое количество людей скорее не верят, чем верят. По моим ощущениям. Я могу ошибаться. Может быть, я давно не был в России, много чего изменилось. Но по моим ощущениям не много чего изменилось. Так вот, есть презумпция виновности у представителей власти. То есть народ прекрасно понимает, что арестовать, повязать можно любого за преступления более высокой степени тяжести, меньшей. Из прошлого, из 90-х, из начала нулевых, середины нулевых. И так далее. И поэтому когда берут именно их человека, а почему взяли именно его, а не кого-то еще.
С.Кучер: Для хабаровчан то, что происходит - это оскорбление их выбора. Это наступление на их права и свободы
М. Курников
―
Станислав, у нас полторы минуты, хочу попросить вас вот о чем рассказать. Я цитирую Telegram нашей коллеги Карины Орловой. Она пишет, что если бы Флорида была страной, она заняла бы 4-е место в мире по приросту случаев коронавируса в день. 15 тысяч 300. При этом в субботу во Флориде открылся Диснейленд. Как это возможно? И все, теперь мы будем просто жить с этим коронавирусом. И не обращать на него внимание.
С. Кучер
―
Дело в том, что то, я сейчас не уверен насчет статистики ковида, но например, все-таки, наверное, Бразилия, Аргентина опережает.
М. Курников
―
Да, Флорида была бы 4-й. После Бразилии, Индии, США.
С. Кучер
―
Отдельная тема, у нас полутора минут не хватит. Скажу только, что во Флориде люди, у меня есть знакомые, которые сейчас снова закрылись дома и никуда не выходят. Есть наоборот люди, которые вовсю выходят на пляж, купаются. Тусуются, ездят, отдыхают и так далее. Это же относится и к Нью-Йорку. Это относится ко многим местам в США. Поскольку с одной стороны да, лето, народ вывалил на улицы, открыты веранды ресторанов. Народ ест, пьет, тусуется. Отдыхает. И считает, что основная волна пройдена, а следующая волна будет осенью. И, безусловно, есть много людей, которые считают, что нет, вторая волна идет уже сейчас, это волна идет по Флориде, в Калифорнии. Сейчас Нью-Йорк ввел карантин для тех, кто прилетает из Калифорнии или из Флориды. Двухнедельный карантин. Поэтому люди предпочитают если путешествовать, то на автомобиле либо на автобусах.
М. Курников
―
Парадокс. Как будто бы отличается чем-то автомобиль от самолета.
С. Кучер
―
Да. Поэтому если меня спросят, знают ли американцы на сто процентов, что происходит, - нет. Один простой ответ: нет, не знают. Так же как и люди во всем мире боятся второй серьезной волны. Именно поэтому сейчас никто не знает точно, как будет организована учеба в школах. В университетах. То есть уже известно, что, допустим, иностранные студенты, которые захотели учиться в Гарварде и заплатили огромные деньги за это сейчас, мягко говоря, разочарованы. Поскольку их обучение будет происходить онлайн. Родители тоже в очень смешанных чувствах. Знаю, что наша дочь не сможет ходить в школу каждый день с сентября, она должна будет ходить два раза в неделю или один день. Как мы решим. Но ситуация просто еще 20 раз до этого изменится. Поэтому…
М. Курников
―
Поэтому эпоха неопределенности, как раз, в которой мы и беседовали со Станиславом Кучером. До свидания.