Особое мнение СПб - Иван Павлов - Особое мнение - 2020-10-23
23.10.2020
Т. Троянская
―
Добрый день! Я Татьяна Троянская, и сегодня «Особое мнение» адвоката Ивана Павлова – здравствуйте! Я хочу начать с поправок в Конституцию: Владимир Путин сказал, что они прежде всего направлены на укрепление суверенитета страны. Объясните, что нам, простым гражданам, сулят эти поправки или жизнь простых граждан они никак не меняют?
И. Павлов
―
Страна встаёт на военные рельсы, и принимаются законы в соответствии с теми поправками, которые были приняты в Конституцию как развитие этих поправок. Принимаются законы, которые так или иначе дают признаки того, что мы всё больше и больше ударяемся в милитаристскую риторику. Это заметно и по судебной системе, я адвокат и мне ближе та ситуация, которая развивается в сфере права, судебной власти. И самая заметная норма здесь, которая широко обсуждается – это поправки в закон о Конституционном суде, которые запрещают судьям публиковать свои особые мнения. Институт особого мнения, который существует не только в Конституционном суде, но в любом, что рассматривает дела в коллегиальном порядке, где решение суда принимается большинством участвующих в деле судей. И этот институт существует давно, был в советское время. И когда эти особые мнения, если раньше они публиковались открыто, с ними можно было ознакомится, их обсуждали (особенно при рассмотрении де в Конституционном суде), это вносило обсуждение в правовое пространство, особые мнения являлись двигателем развития правовой отрасли, поправки в законы вносились со ссылками на особые мнения, несмотря на то, что это мнение тех, кто остался в меньшинстве. Демократия не только власть большинства, но и учёт мнения меньшинства: большинство принимает решение, но всегда была обратная связь – а теперь мы её, как мне кажется, теряем, что свойственно военному времени, армейской обстановке, когда одно мнение является правильным, а несогласные могут в строю пошевелить мизинцем на левой ноге, если эта нога находится в кирзовом сапоге. Постепенно это переходит и в судебную плоскость, мы наблюдаем, что теперь и судьи похожи на какое-то военизированное образование.
Т. Троянская
―
Мне кажется, при господине Зорькине, всё, что изменилось – формальность. Никакой особенно надежды на Конституционный суд у нас и не было в последнее время.
И. Павлов
―
Это правда. И многие, даже те, кто должен был, кажется, критиковать эти нововведения, они говорят: чем хуже, тем лучше.
Т. Троянская
―
Чтобы довести до абсурда?
И. Павлов
―
Уже ситуация абсурдно, главное, чтобы этот абсурд был понятен большинству. Борьба идёт за то, чтобы всем всё было понятно. Можно прикрываться разными благовидными целями намерения изменения в закон, но если большинству станет понятно, то станут происходить события: общество повзрослеет и начнёт реагировать. И все предпосылки к этому есть, остались только, наверное, последние капли чаши, чтобы были положены, тогда чаша будет переполнена, и люди начнут формировать общественный спрос на нечто другое.
Т. Троянская
―
Главное: как они будут формировать спрос? Тихо сидя дома, говоря, что мы всё понимаем, но что делать, ведь выходить на улицу нельзя.
И. Павлов
―
В Белоруссии, например, кто вообще мог ожидать, что будут происходить такие события, где человек находился у власти так долго, что народ должен был привыкнуть к этому – но появилась какая-то сила, новые знания, новая уверенность в людях, которая заставила их выйти на улицы. И теперь эту силу обратно не загнать, всё равно власть так или иначе будет в Белоруссии меняться, и мы станем свидетелями этого. Российское общество рядом совсем, всё это будет меняться, но насколько быстро – будем наблюдать.
Т. Троянская
―
Я всегда вспоминаю фразу Виктора Шендеровича, который сравнивал российский народ с медведем, который сидит, долго терпит, а потом внезапно поднимает лапу и ударяет её по условному столу. То есть движения резкие и неожиданные – вы тоже думаете, что всё может возникнуть внезапно и спонтанно?
И. Павлов
―
Это ещё классик говорил: русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Народ наш очень терпеливый к тем гадостям, что подносят ему собственное родное правительство. Он терпит, а потом внезапно, неожиданно для тех людей, которые там вооружены аналитическими агентствами, службами, которые следят, социологическими исследованиями… Всё это можно выбросить и увидеть, как общество меняется прямо на глазах, в ту сторону, в которую совершенно не ожидали наши властьдержащие лица.
