Суть событий - 2021-08-06

О.Бычкова: 21

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

С выборов, конечно, надо начинать. До выборов осталось чуть больше месяца. И под выборы про эти более-менее как-то все определилось. Определилось, что задача заключается в том, чтобы это не были выборы. Вот я бы определил это так. Потому что люди, которые управляют этими выборами, они, во-первых, очень кичатся тем, что они это делают, что они именно управляют. А, во-вторых, они делают это таким образом, чтобы с этих выборов снять тех и там, кто и где может создать реальную конкуренцию тем назначенцам от власти, которые на эти выборы выдвинуты в административном порядке.

Мы говорили много раз, и я продолжаю придерживаться этой точки зрения, что основной смысл этих выборов заключается не в том, чтобы создать какую-то особенную Государственную думу, а в том, чтобы устроить чемпионат среди чиновников, среди функционеров государства среди преданных холуев престола. Проходит чемпионат по преданности. Устроить чемпионат по тому, что они называют эффективностью, а, в действительности является искусством — я не знаю, я даже еще не придумал это слово, от слово «держиморда» — искусство держимордства. Вот это то, в чем, собственно, они соревнуются. Кому удалось больше удалить НРЗБ и создать самую чистую, самую очевидную, самую беспроигрышную среду.

Шутки шутками, но это будет та самая дума, между прочим, которая получится во время этого чемпионата — это все время надо держать в голове — шутки шутками, но это будет та самая дума, которая будет законодательствовать в 24-м году. 24-й год — это не тот год, как, может быть, вы подумали, когда Владимир Путин покинет президентское кресло, а это тот год, когда ему надо будет как-то членораздельно объяснить тот факт, что он остается в этом кресле.

Он сделал уже для этого многое. Он для этого уже, по существу демонтировал российскую конституционную систему, провел в прошлом году абсолютно беззаконное голосование, когда одни голосованием было утверждено более 200 поправок в Конституцию. Но, тем не менее, в 24-м году нужно будет это реализовать, нужно будет законодательно описать эту ситуацию, в которой он, как совершенно ни в чем ни бывало, вопреки Конституции на тот момент, когда он появился в президентском кресле, остается в этом кресле. Он несомненно, останется, если не вмешаются какие-то физиологические обстоятельства, не имеющие никакого отношения к политике, а имеющие отношение просто к, я бы сказал, техническому состоянию организма. Это единственное, что может изменить эти планы.

Разумеется, анатомизировать тут нечего и рассчитывать и расчислять здесь нечего. Что произойдет, то произойдет, чего не произойдет, того не произойдет. Тут нет никакого поля для рассуждений.

Вот в этот момент эта Дума будет оформлять те решения, которые будут необходимы для голосования в 24-м году, для удаления кандидатов, для удаления наблюдателей, для принципиального избавления всего этого избирательного механизма от необходимости что-нибудь считать. Потому что, в общем, конечно, люди, которые занимаются выборами, они создают ситуацию, в которой считать им ничего не нужно. Они могут записать те результаты, которые, считаются ими целесообразными. И эта вся история с засовыванием бюллетеней в урны, выниманием бюллетеней из урны, она в этой ситуации совершенно лишняя. Спустили норматив, сколько должно получиться — ну, вот столько должно получиться. А причем здесь все эти бумаги, все эти люди, которые ходят туда-сюда, ставят какие-то подписи в каких-то книгах. Это совершенно лишние финтифлюшки, какой-то орнамент на этом избирательном рисунке, очень ясном и простом изначально.

