Суть событий - 2012-11-30

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 5 минут в Москве, это программа «Суть событий». Добрый вечер. Сегодня пятница. Как обычно мы с вами обсуждаем в это время события недели, те, которые больше всего запомнились или которые стоят того, чтобы запомниться после этой недели. 363-36-59 – это телефон прямого эфира, который заработает через некоторое время, я надеюсь. SMS +7 985 970-45-45 – это номер, с помощью которого вы можете связаться со студией и я немедленно увижу ваши сообщения перед собою здесь на экране. Есть еще сайт echo.msk.ru, на нем множество всяких прекрасных возможностей. Например, можно участвовать в работе кардиограммы прямого эфира, раз в минуту голосовать, высказывая свое мнение, нравится или не нравится вам то, что вы слышите, и вот тут будет формироваться такая кривая с вашей помощью, по которой можно увидеть, насколько меня поддерживают или не поддерживают слушатели. Ну и кроме того там есть возможность тоже отправлять сообщения сюда в студию, я их тут же рядом вместе с смсками сразу вижу. И кроме того, можно там смотреть прямую трансляцию из студии. Так что, вот, любуйтесь, что называется.

Ну что? С чего с вами начнем? Давайте начнем с погоды, которая, все-таки, сегодня присутствует в первых строчках новостей, сегодня и вчера. Должен вам сказать, что, по-моему, это сюжет совершенно уместный и закономерный для передачи, которая по большей части посвящена разного рода политическим процессам и политическим обстоятельствам. То, что происходит сегодня в Москве, это событие несомненно политическое. И не в том анекдотическом смысле, что «вот глядите, что большевики сделали с погодой», а в том, что... Я даже это написал сегодня у себя в Facebook, могу это повторить. Вот, я за последние несколько десятилетий, довольно много путешествуя, посетил, как я тут недавно сообразил, ну, почти все европейские столицы. Я не был в Рейкьявике, который тоже считается европейской столицей, я не был в некоторых странах, таких, балканских и околобалканских – например, я не был в Молдавии, не был в Румынии, не был в Словении, не был, кажется, в Македонии. В Албании еще не был. Ну вот, собственно, и все. А во всех остальных странах европейских я был. И я могу как такой, бывалый путешественник вам сказать, не существует европейской столицы, руководство которой могло позволить себе вот такой кромешный ужас, который происходит в Москве вчера и сегодня. Это совершенно исключено. Ну, вот, разве что, пожалуй, насчет Минска я не уверен – там довольно странные люди управляют и страной, и городом. А вот насчет всех остальных уверен совершенно.

Да, в городах случаются всякие тяжелые погодные обстоятельства, иногда бывает снежный заряд, снежный снегопад, какая-нибудь буря, какой-нибудь страшный ливень или какой-нибудь безумный ветер, или что-нибудь вроде этого. Ну, никто не застрахован, что называется. Случаются всякие погодные неприятности. Я вот например... Ну, это уже не Европа, но я однажды присутствовал при том, что называется «снежная буря» в Нью-Йорке.

Нью-Йорк вообще довольно теплый город. Он находится, по-моему, на широте Одессы или что-то вроде этого. Ну, в общем, довольно сильно на юге, плюс там всякие воздушные потоки движутся таким образом, что в Нью-Йорке, в общем, очень жарко обычно. Ну, летом совсем невыносимо. Но и, там скажем, весной и осенью довольно тепло.

