Дмитрий Быков - Особое мнение - 2020-10-07
07.10.2020
И. Воробьева
―
Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». И сегодня в студии с нами писатель Дмитрий Быков. Здравствуйте.
Д. Быков
―
Здравствуйте, Ира, здрасьте всем.
И. Воробьева
―
В прошлой программе «Особое мнение», когда еще Алексей Навальный был в коме, но уже был в Германии, вы не верили, что его пытались убить. Что это все так выглядит.
Д. Быков
―
Я говорил, что его пытались убрать из России, отравить. А прямая смерть – это сделать его сразу святым. Я думаю, что парализованный Навальный им выгоднее, что расчет был на то, что он останется в коме. И можно будет бесконечно шутить: ну в коме теперь вся оппозиция. А он оказался живехонек. И это не может не радовать, конечно. То, что его травили – для меня никаких сомнений нет.
И. Воробьева
―
Просто вы сомневаетесь, что его хотели убить именно.
Д. Быков
―
Именно да. Я думаю, что они хотят из него сделать овощ. И долго над этим издеваться. Но, к счастью, он сделал из них овощей и это очень приятно.
И. Воробьева
―
Очень как-то воодушевились интервью, которое вчера появилось на Ютубе. Юрию Дудю. Но вдохновились Дудем.
Д. Быков
―
Ноль воодушевления.
И. Воробьева
―
Как это?
Д. Быков
―
Это нормальная работа. У меня статья называется – «Нормальный». Это нормальная беседа нормального политика с профессиональным интервьюером. То есть абсолютно нет никакого повода подкопаться. Все на чистом сливочном масле. В эпоху пандемии вовремя стремительно организован разговор, организована декорация, характерно дудевская и два часа с половиной невозможно оторваться.
И. Воробьева
―
Это правда. Как вам Навальный? Меня порадовало, что он хорошо говорит. Нормально, как обычно
Д. Быков
―
Замечательная скорость речи, замечательная реакция. Замечательная попытка самоиронии. Хотя видно, что она дается ему нелегко. Потому что и ситуация серьезная и отношение к себе у него вынужденно более серьезное. Все-таки ему и его близким пришлось пройти через фактически опыт почти посмертного существования. Там вот есть, когда Юля говорит, что я поняла, что всё, когда мне врач сказал в коридоре, я поняла: всё. Тем не менее, там были те врачи, которые и меня лечили. Они сказали, что надежда есть на полное восстановление. У меня тоже большая радость по этому поводу. Но мы с вами все не о том говорим. Сегодня, с чего я хочу начать, очень важный день – сегодня день рождения гения. День рождения самого близкого, самого важного для меня человека после семьи – день рождения Новеллы Матвеевой. Ее 90-летие. И я не могу не прочесть.
Д.Быков: Парализованный Навальный им выгоднее, расчет был на то, что он останется в коме
И в этом диком лесном напитке
Весь отразится свет -
Мир необъятный,
Где все в избытке,
Но вечно чего-то нет...
Лучшие стихи, которые я знаю. Дорогая Новелла Николаевна, я знаю, вы нас видите. С днем рождения!
И. Воробьева
―
Прекрасно. Спасибо большое.
Д. Быков
―
Это очень важно. Даже важнее, чем Навальный. Хотя Навальный это тоже очень важный человек в моей жизни.
И. Воробьева
―
Хорошо. Может быть, есть еще кого поздравить?
Д. Быков
―
У Насти Егоровой, корреспондента «Новой газеты» сегодня день рождения. Замечательный журналист, настоящий бульдог. Поздравляю тебя, Настя.
И. Воробьева
―
На этом все.
Д. Быков
―
У многих людей замечательных сегодня день рождения. Кто мне приятен.
И. Воробьева
―
Разумеется. Я как раз про этих людей. Тогда давайте поговорим о 7 октября, но 14 лет назад. Была убита обозреватель «Новой газеты» Анна Политковская. Вот в следующем году истечет срок по убийству. И заказчика уже никто не найдет. А за этот год найдут?
Д. Быков
―
Нет, конечно.
И. Воробьева
―
Почему?
Д. Быков
―
Ну вероятно потому что заказчики могут повлиять на ход следствия. Какую еще причину вы желали бы от меня услышать?
И. Воробьева
―
И влияют все эти 14 лет.