Вот смотрите, интересная история, которая просто показывает уровень дискуссии на эту тему, которая показывает уровень разговора. Это история про наблюдение. Она мне кажется, чрезвычайно показательной. Конечно, что называется, снявши голову, по волосам не плачут. С тех пор, как стало понять, что с этих выборов можно снимать абсолютно кого угодно произвольно во внесудебной порядке просто документом, присланным в избирательную комиссию из прокуратуры. Так это выглядит и так, между прочим, это объясняет Элла Памфилова, глава этой еще одной ветви российской власти в интервью на «Эхе Москвы», когда Алексей Венедиктов стал ее спрашивать о том, что происходит с людьми, которых снимают с выборов. В качестве примера он, по-моему, говорил о Грудинине. И та стала говорить, что прислали бумагу из прокуратуры, вот и все. Не из суда прислали судебное решение, нет — прислали бумагу из прокуратуры. Механизм подготовки этой бумаги абсолютно неясен. Кто тот человек, который писал эту бумагу, на основании чего он писал эту бумагу. Эту бумагу, которая, по существу, является предписанием для ЦИКа снять кандидата.

И Панфилова говорит об этом, как о чем-то совершенно естественном и правильном. Ну как? Нам прислали бумагу из прокуратуру, а, собственно, какие к нам претензии, какие вопросы? Бумага — вот. Я же не выдумываю. Нам прислали бумагу — я исполняю.

С.Пархоменко: Та дума, которая начнет работать этой осенью, не будет самостоятельным органом власти

Между тем задача ЦИКа, их, собственно, две. Одна задача сугубо регистрационная: нужно собрать вместе и собрать в столбик всех, кто участвует в выборах. Потом оформить это в избирательный бюллетень. Потом посчитать голоса, которые по этому избирательному бюллетеню были поданы — вот это все в совокупности одна задача.

Вторая задача — следить за соблюдением прав граждан. У граждан есть два комплекта прав. Права связаны с тем, как граждане выбирают, как они собственно, активно участвуют, то есть активное избирательное право в выборах. Как они узнают о кандидатах, как они принимают решения свободно или несвободно, имеют доступ к избирательному участку. Как им гарантируется их неприкосновенность, неприкосновенность секрета их голоса, правильность подсчета их голоса — вот это все комплекс активных избирательных прав, комплекс гарантий активных избирательных прав.

Есть второй комплект — это комплекс пассивных избирательных прав: как люди могут сами участвовать в выборах в качестве кандидата. Что при этом гарантируется, что обещано, что в отношении них соблюдено, что изъято, какие существуют ограничения и так далее. За законностью этого должна следить ЦИК. Она следит за другим. Она следит за тем, чтобы исполнить бумагу, которую ей прислали, называет ее законом — вот это интересно, что Памфилова начинает разговор со слова «Закон», — говорит она. Там даже фраза у нее так интересно построена, такое вот назывное предложение, без сказуемого: «Закон». Она делает паузу, потом объясняет, в чем, по ее мнению закон. А закон по ее мнению в том, что ей прислали бумагу. Это не закон, это произвол. Закон — это Конституция, которая пишет по-прежнему после всех этих ужасных поправок, что в России выборы равные, тайные и так далее, и что существует очень небольшой список мотивов, по которым человек может быть лишен пассивного избирательного права. Ну, например, против него должен вступить в силу судебный приговор.

Дальше начинаются разные варианты, какого рода судебный приговор. И со многими из этих вариантов мы не можем согласиться: они бесчеловечны. Это, например, история с большим списком статей, по которым человек поражается в своих избирательных правах на несколько лет вперед. Но, во всяком случае, там есть судебный приговор. А значит, есть возможность его оспорить хотя бы в международном суде пока еще, и продемонстрировать его беззаконность, соответственно, беззаконность последствий этого приговора.

Но в случае с людьми, о которых мы говорим последнее время — с Яшиным, со Шлосбергом, с Вишневским в Петербургу, с этим самым Грудининым, — речь не идет ни о каких приговорах. Речь идет о беззаконных произвольных решениях какого-то чиновника, имени которого мы чаще всего не знаем, мы не знаем, кто тот, который нам указывает, кто тот, который написал это решение.

Таким образом, образуется орган власти в России, как нас пытаются в этом убедить. Нет, это не будет орган власти. Это в свою очередь будет орган регистрации чужих решений, чужих бумаг. И главное в формировании этого органа — это вот эта процедура соревнования, соперничества чиновника за звание самого молодцеватого, самого услужливого, самого холуйствующего и исполнившего наиболее точным образом, наиболее инициативным образом волю начальника, который велел все это расчистить.

