Галина Коньшина - Попутчики - 2013-12-22

Д.БОРИСОВ: 23 часа 7 минут в российской столице, вы слушаете радио «Эхо Москвы», меня зовут Дмитрий Борисов, начинается программа «Попутчики». Александр Плющев сегодня взял отгул, он инспектирует разные горнолыжные спуски в районе Сочи, он поехал туда с ревизией, проверяет, какова степень готовности к зимним Олимпийским играм, вернется, наверное, расскажет, как оно там и что. Фотографии вешает регулярно. Он, кстати, наверное, уже приземлился в Москве. Если приземлился, ему привет, но расспрашивать про Сочи будем в следующий раз. А этот час в «Попутчиках» со мной проведет Галина Коньшина. Галина Павловна, добрый вечер.

Г.КОНЬШИНА: Добрый вечер. Завидую Александру – хотела бы подышать горным воздухом в Сочи.

Д.БОРИСОВ: Да, и главное – оказаться там в момент, когда там еще нет такого наплыва огромного количества людей и можно все это рассмотреть спокойно.

Г.КОНЬШИНА: Я очень люблю Сочи. Мне приходилось раза 2-3 в конце 70-х бывать в Сочи. Как говорил один знакомый пожилой и очень известный артист, «Воздух, как одеколон, Галочка!»

Д.БОРИСОВ: Ну, с 70-х-то годов, я думаю, там многое изменилось.

Г.КОНЬШИНА: Сейчас, я надеюсь, к лучшему.

Д.БОРИСОВ: Вы на Олимпиаду не планируете?

Г.КОНЬШИНА: Нет. Я боюсь, что вряд ли я умещусь в поток желающих.

Д.БОРИСОВ: Ну как, можно хоть как-то…

Г.КОНЬШИНА: Если попутчиком пристроиться к кому-то…

Д.БОРИСОВ: Я вот собираюсь туда ехать. С другой стороны, я всегда уверен, что такие мероприятия, конечно же, да простят меня организаторы игр, продающие сейчас билеты, я уверен, что они продаются прекрасно, но надо смотреть по телевизору, потому что это, в первую очередь, не только праздник спорта, но и огромное телешоу, прекрасное. Мы понимаем, что увидеть вживую снятое при помощи сотен камер в HD-качестве…

Г.КОНЬШИНА: Я обязательно буду смотреть. Я обожаю хоккей, биатлон, это мои любимые виды спорта, хотя я стреляю очень плохо. Я до сих пор вспоминаю тот ужас в институте. Когда я училась в институте, у нас была очень серьезная подготовка, у нас была верховая езда и стрельба, и я помню, что стрельбу у нас преподавал настоящий военный, который совершенно не понимал, он мне говорил: «За что вас взяли в институт? Вы же совершенно не умеете стрелять». Потому что я однажды попала куда-то в восьмерку, а целилась в совершенно другую мишень.

Д.БОРИСОВ: Так здорово, знаете, я вот смотрю на вас и понимаю – стереотипное мышление-то работает, к вам такая огромная популярность и известность пришла, благодаря проекту «Большая разница».

Г.КОНЬШИНА: Ой-ей, огромная популярность – это вы поаккуратнее со словами.

Д.БОРИСОВ: Можно сказать, потому что, естественно, говорить, что… у меня есть традиция такая перед программой – мы собираемся с друзьями и у меня спрашивают, кто сегодня у тебя будет. Я говорю: «Сегодня у меня Галина Павловна Коньшина», «Большая разница».

Г.КОНЬШИНА: И что? Кто-нибудь знает?

Д.БОРИСОВ: Первый вопрос: «Это та, которая Тарасова?»

Г.КОНЬШИНА: Правда? вот удивили. Знаете, Дмитрий, я, конечно, читала стихи Евтушенко: «Людей неинтересных в мире нет, есть судьбы, как истории планет», но мне самой всегда интересно слушать академика Лихачева, Радзинского. Спасибо большое, что вы меня пригласили, мне просто лестно, честно скажу.

Д.БОРИСОВ: С другой стороны, не обидно ли вам, что вас в первую очередь знают как ваших героинь – как ту же Тарасову, как Розу Сябитову, даже как Хёрли из сериала «Остаться в живых»?

Г.КОНЬШИНА: Совсем не обидно, потому что вот такие у меня роли. В общем-то, в театре мне посчастливилось играть Елизавету Английскую и Екатерину нашу знаменитую матушку Всея Руси, ну, так получилось, что театр – это же очень маленькая аудитория. При всем том, что вроде как и восторги были, хотя бурные восторги не бывают долгими, я по себе знаю, что очень быстро забываешь, кто у тебя вызвал этот восторг. Ну вот, это была моя такая роль. Мне бы еще хотелось, чтобы зритель меня узнал, например, по роли из «Следственного комитета», был такой замечательный сериал по реальным событиям. Там две серии о том, как Евсюков расстрелял людей в супермаркете. А у меня были две серии – просто «Крестная мама». Они назывались «Королевство откатов», я играла генерал-майора ФСБ, женщину, которая до сих пор находится в местах не столь отдаленных. И она написана была как отрицательный герой. И вот, к моей чести, надо сказать, что она вызывала такое у людей… настолько мне удалось расположить к себе, что когда я приходила в магазин, мне говорили: «Какой следователь-то поддонок! Молодец, что вы его так размазали» и так далее. Так что я даже горжусь этой работой, что со мной очень редко бывает. Я все перемучиваюсь.

Д.БОРИСОВ: А ролями в «Большой разнице» не гордитесь? Тут очень интересно.