Дело было весной. И там случился снежный заряд. Это было поразительное совершенно зрелище, потому что при ярком солнце и синем небе по радио сообщали, что сегодня без 20-ти три часа дня случится снежная буря. И вот еще в четверть третьего это абсолютно выглядело каким-то фантастическим заявлением. Но без 20-ти три небо вдруг заволокло тучами в одно мгновение и на город обрушилась снежная стена, вот, просто в одно мгновение рухнули небеса и немедленно все остановилось. Выяснилось, например, что ньюйоркцы совершенно не умеют водить машину, если дорога засыпана снегом. Немедленно все встали поперек, немедленно все въехали друг другу в бок, немедленно все забуксовали, всех развернуло и, в общем, произошел полный кошмар. Все остановилось. Но! Спустя несколько минут, улицы нью-йоркские превратились просто в какой-то муравейник, потому что со всех сторон вывалились люди на самой разнообразной технике и с самыми разнообразными лопатами, и начали все это разгребать. И было понятно, что тут каждый знает, что называется, свой маневр и каждый понимает, куда и каким образом ему в этом участвовать. И в этом принимали участие самые разные люди, ну, я не знаю, перед гостиницами снег разгребали швейцары этих гостиниц, перед магазинами служащие этих магазинов, перед спусками в метро какие-то люди, которые вылезли из метро и явно были служащими станций метро. И принимала в этом участие и полиция, и пожарные, и какие-то странные люди в шляпах, похожие на каких-то непонятных егерей – я даже не знаю, откуда они взялись. И явно какие-то военные, и, конечно, в разнообразной форме какие-то местные дворники всех цветов кожи и, так сказать, с самыми неожиданными разрезами глаз. И было понятно, что это очень хорошо организовано. И при том, что город полностью парализовало этим снегом в какой-то момент, спустя совсем немного времени, все было абсолютно в полном порядке.

Так вот я к тому, что вопрос не в том, что над Москвой сначала выпал снег, а потом пролился дождь. А в том, что, все-таки, мы видим, что московское хозяйство абсолютно к этому не приспособлено и не приспособлено к быстрому реагированию на что бы то ни было и, что очень важно, абсолютно не способно скоординировать свои усилия с окружающей государственной инфраструктурой.

Вокруг Москвы довольно много всякого, довольно много разных военных, разных военных училищ, разной полиции, всякого МЧС. Кого тут только нет, с кем нужно было заранее (а, ведь, мы знали заранее, эти прогнозы существовали за несколько дней) договориться об этом и собрать в Москве силы, которые могли бы со всем с этим справиться и подготовить общественный транспорт к этому, несомненно. Но для начала починить в метро все те эскалаторы, которые в метро не работают, понимая, что в этот момент значительное количество люде побросают машины, как я, например, бросил машину еще позавчера и, вот, на протяжении двух дней являюсь прилежным пользователем метрополитена, что со мной случается, надо сказать, не очень часто. Но только это, например, позволило мне вовремя приехать на эту самую программу.

Почему я про это говорю в политической передаче? Ну, по существу, политической, хотя, иногда мы с вами рассматриваем и не политические сюжеты. А потому, что это с политикой связано напрямую. Люди могут себе это позволить – я имею в виду московское начальство разнообразное – потому что они нас с вами, жителей города совершенно видали в гробу. Они абсолютно ни в какой мере от нас не зависят, никаким образом перед нами не подотчетны, нисколько нас с вами не боятся и никаким образом, например, не рассчитывают на нашу с вами помощь и участие на следующих выборах. Их это совершенно не волнует. У них есть другой избиратель, он у них один. Мы знаем, как его зовут, мы знаем, на каком стуле он сидит, и мы знаем, в каком Ново-Огареве он живет. И они как-то заботятся о нем, они беспокоятся о его мнении, поэтому, скажем, люди, которые внимательно смотрят за московскими улицами, рассказывают, как тщательно метут Кутузовский проспект, по которому ездит домой и на работу начальство, даже если вот это большое начальство сегодня никуда не ездило (оно со своей спиной как всегда сидит, не высовывая носа, у себя за городом и в Москве не появляется). О боже мой, смотрю на экран и вижу, что Вера Антоновна спрашивает у меня, Борисович я или не Борисович. Да, Вера Антоновна, я – Борисович. А вас почему это интересует?