И вот сюжет, который мне кажется интересным, — это сюжет о видеонаблюдении. Что говорит Панфилова по этому поводу? «Несу полную ответственность за это»,— говорит она в этом же интервью «Эху Москвы». Я цитирую дословный текст, расшифровку того, что она сказала. «Пандемия у нас много чего отняла. Самое страшное, что отняла жизни людей. И во всех страна во всем мире в самых разных сферах те или иные ограничения, естественно, что-то мы тоже в стране и у нас много ограничений и во всем мире…». В общем началась эта бессмысленная песня про «во всех странах».

Нет, ни в какой стране мира, где власть происходит из избирательной урны, чиновник не имел бы права вслух произнести такую ахинею. Ни в одной стране мира человек не может объяснить пандемийными ограничениями тот факт, что снятое уже видео — то есть деньги на изготовление этого видео потрачены, деньги на закачку этого видео от того места, где оно, собственно, образовалось внутри видеокамер, на сервер, где оно хранится, уже потрачены. Коммуникационные связи проложены. Эта связь обеспечена. Технически все это обслужено, вся цепочка уже смонтирована от видеокамеры до сервера, где хранятся эти видеозаписи и что промежуточное между ними — провода, все эти узловые центры связи, вся эта ретрансляция — все это сделано.

Теперь осталось совершенно бесплатное действие — нажать на кнопку, с тем, чтобы позволить мне и вам видеть это видео. Это не стоит ничего. Еще раз: это не стоит ничего. Слова о том, что на это потрачены какие-то лишние деньги — ложь, просто ложь и все. Логика там такая. Вот мы из-за пандемии вынуждены были раздвинуть выборы на три дня, чтобы не собирать одновременно на участке много народу. Значит, надо снимать три дня, надо транслировать три дня. Значит, вы три дня будете смотреть. Вот во всей этой цепочке денег стоит всё, кроме последнего. Функционирование трехдневное избирательных участков стоит колоссальных денег. Организация голосования и обеспечение голосования в течение этих трех дней стоит колоссальных денег. Видеосъемка в течение трех дней стоит колоссальных денег. Хранение этого видеоматериала, накопившегося за три дня, за 72 часа стоит колоссальных денег.

С.Пархоменко: Элла Александровна Памфилова — организатор репрессий

А вот демонстрация его зрителю не стоит ничего. Тем не менее, отменяется именно это последнее, потому что Элла Памфилова и люди, которые приказали ей нести эту ахинею, цинично намерены скрывать за пандемическими ограничениями, и, как сама сказала Элла Памфилова, жизнями людей, отнятыми, цинично, бессовестно скрывают свое намерение предотвратить разоблачение тех злоупотреблений, которые на этих выборах будут происходить.

Я думаю, что это часть общей технологии, разработанной на протяжении последних полутора лет, с тех пор, как выяснилось, что есть замечательный предлог, оговариваясь пандемией, оговариваясь жизнями людей, оговариваясь желанием снизить риск и так далее, принять любое решение, которое ограничивает любые права.

Интересно, что это приводит к такому искажению, когда люди, которые хотели бы отстаивать эти права, они направляют свои усилия против самих антиэпидемических мер. Условно говоря, есть распоряжение — не решаюсь назвать это законом — штрафовать того, кто появился в метро без перчаток. Еще недавно это действовало в Москве. Сейчас, по-моему, это отменили, но еще недавно это время от времени происходило. Фактически любого здорового человека, потому что никто не носит перчаток в метро уже на протяжении многих месяцев, можно было остановить и оштрафовать.