Г.КОНЬШИНА: Не могу сказать. Я вот сейчас пересматриваю – переделала бы все. Нет, ну нет никакой там гордости. Не знаю, получала какое-то удовольствие, есть какие-то удачи, я считаю, но не так много. Нет-нет.

Д.БОРИСОВ: А какой, по-вашему, процент в успехе занимает именно актерская работа, а какой сценарий и все остальное? Или у вас только импровизация?

Г.КОНЬШИНА: Много было моей импровизации, включая сценарии и тексты. Я, в общем, привыкла сама себе писать текст, и мне сложно с авторами. Особенно, мне кажется, авторы пародий не очень понимают природу того, что пишут. Надо как-то изнутри ее понять. И поэтому я люблю авторов, которые со мной соглашаются. Мне недавно, например, позвонили. Причем такая ситуация, что я 30 лет не была в родном городе, где я родилась, в Барнауле. И звонит человек и говорит: «Галина Павловна, вы знаете, эпизодик маленький, только вы можете сыграть, но это в Барнауле». Я говорю: «Боже мой, какое счастье! А что за сценарий?» Ну да, к сожалению, только маленький эпизодик. Проводница. А она так написана по-белому, что называется. Входит проводница, ребята там шутят. «Пока цветет папоротник» называется фильм, народное кино так называемое, потому что народ на него собирал деньги. И в самом деле, симпатичный получился такой мистический сериал. И там написана моя роль такими словами: «Ребята бузят, входит проводница и говорит: «Что за безобразие? Я сейчас позову бригадира поезда!» Я говорю авторам сценария и режиссерам: «Ребят, вы видели проводницу когда-нибудь, разговаривающую таким языком?» И предлагаю свой вариант. «Значит так, что это за Армагеддон? Чтоб сейчас гробовая тишина, а то щас бригадира поезда, и выгоню всех!» И получился такой обаятельнейший персонаж, который потом начинал и заканчивал весь фильм. Поэтому мне кажется, что иногда жизненные наблюдения помогают.

Д.БОРИСОВ: Все-таки комедийное амплуа ваше родное? Прямо вот самое-самое? Если вы даже из такого вроде нейтрального персонажа делаете в итоге комедийного?

Г.КОНЬШИНА: Ой, а там народ плакал. У меня в роли этой проводницы были такие эпизодики, что она была очень трогательной. Мне очень нравится жанр трагикомедии, жизнь наша такая, она трагикомична. И я люблю такие смешанные жанры. А комедию, конечно, я люблю, но я давно уже не видела хороших комедий. Мне кажется, что у нас как-то мало хорошо шутят, в основном комикуют. А я люблю комедию положения. Анекдоты я тоже люблю хорошие, но сколько раз можно посмеяться над анекдотом? Два, да? Если забыл. А вот комедию положений сколько угодно можно смотреть. Вспомните Пьера Ришара, Фюнеса я люблю больше, чем Ришара, Леонова. Вот комедия характеров и положений, итальянская комедия. Вот это мои любимые жанры. А потом, люди трудно живут. Надо, чтобы немножко посмеялись. У меня вот был такой эпизод в Чечне, когда ко мне подошла женщина после концерта, она полгода искала своего сына, сказала: «Спасибо вам, я за эти полгода впервые улыбнулась». И я подумала – ну слава богу. Ну тяжело мы живем. Я и сама знаю, что чувство юмора – иногда это анестезия сердцу. И потом, самый кратчайший путь к сердцу зрителя.

Д.БОРИСОВ: А что это был за концерт? Какие-то концерты, с которыми вы гастролируете?

Г.КОНЬШИНА: Это был 96-й год, когда Борис Николаевич Ельцин приехал, заключил мирный договор и сказал, что «Приедет большая группа артистов». И правда, там собрали такой большой список, но утром у самолета было три человека. Это была я, Ира Шведова и еще такой парень-бард Андрей Митрешин. И все. Остальные почему-то в этот день не поехали. Я потом слышала, что очень многие люди были в Чечне, но вот в той поездке, по обещанию Бориса Николаевича, были только мы втроем. И это было хорошо, потому что эта Ханкала там переходила из рук в руки, и нас могли спрятать и в БТР, и в вертолете. Это было для наших ребят, чтобы вроде как им полегче там жилось.

Д.БОРИСОВ: Дорогие друзья, можете к нам присоединяться, напомню номер для ваших смс. Самый короткий, как известно, номер в мире +7 985 9704545. Можете также использовать Твиттер-аккаунт Vyzvon. Ну и на сайте echo.msk.ru, как обычно, при помощи Сетевизора идет прямая аудио- и видеотрансляция нашего эфира, можете на Галину Коньшину посмотреть прямо сейчас. Она неимоверно обаятельная.

Г.КОНЬШИНА: Спасибо!

Д.БОРИСОВ: Не только послушайте, но и посмотрите.

Г.КОНЬШИНА: Вы меня прямо так «Галина Павловна». Помните, Маяковский написал: «У творчества нет отчества?» Я себя сразу чувствую Нонной Викторовной Мордюковой. Я недавно тоже выступала для ребят-студентов, и какой-то волнующийся молодой человек сказал: «Народная артистка Советского Союза», и я так за кулисами затрепетала. Народ обалдел, потому что Советского Союза уже давно нету.

Д.БОРИСОВ: Но вы заслуженная артистка России все-таки.

Г.КОНЬШИНА: Да.

Д.БОРИСОВ: Это тоже звание.

Г.КОНЬШИНА: Вроде как полковник, а «народная» - это уже, небось, маршал или генерал по иерархии.