Т. Троянская
―
Посмотрим, что будет. Всё понятно с Конституционным судом, но есть ещё Европейский суд по правам человека, который присудил компенсации задержанным 5 декабря 2011 года, прошло почти 9 лет. Насколько роль ЕСПЧ в современной России важна и стоило ли так долго ждать, и куда это всё будет развиваться в связи с изменениями Конституции?
И. Павлов
―
Скептики скажут, что ЕСПЧ – это, во-первых, очень долго, во-вторых, не факт, что даже положительное решение Европейского суда будет исполнено именно так, как считают его правильно исполнить заявители, потому что Европейский суд может лишь признать, он говорит, что при рассмотрении того или иного дела были обнаружены нарушения Европейской конвенции о защите прав человека – и всё. Присуждает какую-то компенсацию, если заявитель на этом настаивал, и дальше с этим решением суда заявитель должен опять обращаться в российские юрисдикционные органы, например, если речь идёт об уголовном деле, то в Президиум Верховного суда, который должен принять какое-то решение. Что он может сделать? Если было обнаружено, что было нарушено право на справедливый суд, то по идее Президиум Верховного суда прекратить дело, что не бывало ни разу, может отправить дело на новое рассмотрение.
Т. Троянская
―
Ещё затянуть процесс?
И. Павлов
―
Судебная канитель с самого начала с непредсказуемым концом, но лица, которые будут рассматривать (тут пока ничего не изменилось), не факт, что новое рассмотрение приведет к желаемому исходу – но подкорректировать или смягчить немного наказание, внести какую-то несущественную правку в мотивировочную часть, а наказание оставить тем же. Получается, люди бились несколько лет, ожидая решения Европейского суда, а по результату крове компенсации, которую, конечно, выплатит Правительство России, ничего не поменяется. В тех решениях, что приняты в деле, может ничего не изменится. Вопрос эффективности – скептики скажут, что нет. Но это механизм международной защиты прав человека, при всём его несовершенстве, при всех претензиях, он до сих пор есть ими можно пользоваться. Но сейчас этот механизм пытаются как-то ограничить – давно существует норма, согласно которой Конституционный суд может принять решение о неисполнении решения Европейского суда по правам человека в России, поскольку оно противоречит Конституции России. Превосходство положений Конституции перед нормами международного законодательства появилось не первый год, сейчас его пытаются интегрировать в законодательство о Конституционном суде, поставить это не рельсы, чтобы ещё больше ограничить влияние Европейского суда по правам человека на внутреннюю правовую систему, кончено, руководствуясь благими намерениями, тем, что надо укреплять авторитет российской власти и наш суверенитет.
Т. Троянская
―
Несмотря на все эти нюансы, всё-таки государство выплачивало компенсации ЕСПЧ?
И. Павлов
―
Да, и продолжает платить, за исключением, когда ЮКОСу присудили огромную компенсацию, Конституционный суд специально решение принял, что это не подлежит исполнению на территории России, и в этой обстановке решение о присуждении значительной компенсации, которая измерялась в миллиардах евро, Россия отказалась выплачивать компенсацию, но это единичные случаи. Сейчас таких случаем может быть больше, если в закон о Конституционном суде уже несколько лет назад были приняты поправки, которые позволяли ему рассматривать – а сейчас, как я понимаю, ещё есть идеи, как это усовершенствовать для того чтобы не только по таким исключительным делам Правительство могло обратиться в Конституционный суд, а когда, может быть, меняя значимая компенсация подлежит мерам конституционного надзора с точки зрения неисполнения решений в России. Но пока Россия выплачивает, с задержками, но выплаты идут – и институтом обращений в Европейский суд по правам человека многие юристы пользуются, у меня есть насколько текущих дел в Европейском суде по правам человека, некоторые из них приняты, коммуникация прошла, сейчас в ожидании решений. Это важный институт, и им надо пользоваться, пока он есть.
Т. Троянская
―
Давайте перейдём к вашим делам. Дело Ивана Сафронова. К сожалению, у нас много судебных дел, одно новое сменяет предыдущее – мы много говорили об Иване какое-то время назад, а сейчас новостная повестка всё смыла – напомните, как там сейчас обстоят дела?