Это событие состоит из двух частей. Часть первая: распоряжение носить перчатки. Часть вторая: распоряжение штрафовать за их отсутствие. Воевать надо со второй частью. Вообще, кто хочет — носит перчатки, кто не хочет, не носит перчатки. Личное дело каждого. Та же история с масками и всем остальным. Я лично считаю, что маски нужны, а перчатки нет. Ну, я и ношу маску, а перчатки не ношу. Вопрос заключается в другом — в праве полицейского подойти и оштрафовать в том, кто это право ему предоставил. Вот ровно так же происходит и со всеми остальными ограничениями. Сами по себе ограничения бывают вполне разумными. Сами по себе ограничения бывают вполне объяснимыми, довольно часто являются объяснимыми и довольно часто являются эффективными. Это доказано относительно масок. Это доказано относительно того, что смешным образом называется социальной дистанцией и так далее. Но из этого вытекает некоторая возможность избирательным образом произвольно лишать людей некоторых прав, наказывать их за несовершенное преступление и штрафовать.

В Москве сегодня разрешены, по существу, любые мероприятия. Можно ходить в ресторан, можно пользоваться общественным транспортом, можно собираться вместе. Не существует никаких ограничений. Можно праздновать дни рождения, можно набиваться в большой супермаркет, можно ездить вшестером в автомобиле, если там достаточно количество кресел. Все можно. Нельзя только две вещи, как мы знаем — устраивать уличных политических акций, митингов, демонстраций, маршей, шествий, пикетирований, включая одиночные пикетирования. Потому что именно это попадает под последние соблюдаемые эпидемические ограничения.

И именно это создает возможность штрафовать, лишать прав, в том числе, самого главного — на свободу, права на полноценную жизнь, право на информацию, право на общение, право на коммуникации. Это то, что происходит сегодня с людьми, которые оказались под домашними арестами и которые получили сроки по этому так называемому «карантинному делу». И эти суды продолжаются. Они получают все новые и новые сроки.

Так вот на основе реально происходящей эпидемии, на основе реально существующих, определенных наукой, определенных медициной антиэпидемических мер возникла практика нарушения прав человека, практика произвольного решения людей, их по существу, права на полноценную жизнь.

Кто виноват в этом — врачи, которые это придумали? Эпидемиологи, которые дал эти рекомендации? Или политики, которые цинично использовали эти рекомендации? Вот удивительным образом даже в самых иногда каких-то аналитических головах людей, которые, в общем, хорошо соображают, как все устроено в жизни, эти вещи меняются местами. И мы видим протест против ограничений, а не протест против злоупотреблений, построенных на этих ограничениях. Важная вещь. Важная для понимания того, как кто действует в этих условиях. Важная для того, чтобы оценивать, кто в этих историях злодей. Тот, кто лишает прав, а не тот, кто выдумывает какие-то правила поведения в сложных условиях.

Вот этот год, это лето оказалось невероятно сложным для Европы с точки зрения климата и, следовательно с точки зрения лесных пожаров. Я тут сам несколько недель тому назад оказался в центре зоны лесного пожара. Это очень страшно, скажу я вам. И теперь, когда я читаю о тех пожарах, которые происходят в Турции или Греции, в России, и в целом ряде других стран, я хорошо себе представляю, как это устроено.

С.Пархоменко: Мы видим протест против ограничений, а не протест против злоупотреблений, построенных на этих ограничениях

Вот у этих пожаров и у борьбы с пожарами есть две стороны. Одна сторона — это правило предотвращения этих пожаров. Нельзя курить в лесу. Нельзя разводить огонь, костры и прочее. Нельзя жарить шашлык на природе. Нельзя пользоваться какими-то приборами, механизмами, устройствами, которые могут производить искры, которые могут создать условия для воспламенения какого-нибудь топлива. Это ограничения.

А теперь представьте себе, что существует система наказаний за исполнение или неисполнение этих ограничений. И вдруг оказалось бы, что эта система предполагает какую-то политическую мотивировку. Тем, кто курит в лесу, полагается штраф. Но тем, кто курит в лесу и организует шествия и демонстрации, полагается тюрьмы. Почему? Потому что мы боремся с лесным пожаром. Вот примерно так бы это выглядело, если была применена та же логика, которая применяется здесь. Я не зря же так застрял на этой истории. Потому что я читаю очень много разговоров про это. И у огромного количество людей, которые переносят свой гнев, свое возмущение на тех, кто борется с эпидемией, а не тех, кто под видом борьбы с эпидемией организует репрессии.