Д.БОРИСОВ: Тут интересная деталь выяснилась. Если набрать «Галина Коньшина» в поисковой системе, выпадает тут же статья в Википедии, где, собственно, о вас, о вашей биографии четыре строчки. Хотя, в общем, в открытых источниках можно найти гораздо больше информации – интервью и так далее. Но отдельно прямо есть целый раздел – «Высказывания о ЛГБТ-сообществе», где написано, что «Галина Коньшина заявила, что отказалась бы от своего сына, не только если бы он сам родился MtF транссексуалом, но даже если бы сын женился на женщине, прошедшейхирургическую коррекцию пола». Что это за история такая?

Г.КОНЬШИНА: Вы знаете, шок у меня тоже был, когда я такое прочла, сама открыв Википедию. Было интересно. Просто был шок у меня. Я думаю – откуда же это высказывание-то вырвали, взяли из какого контекста? Потом стала думать, вспомнила, что на НТВ у Леонида Закашанского была какая-то передачка о людях… Но вопрос был там о толерантности, на что я сказала, что, в общем, мне кажется, что толерантность – это синоним равнодушия. Так, как-то мягко, деликатно. «А если бы вот ваш сын?» Я говорю: «Да вы бы видели моего сына! Он два метра ростом богатырь. А потом, я как-то никогда за ним не замечала таких пристрастий». По-моему, он нужные книжки в детстве читал, я ему, во всяком случае, читала. «Ну а если бы вот он женился?» Я говорю: «Выгнала бы обоих – пусть живут отдельно». Вот сказала я. Это все, что я сказала по этому поводу, абсолютно не высказываясь. У меня среди мои друзей есть замечательные талантливые люди, режиссеры, писатели, с которыми я дружу. Понимаете, какая история? Талант, он ведь как бородавка – сядет, на кого хочет. А я считаю, что надо общаться с интересными людьми. Я как-то прочитала, что общение с хорошими, интересными, талантливыми людьми входит в счет жизни. И поэтому мне абсолютно все равно, какой национальности человек или каких взглядов и позиций. Конечно, за мою маленькую жизнь у меня сформировалось и свое представление о прекрасном, и я счастливая женщина, у меня замечательный муж, я счастлива, я любима. Ну ради бога. Но меня поразила вообще эта надпись в Википедии.

Д.БОРИСОВ: Вы сказали, что вы читали сыну правильные книжки, поэтому он не мог бы… ну, там, строго говоря, выбрать какой-то другой путь. Вы действительно считаете, что это зависит от того, какие книжки читать?

Г.КОНЬШИНА: Нет, я думаю, что, конечно, во многом это воспитание. Ну как, мне кажется, что такой культ женщины. Может, это у нас так в семье скультивировано было, что он с детства хотел носить меня на руках, видя, как это делает его отец. Ну в самом деле, у нас культ женщины в доме, понимаете? Может, если бы он воспитывался в какой-то другой среде, бытие, по марксистским нашим понятиям, оно же определяет все-таки сознание, ничего с этим не сделаешь. А так – да, вот он как-то в детском саду, куда он ходил вместе с внучкой Высоцкого, однажды ко мне подходит какая-то пожилая дама и говорит: «вы знаете, Галина, Антоша так любит Володины песни, он нам тут устроил такой концерт!» Оказывается, это была Нина Максимовна, мама Владимира Семеновича. Я была поражена. Говорю: «Как? Где?» А Антоншка с детства обожал песни Высоцкого, причем меня поражало – все 85 куплетов, и «Канатчикова дача», еще не выговаривая все слова. Я помню, как он пел: «Помню, Клавка была, и подруга ее целовалась на кухне с обоями», имея в виду, что обои – это стены, оклеенные обоями. Ну да, культ такого вот воина. Помню, как он собрался в спецназ идти. Понимаете, ну не знаю, мне кажется, что, может, в силу воспитания такие у него представления о жизни. А потом, он рано женился. У него уже сын замечательный. В 19 лет уже как отец и муж…

Д.БОРИСОВ: Как и вы вышли замуж в 19 лет.

Г.КОНЬШИНА: Да-да.

Д.БОРИСОВ: Пошел по вашим стопам.

Г.КОНЬШИНА: Наверное, да. Просто он развелся несколько раньше. Я, прожив 18 лет, развелась в первый раз. А он немножко раньше.

Д.БОРИСОВ: 18 лет. Тут вас спрашивают, что такое женское счастье для вас. Вот эти 18 лет в браке – есть же такое расхожее мнение, что если рано девушка выходит замуж, то она лишается свободы. Как же так, вы всего себя сразу лишили, радости жизни?

Г.КОНЬШИНА: Радости жизни? Да ну что вы! Да в этом и была радость жизни. Потом, я была студентка из провинции, со своими представлениями о жизни. У меня был такой идеал семейное пары – Мейерхольд-Райх, Таиров-Коонен. Мой муж был режиссер, и поэтому я думала – вот оно, счастье-то, вот оно уже прямо близко. Сейчас у нас будет уже свой театр, сейчас он будет снимать меня в кино, день и ночь репетировали, потрясающие играли вещи. Поэтому – нет, я была влюблена, счастлива, много лет. И сама бы, наверное, никогда не решилась ни на какие разводы, если бы не его кризис среднего возраста.

Д.БОРИСОВ: То есть, строго говоря, изменил?

Г.КОНЬШИНА: Вы знаете, не могу сказать напрямую. Ничего там в жизни не сложилось. Может, и был какой-то повод. Он, конечно, старался меня оберегать от этого, чтобы я ничего подобного не узнала. Появилась какая-то дама, которая помогла ему театр создать, который мы создавали 18 лет. И как раз было все в то время, когда мы начинали строить уже свой театр, 75-й год, его было невозможно создать в Москве, не было таких условий. Мы придумывали какие-то пути – «гастрольный коллектив», еще что-то, где мы только не работали.