Д. Быков
―
Наверное, до того влияли. Когда Политковская подвергалась отравлению прямому. У меня было много несогласий с Политковской но ее убийство – это, наверное, один из самых главных шоков последнего 20-летия. Потому что убита женщина, убита после долгой травли. Потому что, кроме того, убит человек, с которым можно не соглашаться, но чье безусловное благородство и героизм отрицать невозможно. То есть убит очень чистый, очень хороший человек. И убит вероятно людьми очень дурными и абсолютно безнаказанными. Тут никаких нет разговоров.
И. Воробьева
―
У нас много разных политических трагедий в стране. Политковская, Немцов, слава богу, с Навальным не трагедия произошла. Тем не менее, серьезное преступление. Это слово «заказчик» - мы его никогда не знаем, да.
Д. Быков
―
Понимаете, а вот если бы вы его узнали, что бы изменилось. Вы же знаете этого заказчика. Вы его видите. Это не один заказчик конкретный, а это некий образ совершенно очевидного крупного чиновника, обличенного большой властью. И не желающего светиться. Какая вам разница, назван ли он конкретно. Вы знаете, что пока он у власти – он наказан не будет. А как говорил Станислав Ежи Лец, мы часто цитируем в последнее время: когда уверен, сомневаться грешно. Мы все понимаем, кому это было нужно, кто был врагом Политковской. Мы понимаем, как многолика эта сущность, сколь много этих людей наверху. Кто из них конкретно будет назван, а когда-нибудь все будут названы – это не принципиально. Мы понимаем, что эта власть создала все условия, при которых не может быть журналистики и правозащиты. Ну спасибо ей за это.
И. Воробьева
―
А правда журналистики быть не может?
Д. Быков
―
Конечно нет.
И. Воробьева
―
Почему. Вот есть «Новая газета», «Эхо Москвы».
Д.Быков: Какая вам разница, назван ли конкретно заказчик Политковской. Пока он у власти – он наказан не будет
Д. Быков
―
Я не знаю, почему. Наверное, в силу физических законов. А что бы вы хотели услышать, не понимаю. Почему? – на этот вопрос у меня нет ответа. Потому что это так. Понимаете? Потому что журналистики не может быть в условиях, когда на всех путях господствует запрет, когда публичная сфера отдана спекулянтам и провокаторам. Когда подонки рулят, вы знаете прекрасно, главными направлениями пропаганды. Что вы хотите? Почему? – потому что потому, оканчивается на «у». Как они отвечают обычно в своей манере. Они смотрят на вас голубыми глазами фарфоровыми. Говорят: а чего такого. Народу нравится.
И. Воробьева
―
Я хочу понять, как тогда мы с вами существуем.
Д. Быков
―
Мы с вами не существуем, мы с вами существуем, разумеется, на крошечном пятачке, который называется журналистикой, но ей не является. Журналистика должна прежде всего раскрывать факты. А мы с вами обмениваемся мнениями. В данном случае особыми. Но это все, что мы можем сделать. Огромная часть информации, причем жизненно важной информации в принципе закрыта. О чем мы можем говорить с уверенностью, что мы знаем о вакцине, что мы знаем о расследовании по Навальному. Что мы знаем о реальной статистике ковида. Мы гадаем. Эти гадания представляют определенный интерес. Журналистика это – факты, а факты сейчас наказуемы.
И. Воробьева
―
Кстати, про наказуемость, но не фактов, а мнений. Сейчас в Воронеже суд начал рассматривать очередное дело об оправдании терроризма. Это все та же история, которая была у Прокопьевой. То есть это история о подрыве жителей Архангельска. И вот местная жительница в Воронеже оставила комментарий в соцсетях, в марте ее арестовали.
Д. Быков
―
За комментарий в соцсетях арестовали?
И. Воробьева
―
Да.
Д. Быков
―
А что она там написала? Призывала к чему-то.
И. Воробьева
―
Я не знаю, что она написала. Насколько я понимаю, такого нет в новостях. Ряд комментариев под новостью о теракте она оставила. И вот ее арестовали. В очередной раз история с оправданием терроризма.
Д. Быков
―
Это для меня, честно говоря, странность. Неужели все уже можно подверстать под оправдание терроризма. То есть даже факт его упоминания? Это как-то мне кажется, не очень хорошо. Это странная какая-то история. Но то, что ее выпустят, я не сомневаюсь. Потому что слишком это нагло. Но это, как говорил Юрий Визбор: когда в Москве стригут ногти, на местах рубят пальцы. Это точно. Определенная попытка забежать впереди паровоза. Я надеюсь, что здесь какое-то вмешательство произойдет.
И. Воробьева
―
То есть кто-то сверху скажет типа: ребята, давайте не будем.