Вот Элла Александровна Памфилова — организатор репрессий. Репрессии, они имеют разные формы. Иногда репрессии — это когда расстреливают, иногда — когда сажают в тюрьму. Иногда репрессии, когда лишают разного рода прав. А иногда репрессии — когда лишают избирательных прав тех, кто избирает и тех, кто хочет быть избранным. Это тоже репрессии. Это тоже нарушение закона, носящее массовый характер.

Остался месяц до того дня, как эти репрессии будут реализованы. Пока они реализованы в части допуска к выборам, а в остальном подготовлены, заряжены, так сказать. Через месяц это будет реализовано, и через месяц мы это увидим своими глазами. И через месяц покажется, что есть какое-то количество людей больше или меньше, которые хотели бы против этого лишения прав протестовать, хотели бы не пропустить этого момента и не простить лишения их избирательных прав.

О.Бычкова

НОВОСТИ

О.Бычкова: 21

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

О.Бычкова

С.Пархоменко

Я хотел бы перейти к другому сюжету, о котором шла речь, в том числе и в новостях, о которых только что слышали. Окончательно оформлена судебным решением история про экстремистский характер штабов Навального и ФБК (организации признаны Минюстом иноагентами и экстремистскими; запрещены на территории РФ). Следовательно, наступают последствия для людей, которые когда-либо раньше, до того, как это решение было принято, может быть, за много лет, как это решение было принято. ФБК существует уже много лет. Штабы Навального были созданы на предыдущих президентских выборах. И теперь задним числом этот закон поражает всех тех, кто когда-либо имел контакты с этими организациями или кого захотят обвинить в том, что они имели контакты с этими организациями. Потому что ведь, по существу, обвинить можно любого из нас. Любому из нас можно сказать: «Вы писали о них. А если мы не можем найти, что вы писали о них, значит, вы читали о них. Докажите, что вы о них никогда не читали, что вас никогда не интересовали их действия, их тексты, их видео. Докажите, что вы никогда не смотрели этого. Докажите, что вы никогда не думали об этом, докажите, что вы никогда не рассказывали об этом за семейным столом. Продемонстрируйте, что вы не имеете к этому никакого отношения. Вот то, что становится постепенно практикой в Россииэ

Я прочел сегодня большой, обстоятельный текст, написанный Павлом Чиковым, главой правозащитной организации «Агора» о том, условно говоря, как обезопасить себя от каких-то обвинений, связанных с тем, что вы имели отношение будто бы к нежелательным организациям и к экстремистским организациям таки, вроде ФБК.

С.Пархоменко: У журналистов отнимут всего только работу. Они, хорошие профессионалы, найдут ее. А у нас отнимают право знать

О.Бычкова

С.Пархоменко

И вот Павел Чиков объясняет, что нужно сделать для того, чтобы удалить из ваших социальных сетей, из ваших аккаунтов в Фейсбуке, ВКонтакте, в Твиттере, Инстаграме всякие упоминания, цитаты и так далее. Это действие закона, которое совершенно невообразимо с точки зрения закона. Это обратное действие закона в массовом масштабе. Речь идет уже теперь не только о праве людей избираться, где обратное действие закона — мы с вами уже говорили об этом в предыдущих моих программах, да вы и сами это знаете, — что обратное действие закона заведомо, открыто прописано в тексте закона. Это касается даже тех, кто несколько лет тому назад имел отношение к этим экстремистским организациям.