И. Павлов
―
Иван Сафронов был арестован, задержан и помещен в следственный изолятор Лефортово под стражу по обвинению в государственной измене ещё в июле этого года. С тех пор продолжается предварительное следствие, уникальность которого состоит в том, что обвиняемому до сих не разъяснили существо того обвинения, какое ему предъявлено. Обвиняется он в том, что в 2012 году был кем-то завербован, а в 2017 году этим кем-то, кто является представителем якобы чешской разведки (есть и такая оказывается), было передано задание, исполняя которое он собрал некоторую секретную информацию и передал её (не говорят какую, где собрал и как передал) этому же представителю чешской разведки – в этом обстоит обвинение. Больше на тот момент, когда обвинение нам в присутствии защитников было предъявлено, никаких пояснений следствия не представило. Несколько позже нам стало известно из ряда процессуальных документов имя представителя, который сначала завербовал, а потом получил от Ивана Сафронова какие-то секретные сведения. Это стало известно более чем через три месяца после ареста, но Иван Сафронов просят, что его арестовали в 2020 году, обвиняете в том, что в 2017 году я своему знакомому что-то передал по электронной почте –дайте мне эти письма, дайте ознакомиться, я вам скажу, из каких открытых источников я это получил эту информацию, чтобы не дать возможности отнести её к государственной тайне. Но ему не показывают этих писем. Какой процессуальный смысл скрывать это от Ивана Сафронова, обвиняемого, те документы, которые он сам составлял, отправлял?
Т. Троянская
―
А разве они не должны вам, как стороне, которая защищает человека, эти письма предъявить? Вопрос дилетанта.
И. Павлов
―
Это первое, что должны сделать, потому что это самое важное право обвиняемого – право знать, в чем его обвиняют. Это самое главное право на защиту, которое есть у лица, которому предъявляются уголовно-правовые претензии. Мало того, если в отношении него идёт избрание меры пресечения, тем более в суде, тем более такое строгое, как помещение под стражу, то ему должны предоставить некоторые улики, для того чтобы обосновать свои подозрения к нему. Уникальность в том, что ему не только разъяснили существо обвинения – даже суду не представили тех улик, на основе которых были выдвинуты подозрения против Ивана Сафронова. Ни Иван Сафронов, ни его защитники, ни даже суд не увидел документов. Я не первый год участвую в подобных делах, могу сказать, что за улики предоставляются в суд, когда идёт вопрос о мерах пресечения. В суд предоставляется какой-то перехваченный email или прослушанный телефонный разговор, где видно, как одно лицо передает другому лицу какую-то информацию, есть какое-то заключение специалистов Министерства обороны или её кого-то о том, что содержание переписки или телефонного разговора содержит фрагмент, отнесенный к государственной тайне в соответствии с ведомственными перечнями засекреченных сведений. В том случае, понятно, о чем идёт речь. Журналиста, который постоянно с кем-то общается, ему говорят, что он три года назад отправил своему знакомому письмо, и в этом письме мы нашли государственную тайну, в этом и заключается претензия, но показывают письмо для того чтобы он мог объясниться. Иван Сафронов говорит: «Давайте я вам дам показания, покажите письмо, я расскажу, откуда какой фрагмент из какого открытого источника я получил, и инцидент будет исчерпан». А ему говорят нет, ничего не покажем, ты это увидишь позже, когда следствие будет закончено, а всё это время ты будешь находиться под стражей. И в таких условиях нам приходиться работать.
Т. Троянская
―
А вы видели человеку, которому Иван якобы передавал сообщения?
И. Павлов
―
Следствие попыталось отобрать у меня подписку о неразглашении, составила протокол о неразглашении данных следствия, поэтому я здесь ограничен в том, что могу рассказывать, но Иван Сафронов знает этого человека, он живёт за границей, и сейчас просто невозможно никуда выехать. Это коллега Ивана Сафронова, мы, конечно, предпримем какие-то меры, чтобы привезти этого человека в суд, но сейчас этого сделать невозможно. Он уже давал комментарии, в которых отрицал свою причастность к иностранным спецслужбам. И какую справку надо принести этому человеку, мы пока затрудняемся понять, что хотят в качестве доказательства того, что человек не является представителем чешской спецслужбы. Может, у нас получится найти такую справку, но устроит ли она ФСБ? Вряд ли, можно предположить. Но сейчас речь о том, что нормально устроить процессуальный процесс в плане взаимодействия со следствием не получается: мы просим объяснить, в чем состоит претензия, показать письма, Иван Сафронов готов дать показания, хочет объясниться. «Показания ты давай, но письма мы тебе не покажем». Но что тогда объяснять? Мы клещами вытащили имя человека, потому что и оно не было известно три с половиной месяца с момента возбуждения уголовного дела, с момента, когда Иван Сафронов был задержан. Всё это время его держали в неведении о ком идёт речь. Под давлением общественного мнения, когда мы уже говорили, что это абсурд, Кафка: ты виноват, потому что мы так решили, а в чем ты виноват, мы тебе не объясним – следователь назвал нам имя этого человека, мы теперь его знаем, чуть-чуть стало понятнее, но письма всё равно не показываются.