Д.БОРИСОВ: Первый ваш театр был при филармонии.

Г.КОНЬШИНА: Да, вот это и называлось «Театр маленький комедий», гастрольный коллектив. А репертуар там был такой, что сейчас ему позавидовал бы любой театр комедии. Уникальные совершенно французские комедии, которые перевел для нас потрясающий переводчик Альберт Тигранович Антонян, он родился в Париже и прожил там до 26 лет, потом решил вернуться в Россию. Такой Александр Дюма-отец. Потрясающий человек. И он привез уникальные вещи, которые поражали людей, причем самых разных. Мы, например, выступали в таких городах, как Буй, Чухлома. Боже мой, это надо было видеть, как начинался наш спектакль. Мы возили с собой все – декорации, освещение. И вот начинался наш французский спектакль с пьески, которая называлась «О Джоконде». Я лежала вся в пенных кружевах и говорила своему мужу: «Послушай, ради бога, проснись, мне приснился ужасный сон. Ты не представляешь себе – оказывается, Джоконда, которая в Лувре, это не подлинник, а фальшивка!» А муж говорил: «Ну а мне какая разница?» Такая французская мягкая комедия. Люди сидели в пальто, у них шел пар изо рта, и они, вы знаете, на это смотрели, как на инопланетян, наверное. А там была такая история: «Ах так, ты не хочешь? Ну все, я ушла к маме. Правильно сказала моя мама, что ты превратишь мой дом в грязный вертеп». «Так сказала твоя мама?!» Там такие французские проблемы. Я вот потом думала, почему же эти люди смотрели на какой-то другой мир, они, правда, приходили в меховых шапках, мы сами замерзали…

Д.БОРИСОВ: Переносились в другую реальность?

Г.КОНЬШИНА: Да. Я вспомнила, однажды я читала у Аксенова, он писал о каком-то местечке на Дальнем Востоке, как девчонки шхерили рыбу в каком-то рыболоведческом совхозе, стоя в этих кишках по горло, а вечером шли и смотрели «Парижские тайны» с Жаном Маре и все такое прочее. И вот мы, наверное, были такой же реальностью, только мы были не кино, а на сцене ее создавали. А залы были тогда – какие-то заброшенные церкви. Я, например, однажды спросила: «А туалет есть?» «А вот по жердочке сюда вот прямо». Как в прежние времена в Версале. По стенам и так далее. Поэтому это был какой-то очень творческий союз.

Д.БОРИСОВ: Но вы, я так понимаю, не сразу решились на то, чтобы завести ребенка при этом?

Г.КОНЬШИНА: Десять лет, да, отказывала себе в этом. Хотя неистребимая страсть к материнству. Я родилась в Сибири. Видимо, да. А ребеночек у меня седьмой. Могло бы быть семь.

Д.БОРИСОВ: Барнаул. А как вы вдруг оказались в Москве? Просто приехали?

Г.КОНЬШИНА: Поехала поступать в театральный институт. Причем дерзость была невероятная. Если бы сейчас мне вот этой дерзости… Боже мой, я пришла во МХАТ, думаю – надо посмотреть, кто ведет 4-й курс, фамилию. До сих пор как вчера, абсолютно. Алексеев, Пилявская, Карев. Думаю – Алексеев фамилия длинная, Пилявская баба, пойду к Кареву. Прихожу к секретарю, говорю: «Где я могу увидеть Карева?» Боже мой, она говорит: «Вам назначено?» Как в «Театральном романе» Булгакова. Да, говорю, назначено. А сама думаю – сейчас он выйдет, а я не знаю, кто он и что. «Александр Михайлович сейчас занят». Думаю – Александр Михайлович, хорошо. Через какое-то время выходит тоже такой… они так похожи с Альбертом Тиграновичем Антоняном – маленький коренастый человек. «Кто меня ждет, вы?» «Да. Я хотела бы к вам приехать поступать», а я приехала зимой заранее узнать, «вот вы мне можете сейчас заранее сказать, возьмете вы меня к себе на курс? Чего я буду зря ездить из Сибири, деньги тратить. Посмотрите, пожалуйста». Он говорит: «А кто вас ко мне послал?» Вот уж действительно. Я совершенно ни в чем не бывало говорю: «Никто». Конечно, он мне не поверил. Оказывается, он заведующий кафедрой актерского мастерства, один из руководителей МХАТ. Я ничего этого не знала. Вообще, просто пришла как дурра, с мороза, из Сибири. Как Фрося Бурлакова. Ну что вы, сейчас со всеми своими знаниями…

Д.БОРИСОВ: Но он же вам не сказал: «Приходите завтра».

Г.КОНЬШИНА: Нет, он стал меня слушать. А у меня же репертуар какой! Господи боже мой. Евтушенко «Братская ГЭС». Потом у меня был потрясающий рассказа Мопассана, где четыре было персонажа и четыре акцента. Женщина говорит одна с французским акцентом, вторая с английским, третья с немецким, и четвертый характер я придумала – русская баба. Это о том, как была у мужиков своя революция, и пора нам, женщинам, сделать свою. Благодаря этим четырем акцентам, характерности, я как-то везде очень нравилась. Потому что это уже была такая актерская, немножечко обезьянья природа. Но он оказался человек, как потом выяснилось, требовал мяса, крови. Он мне сказал: «Цветаеву, это все – не надо. Значит, так. Есенина, Пушкина». И вот я сделала – «Уж стол накрыт, давно пора, хозяйка ждет нетерпеливо, дверь отворилась, входит граф…» Так что Пушкин, Есенин. А когда я ему прочла, он мне вдруг говорит: «А вы знаете, вы мне очень понравились». Я в слезы и говорю: «Да что ж это такое! Я прихожу к человеку по делу, а он мне объясняется в любви!» Вы не представляете себе его шок.