Но речь идет просто об упоминаниях, о любых формах контактов. Вот сейчас приближается момент, когда одного из самых удивительных, самых мужественных и самых самоотверженных людей в России Игоря Каляпина, создателя знаменитого «Комитета против пыток»…(признан Минюстом иностранным агентом) Вы помните, может быть, историю о том, как Игорь Каляпин работал в Чечне и пытался там вмешаться в ситуацию с массовым применением пыток и как он там был принят, как на него там нападали, как над ним издевались. И вы помните, какие ужасные видео нападений на него.

Игорь Каляпин вообще-то живет в Нижнем Новогороде. Он оттуда происходит, там продолжает быть и там продолжает организовывать работу своей замечательной организации, с которой я много раз имел дело, много раз разговаривал с этим человеком. Это, я бы сказал, совершенно наш с вами выдающийся соотечественник, которого мы должны будем долго помнить и о котором будем долго говорить и о его работе. Он жив-здоров, его работа продолжается.

Но выяснилось, что в 2017 году он получил премию от одной чешской организации правозащитной под называнием «Человек в беде», которая занимается сходными вещами с ним, с Каляпиным, с «Комитетом против пыток». Эта организация в 2019 году, через два года после того, как Игорь Каляпин получил от нее премию, была объявлена здесь, в России была объявлена нежелательной. И теперь Каляпина собираются судить, в во всяком случае, есть люди, которые требуют этого. И чрезвычайно велика вероятность, что этим требованиям будет дан ход. И сейчас Каляпина собираются судить за связь с этой организацией. Это как бы два раза обратный ход этого закона. Он оказывается, дважды ретроспективный.

Одно обратное действие этого закона касается того, что сегодня в 2021 году человека собираются судить за то, что произошло в 2019 году, когда эта организация была объявлена нежелательной. Тогда, в тогда в 2019 году не существовало никакой ответственности за контакт с этой организацией даже после того, как она была объявлена нежелательной. Никакой уголовной ответственности. Никто не обязан был уничтожать всякие следы контакта с этой организацией. Прошло два года, и это оказалось частью этого обвинения. Но есть еще второе обратное действие этого закон, что, оказывается, сам этот контакт произошел еще за два года, как эта организация была объявлена нежелательной, в 2017 году. Тогда, в 2017 году никто не мог предвидеть, что этот режим нежелательной организации будет применен к этой чешской НКО под названием «Человек в беде».

Тем не менее сегодняшний российский правоохранитель, а на самом деле сегодняшний каратель готов воспользоваться этим предлогом, этой цепочкой из двух совершенно невозможных для закона обратных действий воспользоваться для того, чтобы создать неприятности, чтобы осложнить жизнь, чтобы лишить прав, в конечном итоге человека, который играет чрезвычайную роль в нашей сегодняшней жизни, создал невероятно серьезную и важную организацию «Комитет против пыток», является, если это кому-то важно, членом Совета по правам человека, хотя, на мой взгляд, эта организация перестала играть хоть какую-то роль хоть в чем-нибудь с тех пор, как из нее вычистили некоторое количество громко звучащих людей и с тех пор, как во главе нее посадили человека, который, мне кажется, меньше всего подходит или предназначен для того заниматься правами человека. Он просто верный слуга этой власти, готовый может быть на все, более-менее на любых условиях.

Тем не менее, Каляпин — член этой официальной организации. Это звучит немножко смешно теперь, но, тем не менее, это факт. Собственно, может быть, это, но в меньшем масштабе произойдет теперь с каждым из тех, кто активно участвует в работе разных социальных сетей, кто ведет свои блоки, свои аккаунты в Фейсбуке, ВКонтакте, в Инстаграме. в Твиттере, в разных прочих конгломератах блогов. Потому что предполагается, что теперь будут удалены упоминания задним числом. Нужно теперь, в принципе, всякому человека, который хотел бы снизить риск такого роде преследования, заниматься тем, чтобы выковыривать поштучно из своих прежних постов, из своих ранних сообщений какие-то упоминания, а уж, тем более, ссылки, а уж, тем более, цитаты, а уж, тем более, какие-то одобрительные мнения по поводу вот этих организаций.