Д. Быков
―
А вы знаете другой сценарий?
И. Воробьева
―
Знаю.
Д. Быков
―
Сейчас делом Дмитриева заинтересовались. Какой?
И. Воробьева
―
Есть еще давлением общества, и мы видели как оно работает.
Д. Быков
―
Но под давлением общества вмешиваются верха. Никакого другого сценария не существует. Кроме того, насчет давления общества я тоже бы не обольщался. Значительная часть общества хочет сейчас ужесточения. Потому что людям в эпоху экономической депрессии ничего нет приятнее как посвистеть, поулюлюкать, покричать «распни его». Так что давление общества оно в разные стороны идет. На Яндекс-Дзене например мы видим только одно давление общества: почему еще не всех пересажали. Что они будут делать, когда всех пересажают.
И. Воробьева
―
А их тоже должны пересажать.
Д. Быков
―
Вот тогда и их пересажают. Я, правда, радоваться даже тогда не буду. Хотя они заслуживают, конечно.
И. Воробьева
―
Знаете, я хотела поговорить про произошедшее в Нижнем Новгороде. Про Ирину Славину. Нижегородскую журналистку, которая совершила самоубийство на глазах у всех. Вы как чувствуете это? Это отчаяние, это политический шаг? Что это?
Д. Быков
―
Нет, это манифестация, ну как у Яны Палаха. «Теперь у русских есть свой Палах, да и захватчики крепки. Но не дождетесь от беспалых, чтобы сжимали кулаки». Это то, что я написал в «Новой газете». Под этими своими словами я могу поставить подпись. Это действительно манифестация. Манифестация отчаяния, бессилия, но и решимости. Потому что мы знаем, что человек, лишенный последнего, решается на главное. Это действительно так. Потому что пока человек не почувствует, что он окончательно лишен всех возможностей и всех прав - его единственным оружием становится его собственная жизнь, которую он швыряет в лицо захватчику.
И. Воробьева
―
Наши зрители, вспоминая именно эту строчку: «но не дождетесь от беспалых, чтобы сжимали кулаки» - просят вам передать слова благодарности.
Д. Быков
―
Спасибо, что вы читаете нас.
И. Воробьева
―
Ну а что-то, я не хочу сказать поменяется или нет, но в нас что-то поменялось?
Д.Быков: Неужели все уже можно подверстать под оправдание терроризма. То есть даже факт его упоминания?
Д. Быков
―
Конечно. Мы поняли, как ничтожно все, что мы делаем. Как это никого не может утешить. Спасти, остановить. Для меня это напоминание о недостаточности всей современной российской политики, правозащиты, журналистики, всего. Потому что если бы кто-то Славиной вовремя подал надежду, что в ее деле может быть справедливость, что люди хотя бы поймут разницу между Великим и Нижним Новгородом. Вот тогда, может быть, я бы понял, что есть какой-то толк. А в остальных случаях я не вижу пока, чтобы что-то удавалось. Вот Дмитриева вроде говорили, удалось отбить. Не удалось. 13 лет строгого режима. Ни за что. Следовательно, я вообще повторяю за Искандером: если что-то еще может помочь кроликам, если вообще что-то еще может помочь – то это печаль. Потому что эйфорию они и так при виде капусты испытывают слишком часто.
И. Воробьева
―
Как-то совсем грустно получается.
Д. Быков
―
Почему грустно? Это скорее стимулирующее, решительно. Пришло время решительности.
И. Воробьева
―
Мы как журналисты…
Д. Быков
―
Мы можем называть вещи своими именами. Вот и всё. Не особенно оглядываясь на то, принято это, не принято. Как это будет понято, никак не понято. Нужно просто, понимаете, для меня 19-й год был плохим во многих отношениях. А 20-й – хорошим. 19-й плохим – потому что я пытался как-то еще себя примирить с реальностью. А в 20-м перестал примирять. И сразу и писаться стало гораздо лучше. И внутренне. Навальный он правильно же в интервью сказал, что сила, конечно, в правде, но еще в большей степени в уверенности. Надо быть уверенным в том, что ты говоришь. Тогда все будет в порядке. А они уверены, что у них вокруг англосаксы, кругом страшный враждебный мир и они последний сосуд духовности. А мы уверены в том, что настоящая Россия другая, что это не страна озлобленных идиотов, а страна талантливых передовых мыслителей. Надо быть уверенным в этом. Вот и всё.
И. Воробьева
―
Но наша уверенность и реальность она же будет расходиться. Разве нет?