Да, мне тут говорят, что Нью-Йорк, Мадрид, Ташкент – все на 42-м градусе широты. Да, действительно, на широте Ташкента. Я вот все силился вспомнить, на широте какого же города Нью-Йорк. Ташкента, правильно. Вот, почему там так жарко. Так что не Одесса, конечно же.

Ну вот. И, конечно, вот это абсолютно наплевательское отношение к своим обязанностям. А это, конечно, справляться с такого рода неожиданностями, с такого рода погодными катаклизмами и так далее – это, конечно, забота городских властей. И вот ровно этим отличается хороший градоначальник от плохого, что он умеет быстро сориентироваться, сконцентрироваться и среагировать на такого рода вещи, используя самые разные резервы, которые есть в городе, и манипулируя самыми разными факторами, которые есть в городе. В таких случаях, там не знаю, переносится часть рабочих дней для определенного количества городской инфраструктуры, какие-то учреждения закрываются, а какие-то, наоборот, открываются для того, чтобы перенаправить потоки, для того, чтобы перенаправить грузовые потоки.

История с фурами на кольцевой дороги, которая блокировала, по существу, на двое суток кольцевую дорогу в Москве, потому что оказалось, что фуры не могут въехать даже в минимальную горку. Они буксуют, они приезжают издалека, иногда приезжают из теплых всяких краев, у них нет никакой шипованной резины, у них нет никаких цепей на колесах, как это бывает, например, в разных горных или разных северных странах, где водители грузовиков к этому специально готовы. А тут приехала какая-нибудь фура бог знает откуда, какая-то из Греции, какая-то из Ирана, какая-то из Болгарии с помидорами, какая-то из Азербайджана. Нету у них никакой шипованной резины, ну и они встают немедленно на первой же горке. Но это просто означает, что об этом нужно было позаботиться заблаговременно. Знаете как? Скажу вам: так ровно, как об этом заботятся в разных теплых странах, где иногда бывает снегопад – расставить по кольцевой в разных местах всякую тяжелую технику, разные трактора и бульдозеры для того, чтобы они могли, не пробираясь к этому месту, а оперативно, уже там рядом находясь, подхватывать эти остановившиеся тяжелые грузовики и им помогать, утаскивать их на обочину или, наоборот, вытаскивать их с обочины, затаскивать их в горку и так далее. Это делается заранее, это делается заблаговременно, это делается при помощи мозгов, на самом деле. И нет никаких сомнений, что хорошее городское руководство от плохого отличается вот такой способностью. А плохое не живет, на самом деле, не живет ни одного дня после вот такого рода катастроф. Нет никаких сомнений, что если бы что-нибудь подобное произошло бы, я не знаю, в каком-нибудь Мадриде или в каком-нибудь, не дай бог, Берлине или еще что-нибудь вроде этого, на следующий день весь этот состав, весь этот мэр вместе со всей своей городской управой отправился бы, конечно же, в отставку, продемонстрировав свою полную неспособность отреагировать на такого рода вещи. Это, конечно, полный ужас.

И именно поэтому они этого себе не позволяют никогда, потому что очень боятся последствий. И это и есть тот механизм, с помощью которого общества регулируют сами себя и защищают сами себя от разного рода, как видите, в том числе и последствий разнообразных природных катастроф. Это все совершенно неспроста делается.