Т. Троянская
―
Но всё равно не понятно. Давайте и о других делах, потому что хотелось поговорить о Викторе Кудрявцеве и Карине Цуркан – решите сами, с чего правильнее начать.
И. Павлов
―
Карина Цуркан: дело в самом разгаре, с конца сентября начало слушать в Московском городском суде, и это очень важное дело. Мы знаем в нем все, чем оперируют наши процессуальные оппоненты и видим новые подходы, которые на этом деле как на закрытом полигоне, потому что дело проходит в закрытом режиме…
Т. Троянская
―
Её обвиняют в сотрудничестве со спецслужбами Молдавии.
И. Павлов
―
Да. Но те доказательства, которые представлены нашими процессуальными оппонентами чудовищны по юридическим качествам. Это непонятно откуда и как полученные копии плохо читаемых страниц анкеты агенты молдавской спецслужбы, составленные каким-то детским почерком, как будто кто-то обводил заранее карандашом написанные слова с персональными данными Карины Цуркан. Там нет её подписи, там есть подпись человека, который якобы составлял эту анкету, мы его нашли, съездили в Молдову её до того, как пандемия охватила Европу, мы составили протокол адвокатского опроса, мы поняли, что человек не в курсе и никогда не встречался с Кариной Цуркан. Да, он отставной сотрудник спецслужбы, но является публичным лицом, он ходит на все ток-шоу в качестве эксперта – он категорически отказывается, что когда-то он составлял какую-то анкету, он говорит, что это было даже не в его полномочиях, он был руководителем, который не составлял и не подписывал анкеты агентов. В этой анкете напутано, кроме объективно соответствующей действительности информации в виде фамилии имени и отчества, больше ничего нет: там место жительства указано, анкета составлена на 2014 год, указано за 2008 год, а место работы на 2011 год, её образование на 2016 год – всё говорит о том, что эта анкета составлена гораздо позже. И конечно, её качество: вам говорят, что они где-то нашли заполненную анкету агента на вас, но не скажем, где её нашли, не назовём источники, но поскольку анкета есть – значит, вы агент молдавской спецслужбы. Вот в чем заключается логика наших процессуальных оппонентов: оказывается, такое доказательство можно использовать в уголовном процессе. Если кто-то найдёт на улице пустой бланк анкеты, в интернете, а мы нашли такой пустой бланк в интернете, то его любой мог бы заполнить – и это можно использовать в качестве доказательства в уголовном деле? Если непонятно кто составил – нельзя их опросить. Не иметь никаких подтверждений, что информация достоверная, а только этой анкетой подтверждается вина нашей подзащитной. Качество доказательств ужасает. Это напоминает анонимные доносы 1930-х годов, да и само шпионское обвинение, в шпионаже, государственной измене – сейчас идёт какая-то вспышка.
Т. Троянская
―
Непонятно, кому это надо? Когда мы говорим о деле Дмитриева, то там понятно, почему, а здесь? А в истории с Виктором Кудрявцевым?
И. Павлов
―
Виктор Кудрявцев, слава Богу, на свободе, он целый год провёл под стражей по абсурднейшему обвинению. Выдающийся российский учёный. Обвинение было в госизмене, сейчас дело приостановлено, ему предоставлена возможность лечится, ему всё-таки 78 лет – пожелаем ему здоровья и выздоровления. А с уголовными делами такой категории обусловлены той обстановкой, что есть в России – то, с чего мы начинали. Война везде, а когда война – тогда и враги. Внешние враги понятны – они все за границей. А внутренних врагов надо искать, на это нам и нужно ФСБ, которая и проводит поиски госизменников и шпионов. И если найти настоящих шпионов невозможно – значит, их можно выдумать. Так появляются дела Цуркан, Сафронова, Кудрявцева. Я могу назвать вам её десяток дел. Мы сейчас ведём пять шпионских дел – никогда такого не было.
Т. Троянская
―
Спасибо!