Д. Быков
―
Наша уверенность – это единственное оружие нашего давления на реальность. Человек, который внутри себя един, монолитен, крепок - такой человек как неразделенный город, как целостный город способен противостоять захватчикам. А если человек по слову Новеллы Матвеевой был человек расстроен, расчетверён, распят, - он ничего сделать не может. Нужно в какой-то момент собраться.
И. Воробьева
―
Про Ирину Славину еще давайте поговорим. Первый комментарий после того, что произошло – о том, что обыски, которые у нее были проведены, никакого отношения к этому не имеют. Она была свидетелем. Тем не менее, мы знаем, что к этому свидетелю…
Д. Быков
―
И выпилили болгаркой…
И. Воробьева
―
Выпиливают дверь.
Д. Быков
―
И конфисковали все.
И. Воробьева
―
Это то, что мы на самом деле привыкли слышать в новостях.
Д. Быков
―
Почему они ничего другого не умеют. А что они еще, выпиливать болгаркой дверь и конфисковать средства производства. Но в принципе можно еще, наверное, убить. Но не сразу же. Все-таки. Надо помучить сначала. Когда же вследствие огорчения печень его увеличится, как мы читаем у Салтыкова-Щедрина, – тогда уже можно жарить. Это очень долго. Обыск был главной мерой взаимодействия государства и общества. И об этом уже написали правозащитники не один документ. Только, правда, пока от такого эффективного способа никто не собирается отказываться. Потому что неважно, какое потом будет развитие событий, но когда голого человека из постели заставляют одеваться под прицелом внимательных глаз – это сильно действует. Согласитесь. Им это нравится. Они лишать себя этого вуайеристского наслаждения не собираются. А что они умеют делать? - мучить и любоваться. А мы - мучаться и жаловаться. Надо что-то с этим делать.
И. Воробьева
―
Опять какая-то безвыходность.
Д.Быков: Пока человек не почувствует, что лишен всех прав - его единственным оружием становится собственная жизнь
Д. Быков
―
Почему? Решимость.
И. Воробьева
―
Потому что мы только мучаемся и жалуемся.
Д. Быков
―
Все начинается с того, что вы называете вещи своими именами. Как только называете – у вас появляется стимул это положение менять. Ну сколько можно ощущать себя здесь виноватыми, позволять подонкам свистеть и улюлюкать. Позволять врунам врать. Давайте называть вещи своими именами. Они захватили нашу страну и портят ее международный имидж. Я, например, не хочу мириться с таким международным имиджем России.
И. Воробьева
―
А международный имидж какой? Как у нас убивают, травят и «Новичок» по улицам гуляет.
Д. Быков
―
Врут все время и врут неумело и нагло и на все говорят: а чего такого? Да, Скрипали - ну знаете, это же разведки. Это их дела. Всегда у них между собой, ну что мы будем об этом говорить. Давайте лучше поговорим о «Северном потоке». Вот такой имидж не очень мне нравится. Пацанский - я с детства ненавижу слово – пацан! И я стараюсь, чтобы о моей стране не говорили как о пацанской. И я пытаюсь в меру своих сил ее имидж как-то менять. А если подонкам нравится делать ей такой имидж – я стараюсь им как-то мешать. Я думаю, что для починки, у меня статья называется «Великая починка», для восстановления имиджа России интервью Дудя с Навальным сделало больше, чем все министерство нашей пропаганды, называемое «Раша тудей».
И. Воробьева
―
А почему интервью с Навальным сделало так много.
Д. Быков
―
Не знаю, Ира. Вы все спрашиваете: почему. На почему один ответ: по кочану.
И. Воробьева
―
Зачем.
Д. Быков
―
Я вас очень люблю, но на этот вопрос нет ответа.
И. Воробьева
―
Ну почему вы так говорите?
Д. Быков
―
Что за троллинг. Почему – ну, наверное, потому что сила земного тяготения такова и никакова более. В силу причин – знаете, есть такой ответ. Есть две формулы, которые позволяют ответить на любой вопрос: в рамках закона и - в силу причин. Ну в рамках закона, Ир.
И. Воробьева
―
В следующий раз вы ответите: в силу причин.
Д. Быков
―
В рамках закона земного тяготения.
И. Воробьева
―
Договорились. Вы когда писали про интервью Дудю, написали, что Алексей Навальный прежним не вернется и Россия прежней тоже не будет.
Д. Быков
―
Не будет.
И. Воробьева
―
Можете объяснить?