Д.БОРИСОВ: Ну, судя по тому, что закончили вы ГИТИС в итоге, там не сложилось.

Г.КОНЬШИНА: Да, не сложилось. Я убежала от него. Потому что после экзамена он посадил меня на колени – царствие ему небесное – стал целовать и говорить: «Девочка моя, ты меня не бойся, потому что никогда ничего не будет, пока ты сама не захочешь». А я думаю – а я разве могу захотеть? И я испугалась и убежала. А в ГИТИСе уже закончились экзамены. Я пришла туда, посмотрела, кто там 4-й курс ведет. Это был Григорий Григорьевич Конский, знаменитый ГриГри, у которого училась потом моя педагог, Евгения Николаевна Козырева. Я пришла к нему и наврала с три короба, говорю, что я опоздала, в Сибири экзамены окончились поздно, возьмите меня! Он говорит: «Девочка моя, вот если бы ты сейчас пришла ко мне и сказала, как Ермолова, «Приди во твой чертог», и я бы тут же разрыдался, я бы тебя все равно не мог взять, потому что у меня 34 вместо 25-ти. Иди к Остальскому». Пошла к Остальскому, почитала свои стихи. В общем, Остальский меня взял. Зато Григорий Григорьевич при виде меня потом говорил: «Привет, Ермолова!»

Д.БОРИСОВ: Интересно, а как это устроено сейчас? Сейчас можно после экзаменов вот так вот зайти и сказать «Возьмите меня»?

Г.КОНЬШИНА: Я думаю, что можно, хотя тогда у нас были еще образовательные экзамены, я писала сочинение, сдавала историю и все, что тогда полагалось. Прошли только туры. Потому что потом, когда я в ГИТИСе стояла уже на коллоквиуме и у меня педагог спрашивает: «А где ваши документы?», я сказала: «Вы их потеряли?!» Не понимая, что она спрашивает, в каком вузе вы оставили свои документы. Я говорю: «Как где мои документы?!» Вообще, я чудаковатая. Потому как… ну ладно, бог с ним…

Д.БОРИСОВ: Давайте, давайте, это самое интересное.

Г.КОНЬШИНА: Во МХАТе, конечно, Александр Михайлович со мной носился, как с писаной торбой, он повел меня к Родомыслинскому.

Д.БОРИСОВ: Это было еще до приставания?

Г.КОНЬШИНА: Да. Не, ну это не было приставанием. Мне потом все мои педагоги говорили, да всех он сажает на колени. Ну убежала, испугалась. Не знаю, у меня бабушка была монахиней в Читинском монастыре, до 19-го года, пока не стали разгонять эти монастыри, и у меня было очень такое воспитание… Я при всех своих влюбленностях не могла себе представить какого-то такого…

Д.БОРИСОВ: Ну как, говорите, влюбчивая.

Г.КОНЬШИНА: Да, одна, сама с собою, рыдая в подушку, что вы! Помните, была такая замечательная Новелла Матвеева, «Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою». Что вы, я же была книжная барышня. Я научилась очень рано читать, лет в пять, и все, я погрузилась в этот мир книги. Причем я читала «Всадник без головы», «Прекрасная Маргарет», «Тайну двух океанов». Кончилось тем, что, научившись читать в пятилетнем возрасте, я была совершенно вся в книгах. Ко мне подходила бабушка, чтобы позвать меня есть, я говорила вот так вот: «А-а!» Мне уже в конце концов запретили читать все, кроме «Мурзилки», потому что нервы и все такое прочее. Абсолютно в мире книг.

Д.БОРИСОВ: Я люблю наших слушателей, которые любят детали – «Если бабушка монахиня, как же вы родились?»

Г.КОНЬШИНА: Она до 19-го года была монахиней, я же сказала. Разогнали монастыри, и бабушка ушла в мир. А вот, кстати, в монастырь она попала тоже очень интересно. Ее выдали замуж в 14-м году, буквально за несколько месяцев до Первой мировой войны, и ее мужа отправили на фронт, и он там погиб. А она должна была чью-то чужую люльку качать, которую повесили над головой какой-то сестры или еще кого-то. И вот она, не знаю, пешком ушла, что ли, в монастырь. Дело в том, что я точно даже не знаю места, где моя бабуля оказалась в этом Читинском монастыре. Но, судя по тому, что в мир она ушла в Сибири, видимо, там где-то неподалеку. Она была такая северянка. У меня вот одна бабушка южанка, другая северянка. Вот так вот все переплелось.

Д.БОРИСОВ: Южанка – это от которой цыганская кровь?

Г.КОНЬШИНА: Да. Они каким-то образом приехали из Испании, цыгане, оказались в Сибири. Не знаю, как. И прадед мой, англичанин, женился на красивой цыганке. И так вот как-то я получилась. С одной стороны северянка – та, которая монахиня, высокая, статная, а с другой стороны во мне южная эта кровь. Которая цыганка, она закончила Фиолетовую гимназию в Барнауле. В Барнауле была такая гимназия, которая называлась по цвету их платья. И бабушка была до конца жизни очень вся воспитанная, интеллигентная. Я помню, уже была куча внуков, детей и все такое прочее, и однажды она, устав шлепнула по попе одного из моих двоюродных братьев, а я дико удивилась, воскликнув: «Ах!», на что она мне сказала: «Да, Галочка, да, вот к каким мерам приходится прибегать». Читала она до конца жизни романы и все такое прочее.