С.Пархоменко: Люди, которые занимаются выборами, они создают ситуацию, в которой считать ничего не нужно

Я не сомневаюсь, что тенденция заключается в том, что в ближайшее время это же будет распространено и на иностранных агентов. И разговоры о том, что статус иностранного агента — это просто необходимость сдавать какую-то отчетность, и, кажется, упоминать об источнике публичного сообщения «Вот это сообщение подготовлено или распространено иностранным агентом». Только и всего. Это становится все больше и больше ложью и будет все большей ложью завтра. Мне это абсолютно очевидно, потому что так устроена логика российского законодательства сегодня. И так устроены те команды, которые российский законодатель получает от своего начальства.

Та дума, которая начнет работать этой осенью по результатам выборов, которые произойдут через месяц, эта дума не будет самостоятельным органом власти. Она не будет никаким органом власти. Она будет органом администрации президента, будет получать указания и исполнять эти указания. Логика этих указаний вот такая. Штука заключается не только в том, чтобы осложнить как можно большему числу разного рода самостоятельно действующих организаций — наказывают-то за что? за самостоятельность. Речь ведь ведет о чем? О людях, которые хотели бы работать бесконтрольно, на свой страх и риск, под свою собственную ответственность. Вот эти людей пытаются заставить молчать, прекратить свою профессиональную деятельность, закрыть свои медиа или свои ассоциации, коллаборации, НКО и так далее за факт их самостоятельных действий, по существу — это их прегрешение.

Так вот задача заключается не только в этом, но и в том, чтобы вычеркнуть их из общего. Это уже совершеннейший 84-й год Оруэлла. Это абсолютная работа по фильтрации истории.

О.Бычкова

С.Пархоменко

Как сейчас помню, статья про Берингов пролив. Оказалась огромная, многостраничная, потому что она замещала собою статью про Лаврентия Берию, которую предлагалось удалить из энциклопедии. Таких случаев было немало, такие случаи были и со школьными учебниками, когда ученикам предлагалось открыть страницу такую-то и аккуратно чернилами замазать такой-то портрет, вычеркнуть такое-то имя из текста. И учителя делали это, надо сказать, отдавали команды ученикам, а ученики подчинялись им. Это наше с вами прошлое, это жизнь наших с вам родителей или бабушек и дедушек. Расспросите, у кого живы, они расскажут про это. А вы им в ответ расскажете про то, как это происходит сегодня. Только это происходит с социальными сетями, это происходит с электронной информацией, бесплотной, безбумажной. Предлагается удалить упоминание в прошлом. Однако мы видим тенденцию, когда мы пытаемся понять, а то, собственно, предлагается вычистить, чье существование предлагается аннулировать так, как будто этого никогда не было.

Кто эти люди, которых государство объявило до такой степени своими врагами, что хотело бы искоренить даже память о них, даже информацию о том, что они делали в прошлом, до того, как они были объявлены врагами. Отчасти это расследовательские медиа. Они объединены тем, что они сообщали новости в не фильтрованном виде, и они организовывали расследования. Расследование — вещь сложная, но, во всяком случае, они занимались тем, что называлось информационными жанрами в журналистике. Они делали интервью, делали репортажи, они ездили куда-то на месте, фотографировали, описывали, что обнаружили там, на месте и приносили это на свои страницы или сайты для того, чтобы мы с вами могли это прочесть. Автора размышлятельных колонок, они в этом смысле гораздо менее опасны для государства. Государство с удовольствием соглашается мириться с их существованием.