Д.Быков: Давайте называть вещи своими именами. Они захватили нашу страну и портят ее международный имидж
Д. Быков
―
Могу. Прежним он не вернется, потому что когда вас попытались убить, вы поняли, что все очень всерьез. У меня, грех себя цитировать, но у меня в одном эпизоде в новом романе летчик, условно говоря, Анатолий Серов впервые попал в небо Испании в воздушный бой. И он впервые в жизни понял, что его сейчас будут убивать. Это очень сильно меняет. Вот каждый по-настоящему храбрый человек в какой-то момент себе говорит, что игры кончились. Вот в июне 37-го года Серов себе сказал: игры кончились. Его зовут там Петров. Это довольно сложное ощущение, когда вы понимаете, что с вами борются всерьез и вас хотят не напугать, вас хотят убить или, по крайней мере, навеки обездвижить. Это одна перемена, которая произошла с Навальным. И другая – Навальный вернется сюда человеком, с которым главные лидеры Европы предпочли побеседовать и лучший журналист России побеседовал. Специально туда полетел. А Дудь сегодня по факту из тележурналистов лучший. Из пишущих – конечно, я. Но из телевизионных – конечно, Дудь. И у меня совершенно… Понимаете, про другого нельзя сказать. Поэтому совершенно твердое у меня ощущение, что Навальный вернется фигурой гораздо более статусной. Ведь тот, которого пытаются убить, все-таки согласитесь, представляет определенный интерес. Просто также вряд стали бы. Тем более так эффектно в самолете. Навальный вернется человеком, которого я подозреваю, остановить уже нельзя. Вопрос: боюсь ли я этого. То есть сейчас все вспоминают Ельцина. Но против Ельцина не такая сила действовала. Против Ельцина действовала дряхлеющая КПСС и явно не слишком решительный Горбачев. Против Навального действует вся мощь ядерного государства. Вся мощь абсолютно. И это придает масштаба определенного. Ведь мы равны нашим врагам. Навальному надули огромный масштаб, и он соответствует ему, я так его приветствую в этом качестве.
И. Воробьева
―
Да? У вас нет вопросов к Навальному.
Д. Быков
―
Полно! Но у меня ко всем живым очень много вопросов. У меня только к покойникам вопросов нет. К отыгранным фигурам, которые меня больше не интересуют. А к живым у меня полно вопросов и несогласий. Но мне с живыми-то интересно и пахнут они лучше как-то.
И. Воробьева
―
Извините за такой вопрос, Дмитрий Львович. Но вас же тоже отравили.
Д. Быков
―
Ну все симптомы, которые он описал – мне очень знакомы. Главное я с радостью узнал, что он тоже лег на пол. Я первое, что сделал – лег на пол.
И. Воробьева
―
Тоже в самолете.
Д. Быков
―
Сидеть в этом кресле, тоже холодный пот и тоже полное чувство, что организм говорит: прощай, что ты со мной сделал. Я лишний раз убедился, что Леша очень точно рассказывает. Но как это получилось, случайно или нет – мне приятнее думать, что это случайно вышло. Что они в кого-нибудь другого метили, а попали в меня. Потому что представлять, ну я не хочу примазываться сейчас к Лешиной славе. И говорить, что я тоже как он номер один. Хотя в списке Координационного совета мы были рядом. И это внушает мне невероятную гордость.
И. Воробьева
―
Все-таки не хотите думать, что специально вас. Вы просто говорите.
Д. Быков
―
Даже, скажем так, что я там хочу думать – это моя маленькая личная тайна. А вслух я предпочел бы этого не говорить. Потому что это такое самомнение, понимаете, ну как я могу думать, что ядерная держава так высоко ставит мои скромные дарования. Я, конечно крупный поэт, но не настолько.
И. Воробьева
―
Чтобы травить в самолете.
Д. Быков
―
Чтобы травить в самолете. Но если это так – то я должен сказать, что уже никакая Нобелевская премия, вот завтра будут вручать Нобель по литературе - моих заслуг выше не оценит. То есть это задирает мое самомнение до каких-то космических высот.
И. Воробьева
―
Мы продолжим через несколько минут. Это программа «Особое мнение». Пишите нам сообщения, вопросы в чат трансляции в Ютубе и Яндекс-эфире.НОВОСТИ
И. Воробьева
―
Продолжается программа «Особое мнение». Наши слушатели в чате пишут довольно много об этом, примерно следующее. Навальному нельзя возвращаться. Отговорите его, пожалуйста, они не успокоятся. Что нам делать без Навального, если вдруг его убьют. Что бы вы ответили?