Д.БОРИСОВ: Как у вас сейчас с театром?

Г.КОНЬШИНА: Никак. С театром у меня тишина. С друзьями детства перетерлась нить. Замечательная строчка Высоцкого, я не буду уже теперь рабом каких-то там надежд и не подчиняться идолам обмана. С театром, к сожалению, тишина.

Д.БОРИСОВ: И вы скучаете, судя по тому, что говорите «к сожалению».

Г.КОНЬШИНА: Да, я скучаю. Хотя это очень затратное дело, театр. Даже кино, и то попроще. Последний мой спектакль был французский, это была антрепризная постановка, замечательная комедия положений Марка Камалети, где такая вот ситуация, ну, моя любимая. Там четыре женщины дают одновременно объявления в газету, а я актриса, очень известная, но сейчас от скуки сдаю комнату одной девочке-музыкантше, другой – скульптору. И вот они все в один день, моя служанка, горничная дает объявление о том, что она хочет заниматься сексом, девочке-скульптору нужна модель типа Спартака, я даю объявление о том, чтобы сдать квартиру. И приходят люди по объявлениям. Те, кто приходит заниматься сексом, попадают ко мне, я сдаю квартиру. Вот это очень-очень смешная путаница, написанная замечательным французским комедиографом Марком Камалети. Этот спектакль имел большой и шумный успех, с аншлагами шел в Москве и в Питере.

Д.БОРИСОВ: Затратное дело – наверное, еще и энергозатратное?

Г.КОНЬШИНА: Да, потому что я там пела на французском языке и танцевала. Вот недавно я пересматривала запись – она пролетает, как одна минута, а сцена идет 45 минут. Но она такая, что зал вообще все время гогочет, лежит. Там очень сложные пластические перемещения. Поэтому – да, затратный физически спектакль. Иногда сердце требовало помощи какой-то.

Д.БОРИСОВ: Вот тут спрашивают по поводу ролей. Вы сказали, что гордитесь ролью в сериале «Следственный комитет», то есть в криминальном сериале.

Г.КОНЬШИНА: Да, а роль очень серьезная. Тут дело не в криминальном. Понимаете, там настолько глубокий человек, которого я играла, настолько неоднозначен этот персонаж…

Д.БОРИСОВ: Тут спрашивают, как вы удержались, чтобы и его не превратить тоже в комедийного персонажа.

Г.КОНЬШИНА: Не знаю. Мне кажется, просто я сама глубокий человек и пытаюсь понять биографию своего персонажа, и мне это удается. Я же Елизавету Английскую когда играла, тоже не много смеялись надо мной. И Екатерину II.

Д.БОРИСОВ: А в жизни улыбка для вас – это защитная реакция или что? Она всегда с вами?

Г.КОНЬШИНА: А вам кажется, что я много улыбаюсь, да?

Д.БОРИСОВ: Нет-нет, не много, в самый раз. Просто вот ваш образ такой же, как, сначала кажется, на экране – веселый, очень позитивный, положительный. Мне кажется, он в жизни тоже важен.

Г.КОНЬШИНА: Во-первых, мне многое кажется смешным. Ну не знаю, конечно. Вот недавно сидела на одном ток-шоу, и сидят две девочки – одна несет чушь и вторая несет чушь, причем такой вот, знаете, сформированный бред явно. И я, обращаясь к обеим, говорю: «Вам имя Роза ни о чем не говорит?» Тишина полная, и никто ничего не понял и серьезно смотрят. Я говорю: «По-моему, я в тему». Понимаете, потому что и одна говорит ни о чем, и другая ни о чем. И вот получается какая-то белиберда. Мне, например, кажется это смешным. Но смеялась я одна. Я поняла, что, в общем, не все угадывают юмор.

Д.БОРИСОВ: У вас был еще и телевизионный опыт – вы пробовали себя в качестве телеведущей.

Г.КОНЬШИНА: Да. Я не пробовала, я год работала, и у меня просто сначала вроде как мои редакторы удивлялись и все, а потом привыкли, меня благодарили и зрители, и участники.

Д.БОРИСОВ: Привыкали к вашей серьезности?

Г.КОНЬШИНА: Нет, что я пытаюсь найти юмор, казалось бы, там, где его нельзя найти. Ну представьте, у меня идет передача – какая-то учительница обратилась ко мне, что у нее…

Д.БОРИСОВ: Это было на канале «Доверие».

Г.КОНЬШИНА: Да, сложные дети и то-се. И кого-то из молодежи пригласили, чтобы поговорить о современном образовании. И я говорю: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь», цитирую Пушкина, говорю: «Ну, наверное, все знают, что это из «Евгения Онегина». Тишина. Хотя сидят молодые люди. Я заинтересованно говорю: «Ребят, ну это «Евгений Онегин», наверное, да? Что, не читали?» И дальше начинаю прикалываться: «Ну, Евгений Онегин – три карты, три карты, три карты. Как, графиня, старуха…» Я говорю: «Вы что, ребята, да это же детектив потрясающий, вы почитайте!» Это же ребята забили стрелку, друг друга чуть не поубивали. Да вы почитайте, вы же просто обалдеете от этого. А вообще, я вам советую – запишитесь в театральный коллектив, будете играть Чацкого, придется, хочешь, не хочешь, выучить какой-нибудь монолог. А вообще, хорошо бы, конечно, все книги выбросить да сжечь. Зачем они мешают? Есть компьютер, все». Да, находила как-то юмор, по-моему, в ненаходимом. Но вот у меня муж, например, и сам очень хорошо шутит, и еще и понимают юмор тоже, и это очень облегчает наши отношения. Потому что я замечаю, что иногда даже писатели, т.н. юмористы, с которыми мне приходится, не дай бог, пошутить, например, как-нибудь в адрес… не хочется называть имен, но я знаю, что может обидеться на несколько лет. Не все даже те, кто пишет юмор, понимают его. А я люблю человека с юмором. Для меня это удовольствием, счастье – общение вот с таким человеком.