С.Пархоменко: Шутки шутками, но это будет та самая дума, которая будет законодательствовать в 24-м году

А вот эти информационные жанры — это вещь смертельно для такого коррумпированного, прежде всего, государства, вещь смертельно опасная. Поэтому борьба с этими информационными жанрами в журналистике есть, по существу, и это совершенно отчетливо видно, попытка сокрытия преступления. Это, собственно, деятельность, направленная на сокрытие преступления, если мы считаем преступлением, например, коррупцию, если мы считаем преступлением расхищение государственной казны, если мы считаем преступлением организацию разного рода преступных сообществ, действующих, как на территории России, так и за ее пределами и принимающих участие в разного рода международных конфликтах, отторгающих куски чужой территории, разжигающей войну на прилегающих к территориях. Это ведь все преступления. И борьба идет с теми, кто раскрывает преступления. В том числе, речь идет, в частности о том, что постепенно государство начинает все больше осознавать как своих врагов международные журналистские организации, объединяющих всякого рода расследования. Я уже предостаточно читал в разного рода поварских помойках — я бы так обозначил…

О.Бычкова

С.Пархоменко

Я уж не говорю о том, что время от времени происходят какие-то конференции, съезды и так далее, вручаются разные премии, устанавливаются лучшие по профессии. Вот эти организации, например, включая «Репортеров без границ». Эти организации тоже начинают осознаваться Российским государством как враги. Я думаю, что мы должны ждать объявления их нежелательными на территории России в ближайшее время.

Так что, по существу, на наших глазах происходит сокрытие преступлений, происходит борьба государство за то, чтобы остаться безнаказанным и уничтожить улики, а также людей, которые умеют добывать эти улики. Вот так это устроено сегодня в России.

Что дальше? И это вопрос, который я получаю все чаще и чаще. Что же мы будем делать дальше? Интересный вопрос, особенно если задуматься над тем, кто в этой ситуации мы. Мы, журналисты, будем делать дальше? Или мы, публика, мы, читатели будем делать дальше? Важнейший критерий для правильного понимания ситуации, для интерпретации того, что получилось с российскими медиа, заключается в том, что разумные люди должны прекратить оценивать эти проблемы, которые возникают у журналистов и у медиа как проблемы. Эти проблемы возникают не у них. Тот факт, что несколько десятков человек, работавших еще вчера в организациях, так или иначе, связанных именем Михаила Ходорковского — вы об этом слышали в предыдущем часе здесь, в эфире «Эхо Москвы». «МБХ медиа», «Открытые медиа», я знаю многих людей, которые там работают. Я знаю и много лет работал вместе, бок о бок с главным редактором «МБХ медиа» Вероникой Куыцлло, одним из лучших редакторов и организаторов редакционного дела, какие только существуют в России. Она прошла потрясающий профессиональный путь, работая в «Коммерсанте», руководя вместе с Максимом Ковальским, журналом «Коммерсантъ Власть». и прочее. Это, действительно, выдающийся российский медиаменеджер. Она получила запрет на профессию. Люди, которые работают с ней, получил запрет на профессию.

Ее коллеги из «Открытых медиа» (это две разные медийные организации) получили запрет на профессию. Это большая проблема для них, но это большая проблема, прежде всего, для нас. И вопрос не в том, что ты, папа, будешь меньше пить, а в том, что ты, сынок, будешь меньше есть, как в том старом анекдоте. Не в том проблема, что они будут меньше писать, а в том, что мы будем меньше читать. Это мы будем знать меньше. У них отнимут всего только работу. Они найдут ее, они очень хорошие профессионалы.

А у нас отнимают право знать. И очень многое в этой ситуации зависит от аудитории, от публики, от читателей, от зрителей. Именно они должны продемонстрировать свою заинтересованность в этом, свою нужду в этих медиа и в этой информации. От этого все зависит. Должно существовать давление со стороны этой аудитории, под которым эти медиа должны быть восстановлены в новых формах — в формах конгломератов, скорей всего, аккаунтов в социальных сетях, а не в виде отдельно стоящих сайтов, не в виде отдельно стоящим медийных платформ. Скорей всего, речь будет идти о таком рое пчел, состоящем из множества отдельных аккаунтов, отдельных источников информации, которые вместе, в своей совокупности создают этот информационный поток. Мы должны этого потребовать — мы, зрители, читатели слушатели и так далее. Мы должны профинансировать это. Мы должны морально поддержать этих людей, потому что они делают это для нас и нужно это, прежде всего, нам.

О.Бычкова