Д. Быков
―
Гасан Гусейнов справедливо заметил, что любой лидер оппозиции, вытесненный за границу, теряет 70% поддержки. Поэтому Навальный, безусловно, вернется. Чтобы ответить в очередной раз всем трусливым подонкам типа Патрика. Ты слышишь меня, Патрик? Ты трусливый подонок. У тебя нет имени, ты никогда не появишься, никогда не выйдешь мне навстречу, ты трусливое дерьмо. Это я тебе сказал, прочитав твой комментарий. Так вот, они никогда не внушат Навальному, чтобы он сидел там. Потому что Навальный, во-первых, слушается в основном себя, ближайшее окружение мы знаем, это главный упрек ему – они, как правило, не имеют на него большого влияния. А интуиция политика показывает ему, что место зоолога в зоопарке, а место оппозиционера – в стране, которую он, в общем, пытается спасти. Ему надо быть здесь. Я не знаю, когда он вернется. Но я очень хочу видеть его встречу. Это будет весело. Его будут встречать здесь гораздо лучше, чем в свое время Анджелу Дэвис.
Д.Быков: Навальный вернется человеком, которого я подозреваю, остановить уже нельзя
И. Воробьева
―
Эти люди, которых вы периодически упоминаете, про Патрика, Терезу – это какие-то комментаторы?
Д. Быков
―
Комментаторы. Тереза – это святая Тереза. Мать Тереза. Я пока не упоминал.
И. Воробьева
―
Нет, в прошлой программе вы упоминали Терезу. В этой – Патрика.
Д. Быков
―
Ну что поделать. Они пишут, мы же должны им отвечать.
И. Воробьева
―
Вы читаете.
Д. Быков
―
Ну конечно. Они же для того и пишут, чтобы мы читали. Они за это получают свои небольшие сколько там 11,80, кажется. Ну им нужно наше внимание. Наше внимание для них живительно, только… Я бы даже употребил, знаете такое сравнение: как солнце лобзает цветок, так мы обращаем внимание на это дерьмо. Божество, лобзающее падаль. Помните, сказано в «Гамлете».
И. Воробьева
―
То есть вы сейчас милосердие проявили.
Д. Быков
―
А что еще по-вашему я проявил.
И. Воробьева
―
Я спрашиваю вас.
Д. Быков
―
Исключительно это. Патрик, ты слышишь меня? Это еще один день, дающий тебе осознать, что ты жив. Правда, я боюсь, что вас там трое под этим ником. А почему ты портрет такого Николсона себе поставил. Я же знаю Джека Николсона, он не пишет сюда. Зачем ты поставил себе портрет Макмерфи. Макмерфи был хороший человек, а ты – падаль. Зачем? Продолжим.
И. Воробьева
―
Очень просят про Карабах поговорить.
Д. Быков
―
Не надо.
И. Воробьева
―
Не будете.
Д. Быков
―
Понимаете. Националистические, вообще любые проблемы – проблемы национализма, даже есть журнал такой «Вопрос национализма». Обсуждение этих вопросов отбрасывает на пещерный уровень любого человека самого цивилизованного. У меня могут быть любые симпатии, но расчесывать эту рану я не могу. Потому что это вернейший способ для кого-то хайпануть, для кого-то навеки восстановить против себя армян или азербайджанцев. Я считаю, что недостойно интеллигентного человека национальную проблему обсуждать вообще. Это все равно, что обсуждать физиологию. Вы над этим не властны. Поэтому огромное количество национальной интеллигенции, которая с обеих сторон свалилась в неразрешимую свару, - мне с ними говорить не о чем, хотя горячо им сострадаю.
И. Воробьева
―
И тем, и другим.
Д. Быков
―
И тем, и другим. А кто говорит мне, что это трусость – нет, это не трусость. Трусость – это брать чью-либо сторону. Позвольте этим людям самим договориться, не расчесывать их язвы, не заносить туда инфекцию, пусть они решат сами.
И. Воробьева
―
Сами без привлечения ООН, России.
Д. Быков
―
Посредники, миротворцы - да, безусловно. Но это должны быть именно миротворцы. А не представители чьей-то одной страны. ООН – такая бессильная организация, за все хорошее против всего плохого.
И. Воробьева
―
Это я так упомянула.
Д. Быков
―
Что она остановила за последнее время. ООН – это задумывалось после Второй мировой войны как гениальный инструмент предотвращения мировых конфликтов. Ну и что она предотвратила по большому счету. Такая большая международная говорильня. Я боюсь, что после следующего глобального катаклизма, а он не за горами, будет создано что-нибудь более эффективное.