Д.БОРИСОВ: Тут, конечно, сразу уточняют про мужа. Это уже второй муж?

Г.КОНЬШИНА: Да, второй. Мы уже 20 лет как в браке со вторым.

Д.БОРИСОВ: А, «мы уже», а то сначала, как «мужу 20 лет». Я просто уверен, что наши слушатели к таким элементам тоже восприимчивы. Вы сказали про «мой первый развод». Тут спрашивают – а что, был уже и второй?

Г.КОНЬШИНА: Нет, второго не было, ребята. Не дождетесь!

Д.БОРИСОВ: И дальше. Если возвращаться к «Большой разнице», тут же такая история – это сложнее, чем обычные роли, мне кажется, потому что играешь не каких-то исторических персонажей или выдуманных, а реальных живых людей, которые могут так же обидеться, как-то воспринять не так.

Г.КОНЬШИНА: Мне повезло. Не обижались.

Д.БОРИСОВ: Никто? Никогда?

Г.КОНЬШИНА: Никто, никогда. Вот начиная с тех первых моих встреч с Нонной Викторовной Мордюковой. Это были просто мои первые персонажи, с которыми я виделась. Меня очень пугали. У нее характер, конечно, очень сложный, и Моргунов, с которым мы вместе работали, говорил: «Увидит – убьет!» И однажды я увидела ее в зале Театра Эстрады. Она пришла с Юлианом на концерт, а я приготовилась выступить. Увидев ее, я припомнила слова Моргунова. Ну, я предварила свое выступление, сказала, что прежде чем начать свое выступление, я хотела бы рассказать о Шарле де Голле, который был очень известен своим остроумием, и однажды он пригласил к себе секретаря и спросил: «Скажите, отчего на меня перестали делать пародии? Может, я уже утратил свою популярность?» И потом сказала, что этот номер я хочу посвятить своей любимой артистке Нонне Викторовне Мордюковой. А у меня там такой текст: «Ох, молодая была, бесконтрольная, смолоду взялась за серьезные роли – то доярка, то свинарка, то вообще председатель колхоза, и вот так повелось – чуть что, Мордюкова, Мордюкова… Если где по сценарию вагон с рельсов сошел, его надо обратно поставить, кого на эту роль пригласят? Мордюкову! Когда кровь надо было сдавать, кто за всю съемочную группу пять литров сдал?..» В общем, вот такой вот текст. Потом подхожу к ней и говорю: «Нонна Викторовна, простите меня, пожалуйста, я вас ничем не обидела?» На что она мне ответила: «Ой, да что ты! Тут про меня один пародист (почему-то она назвала его пародистом, не знаю) сказал, что я шла по улице Горького, подошла к дереву и почесалась об него спиной». И потом мы с ней встретились в такой торжественной обстановке – нам Борис Николаевич Ельцин вручал награды, и я подошла к ней с бокалом шампанского и сказала: «Здравствуйте, Нонна Викторовна. Вы, наверное, меня и не помните». На что она сказала: «Почему не помню? Ты моим голосом разговариваешь». А с Татьяной Анатольевной я же давно знакома. Я же выходила на лед задолго до Заворотнюк и вела ее первое шоу ледовое, «Все звезды» называлось. И есть такой фильм «За кулисами Большой Разницы», где Татьяна Анатольевна меня благодарит за то, что я вела ее программу, и подарила мне роскошный бутыль, который я храню до сих пор.

Д.БОРИСОВ: Это было до пародии на нее?

Г.КОНЬШИНА: Конечно. Это был 79-й год.

Д.БОРИСОВ: Да, естественно. И потом, когда она увидела вас в роли себя…

Г.КОНЬШИНА: Да, благодарила, говорила, что все замечательно. В общем, 6:0.

Д.БОРИСОВ: А вот на месте Розы Сябитовой я бы, может, даже и обиделся.

Г.КОНЬШИНА: А вот представьте себе, мы с Розой Сябитовой играли в «Кто хочет стать миллионером?» вместе, выиграли 100 000. И она мне говорит: «Я раньше все вас боялась, думала – ой, не хочу встречаться, а теперь я тоже так говорю – А я хряпну!» Нет, и Роза не обижается. Мы теперь с ней друзья.

Д.БОРИСОВ: А кто из них ваша самая любимая? Или любимый? У вас там были и… Может, Эдвард Радзинский?

Г.КОНЬШИНА: Я очень люблю Вульфа, потому что мне очень нравится тот текст, который я придумала для него в своем спектакле «Мой будущий столетний юбилей», как он говорит обо мне. Он никогда обо мне не говорил, на самом деле, а тут вот я себе такой текст написала: «С этой актрисой я познакомился совсем недавно. Я был поражен, как неотразимы могли быть те роли, которые она не сыграла. Я думаю, что так же не сыграть их могла только Фаина Георгиевна Раневская. Очень жаль, что огромный пласт культуры выброшен ею на помойку вместе с ребенком, каким она до сих пор и является – капризным, непредсказуемым, что, в общем, и определило возможности ее драматизма и творческой биографии». В общем, много. Радзинского я очень люблю. Татьяна Анатольевна, конечно, персонаж родной, любимый.