И. Воробьева
―
А про глобальный катаклизм кстати. Следите ли вы за тем, что происходит на Камчатке и нет ли ощущения, что природа нам мстит уже. Потому что такое количество экологических катастроф за последнее время, многовато. Даже в этом году вторая крупная как минимум.
Д.Быков: Позвольте этим людям самим договориться, не расчесывать их язвы, не заносить туда инфекцию
Д. Быков
―
Я не думаю, что мстит природа. Это скорее мы мстим природе и, конечно, это грозное предупреждение. Безусловно. Но вот мне сейчас прямо отсюда ехать делать лекцию о романе Кристи «Десять негритят». Вот этот роман такое грозное предупреждение. Она в 38-м году его написала. Год Мюнхена, в общем, год договора о ненападении. Следующий. И мы прекрасно понимаем, что Европа в это время сотрясается от грозовых предчувствий. Этот роман, где убили всех, а последний покончил с собой - это грозное предупреждение. И поразительным образом к 50-летию этого романа Говорухин снял фильм. 1988 года. Я ему говорил: «Станислав Сергеевич, вы предчувствовали, что сняли такую мрачную». «Да что ты, это же чистое упражнение в жанре». Потом задумался и говорил: «Но во время чистых упражнений откровеннее всего проговариваешься». Это время… предчувствий. Они носятся в воздухе. Наверное, они заслужены.
И. Воробьева
―
Не хочу спрашивать, чего вы ожидаете.
Д. Быков
―
Но я не знаю, что это будет.
И. Воробьева
―
Никто же не знал, что будет коронавирус.
Д. Быков
―
Я не знаю, что это будет. Мне хочется думать, что обойдется малой кровью, но конечно господь всеми возможными уже способами дает понять: ребята, хватит, вы этим путем уже ходили, ничем хорошим это не кончилось.
И. Воробьева
―
Ребята, хватит – это про Россию или про все человечество?
Д. Быков
―
Нет, тут все человечество. Очень мне понравился этот английский юморист, который написал американцам: поскольку вы не смогли из 340 миллионов выбрать двух молодых и адекватных людей, мы возвращаем вас под юрисдикцию королевы, отныне вы будете играть в английский футбол, есть поридж и выражаться без вот этой вашей грамматики. Действительно есть ощущение, что мир немножко заигрался.
И. Воробьева
―
Про коронавирус немножко поговорим. Пару слов. Сейчас мы все ждем, что будет. Карантин локдаун. Вы как предыдущий карантин нормально прошли?
Д. Быков
―
Ир, я же вообще веду такой домашний образ жизни. Я очень редко куда-то выхожу. И в школе мне привычно вести такие занятия. Если это опять будет дистанционка, то они сидят гораздо тише, я к этому готов. Не готов я к другому. К полному прекращению каких-то спектаклей, фильмов. Я тут сходил на фильм Тодоровского «Гипноз», ребята, какое счастье сидеть в кинозале. Сопереживать в кинозале, в страшных местах ахать со всеми. В смешных – смеяться со всеми. Весело. И все-таки ты принадлежишь к какому-то большому общему делу. Закрываться на это не хотелось бы. Но я надеюсь, что в этот раз как-нибудь проскочим. Потому что, понимаете, второй локдаун это всегда соблюдается с меньшим энтузиазмом. Немножко.
И. Воробьева
―
Да, мне кажется, люди не очень готовы к этому. Но вы уже упомянули про статистику по ковиду.
Д. Быков
―
Загадка.
И. Воробьева
―
Почему загадка?
Д. Быков
―
Не знаю.
И. Воробьева
―
Опять почему.
Д. Быков
―
Потому что загадка.
И. Воробьева
―
Почему вы называете это загадкой. Потому что не понимаете, не верите?
Д. Быков
―
Потому что достоверных сведений нет и я встречаю огромное количество экспертных мнений абсолютно разнонаправленных.
И. Воробьева
―
Но вот я помню буквально пару-тройку недель назад «Новая газета» выпускала большое расследование, что со статистикой что-то не так и тут же статистика поправилась.
Д. Быков
―
А хорошо бы «Новая газета» выпустила большое расследование про нашу жизнь. Может тоже все исправится.
И. Воробьева
―
У меня есть ощущение, что «Новая газета» примерно 70% своих расследований делает про нашу жизнь.
Д. Быков
―
А нас мало осталось. Я думаю, как у Окуджавы: только что она может одна. Как замечательно сказал Олег Хлебников: «Проблема нашей газеты не в том, что она лучшая, а в том, что она единственная». Ну не единственная, есть еще «Собеседник». Я очень люблю свою газету родную. В общем, как говорится, нас двое. Нас может быть меньше.
И. Воробьева
―
Про Тихановскую очень просят спросить. За несколько минут до начала эфира стало известно, что Светлану Тихановскую внесли в список международного розыска, причем по базе МВД России.
Д. Быков
―
Мне кажется, скоро список кандидатов на Нобелевскую премию мира может совпасть со списком международно разыскиваемых персонажей. И может быть это и верно. Потому что если человека не разыскивают международно, он недостаточно хорошо борется за мир и прогресс мне кажется. Я рад буду видеть Навального в обоих этих списках, Тихановскую и многих представителей российской власти.
И. Воробьева
―
И кому же из них давать Нобелевскую премию мира?
Д. Быков
―
Кого поймают – тому и дадут. Это самое надежное.
Д.Быков: Скоро список кандидатов на Нобелевскую премию мира может совпасть со списком международно разыскиваемых людей
И. Воробьева
―
Как вообще к Нобелевской премии мира относитесь?
Д. Быков
―
С горячим интересом. Очень. Вообще любое присуждение, любое решение Нобелевского комитета я расцениваю не просто как награду – как барометр. Это показывает состояние умов. Очень интересно. И если дадут Грете Тунберг – тогда я ожидаю масштабных катаклизмов в ближайшее время. Больше ничем планету не вразумишь. Буду очень рад, если ее наградят. Умная девочка.
И. Воробьева
―
Без сарказма сейчас сказали.
Д. Быков
―
Без всякого сарказма. Когда награждают молодежь – я всегда рад. Нам, старикам что уже теперь действительно. Нам бы дотянуть до сортира и обратно. А молодежи…
И. Воробьева
―
Прибедняетесь.
Д. Быков
―
А молодежи нужно.
И. Воробьева
―
Про премию по литературе.
Д. Быков
―
Скорее всего этой француженке африканского происхождения. Забыл, как зовут. Автору романа «Я, Титуба», собственно, только он у нас и переведен. А всего у нее больше 70 книг. Но я за Пинчона, честно говоря. Но Пинчону не дадут, слишком он хороший, сложный, разнообразный. Я что-то у него люблю, что-то совсем не люблю. «V» очень люблю. Думаю, если дадут ему, будет правильно. Вот у него такой образ мира немножко таинственный. Мир рубежа 19-20 веков. Постжульверновского мира. Вот если бы дали Пинчону, я был бы очень рад. Если меня слышат в нобелевском комитете, то пусть они прислушаются к моему экспертному мнению.
И. Воробьева
―
Осталось-то чуть-чуть времени.
Д. Быков
―
Но еще можно. Помните, как Веллер пришел тогда и сказал, что я могу еще отговорить французских избирателей. Вот я еще могу примерно с тем же результатом уговорить избирателей Стокгольма.
И. Воробьева
―
Нобелевская премия по литературе – это сразу всемирная известность?
Д. Быков
―
Это скорее очень важный указатель настроений, котировок, ну и мод. Таких тенденций модных. Конечно, если бы Улицкая и Пелевин - я был бы больше рад. Потому что свои, знаком через одно рукопожатие, а с чем-то и напрямую, как с Улицкой и Пелевиным. Я считаю надо давать им. Но поскольку Пинчон старше все-таки, он 37-го года – ему нужнее, он заканчивает новый роман и, конечно, это бы еще ему помогло и финансово.
И. Воробьева
―
А Улицкой и Пелевину попозже дать можно.
Д. Быков
―
Улицкой попозже можно. Люся настаивает, чтобы ее так называли – она зареклась писать романы, но я ей предсказал, что она напишет еще три. Я это четко вижу. Я вижу их масштаб, объем и даже название. Мне кажется, что для того чтобы ее стимулировать к новому роману, а романы ей удаются лучше всего, я думаю, надо ей дать.
И. Воробьева
―
Спасибо большое. Это было «Особое мнение» писателя Дмитрия Быкова.
Д. Быков
―
И Ирины Воробьевой.
И. Воробьева
―
Спасибо большое, Дмитрий Львович. Мое «почему» будет, мне кажется преследовать теперь даже меня.
Д. Быков
―
Это ваш тэг, ваш мем.
И. Воробьева
―
Почему Ирина, почему Воробьева. Далее в эфире «Эхо Москвы» в 19 в программе «Особое мнение» Александр Баунов. Спасибо большое.