Д.БОРИСОВ: Ну да, это персонаж, который сразу всплывает. А потом еще вспоминают прекрасную Елену Малышеву в вашем исполнении.

Г.КОНЬШИНА: Да, и Толстая была в нескольких вариантах. Мне очень нравится, где я разбивала бутылки об головы. «За ВДВ!» Ой, это очень интересная пародия была. Посмотрите, она есть в интернете.

Д.БОРИСОВ: Вас в обычной жизни интересует что-нибудь такое, далекое от…

Г.КОНЬШИНА: Очень. Звезды, астрономия, астрология. Очень интересует.

Д.БОРИСОВ: А политика, например?

Г.КОНЬШИНА: Политика? Нет, не интересует.

Д.БОРИСОВ: Совсем?

Г.КОНЬШИНА: Да.

Д.БОРИСОВ: Все, что происходит, как-то мимо вас? Вы даже не следите? Например, новость последних дней – освободили Михаила Ходорковского?

Г.КОНЬШИНА: Я очень рада. Мне жаль человека, который сидит в тюрьме. Я рада, что его освободили. Я послушала выступление нашего президента. Рада, что он позаботится о тех, кто ему пожаловался. Вот жалею, что мне не удалось задать ему вопрос.

Д.БОРИСОВ: А что бы вы спросили? На что-нибудь пожаловались бы?

Г.КОНЬШИНА: Да нет, даже и не знаю. Наверное, у него так много забот. К нему, как с богу. У меня и с богом, и с президентом отношения очень такие… Утром я просыпаюсь и говорю: «Доброе утро, боженька». Засыпая, как Ассоль, говорю: «Спокойной ночи, боженька». И я не хочу его тревожить своими просьбами. Я думаю, что президент и без меня… Я знаю, как трудно живут наши люди. Очень много же ведь я езжу по стране. Я была в Хабаровске с благотворительными концертами совсем недавно. Ну что вы, не знаю, я, мне кажется, не стала бы беспокоить его просьбами, потому что я знаю ребят, которые мне звонят, те, с которыми я встречалась в Афгане и в Чечне, у очень многих есть проблемы, нет квартир, еще что-то, и мне стыдно было бы обращаться с просьбами. Я счастлива, я занимаюсь своим любимым делом. Даже если бы, предположим… ну, в общем, у меня не всегда есть востребованность в работе, но когда она есть, то я счастлива. И еще иногда мне за это платят деньги. Представляете, какое счастье? Я всю жизнь мечтала выступать на сцене, и вот боженька так сделал, что я имею такую возможность. У меня замечательные дети, внуки, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. При том, что в нашей жизни все же артисты стремятся к вершинам, забывая о том, что вершина – не всегда Олимп, она может оказаться и Везувий. Слава богу, что я на полпути между Везувием и Олимпом.

Д.БОРИСОВ: Но вверх смотрите на звезды?

Г.КОНЬШИНА: Смотрю, смотрю, «и звезды слишком высоки, и высока за звезды плата». Я смотрю, да. Я Стрелец, все про себя знаю и про всех. Я очень серьезно отношусь гороскопу. Очень. Я этот маршрут читаю перед каждым Новым Годом. Я Стрелец, кентавр, целящийся в невидимое. Не агрессор, нет, но стрела есть. Правда…

Д.БОРИСОВ: Когда люди на полном серьезе говорят такое, мне страшно. Мне кажется, я попал в другое измерение.

Г.КОНЬШИНА: Ну, я не на таком уж серьезе, но я просто говорю – представляете, кентавр со стрелой. Но я мечтатель.

Д.БОРИСОВ: А прямо сбываются гороскопы?

Г.КОНЬШИНА: Ну, тот, которому я следую, Александра Викторовича Зараева, уже 15 лет, сбываются.

Д.БОРИСОВ: Неплохо.

Г.КОНЬШИНА: Да, 15 лет я по этому маршрутику. Если мне лететь, я смотрю, благоприятный ли космический период или нет. Вот так. Смотрю на звезды.

Д.БОРИСОВ: Это такой способ самообмана, наверное. Вы боитесь летать?

Г.КОНЬШИНА: Вы знаете, я вообще-то фаталист и верю в судьбу. Ну, вот в свете последних всяких разговоров о наших самолетах, о пилотах, конечно, я осторожна. Я присматриваюсь – благоприятный ли космический период.

Д.БОРИСОВ: Но если разговор о самолетах и пилотах, то при чем здесь космический период?

Г.КОНЬШИНА: А это влияет на технику. Да, если там какие-нибудь, то может быть затмение и у пилота, и у самолета. Техника и люди, мы, в общем, все живое. Чукча говорит, что и море человек, и дерево человек, и нерпа, однако, человек. Так что – мы все живое.

Д.БОРИСОВ: Кого бы вы спародировали, а вам до сих пор не дают?

Г.КОНЬШИНА: А кто мне может не дать? Я пародирую, кого хочу. Вы знаете, я, если увижу достойную для себя модель, сразу пародирую. Недавно тут был такой спектаклик, где надо было сыграть Раневскую, ну, я отказалась от этого проекта, но, в общем, мне было бы интересно над ним поработать. Потому что, мне кажется, я могла бы сыграть Раневскую. Пародию-то на нее сделать просто, на раз, а вот сыграть всю глубину, такого человека, который вот так вот смотрит на этот мир и при этом может так пошутить, что рядом никто не стоит.

Д.БОРИСОВ: Спасибо большое. Галина Коньшина, заслуженная артистка России, была сегодня в программе «Попутчики». Я – Дмитрий Борисов. В следующее воскресенье...

Г.КОНЬШИНА: На «Эхо», на «Эхо», мы долгое эхо друг друга!