Так что вот ровно в эти моменты люди получают, наконец, возможность еще раз убедиться, какая существует связь между их повседневной жизнью и тем, что они называют «Это ваша политика, которой я не интересуюсь». Вот те самые люди, которые брели сегодня по колено в ледяной воде, поскальзываясь и падая на том льду, который на дне этой ледяной воды находился, те самые люди, которые сегодня с ужасом думали о своих пожилых мамах и бабушках, и дедушках, которые, конечно же, захотят выйти из дома и, конечно же, им обязательно занадобится куда-нибудь идти, и, конечно же, они вот по этому всему ужасу, я не знаю там, пойдут до метро и сколько раз они упадут, и сколько шеек бедра, рук и ног они сломают себе за сегодняшний день, вот, все эти люди, которые видели это сегодня и которые думали об этом сегодня, вот, все эти люди должны были понимать, что это происходит оттого, что Россия – страна не просто не демократическая, а она в значительной мере не республиканская. Это страна, в которой наличие выборов ставится очень многими под сомнение, а уж когда эти выборы происходят, то предпринимаются колоссальные усилия, например, для того, чтобы кандидатами на этих выборах были бы не те, кто этого хочет, и те, кто этого достоин, и те, у кого есть идеи, и те, у кого есть некоторая энергия и такой драйв для того, чтобы взяться за решение сложных проблем, а те, кто могут продемонстрировать, я бы сказал, не волю к победе, а волю к начальству. Верность, надежность и всякое такое прочее.

Вот сегодня, например (тут я перехожу уже к другому сюжету), сегодня как-то с большим ликованием было встречено заявление о том, что, кажется, нам нужно повыбирать немножечко сенаторов из Совета Федерации. Да конечно нужно, кто ж сомневается? На самом деле, действующая российская Конституция вся была построена вот на этом треугольнике жесткости и авторы ее очень этим хвалились и очень этим гордились, что они сумели воплотить вот этот замысел, треугольник, который состоит с одного конца из президента, с другого из Государственной Думы, с третьего из Совета Федерации, и они по кругу контролируют друг друга, они, грубо говоря, имеет право вето каждый на решение соседа: президент может заблокировать то, что делает Дума, Дума может заблокировать то, что делает Совет Федерации, и Совет Федерации может заблокировать то, что делает президент.

И вот когда этот треугольник был сломан... А сломан он был именно в точке Совета Федерации, когда сенат, верхняя палата российского парламента превратилась в абсолютно марионеточный орган, который стал состоять из людей, которые произвольно назначаются и снимаются по велению администрации. И администрация выбирает сама, кто ей больше нравится и кто меньше, и использует эти сенатские места, места в Совете Федерации, с одной стороны, как способ поощрить людей, которые ей верны, а с другой стороны, тогда, когда кого-то оттуда изгоняют как наказание людей, которые каким-то образом утратили лояльность или в которых случилось какое-то сомнение. Так вот в тот момент, когда Совет Федерации начал полностью контролироваться президентом, ну, президентской администрацией, именно в этот момент этот баланс сил сломался и выяснилось, что в России такая, почти монархическая Конституция, в которой власть президента совершенно не ограничена, он может вытворять более или менее что хочет, потому что заведомо он управляет Думой и может диктовать ей свою волю. Ну, а дальше начался разнообразный административный ресурс на выборах, начались подконтрольные выборы, началось встраивание правящей партии фактически в административную вертикаль, она превратилась в часть исполнительной системы власти, ну и вот мы стали иметь все, что мы имеем сегодня.

Объявляются теперь выборы сенаторов. Возникает вопрос, а что будет со всеми этими фильтрами? А кто сможет претендовать на сенаторское место? А каким образом люди, которые выбираются в Совет Федерации, будут обеспечены правом равного доступа к избирателям, к вниманию избирателей, равного доступа к разного рода СМИ и так далее?

Мы видим, что сегодня ровно тем временем происходит обратное закручивание этих гаек. Я, по-моему, на прошлой или 2 передачи тому назад рассказывал о том, что нас с вами ожидает Пленум Верховного суда и, по всей видимости, еще перед этим решение Конституционного суда, смыслом которых станет утверждение, что у российских граждан нет никаких избирательных прав, что они никаким образом не могут отстаивать свои голоса, свое право на честные выборы, не могут отстаивать в суде. То есть вопрос не только в том, что суд вот такой, а вопрос в том, что люди и не могут туда обращаться, потому что им, как бы, нечего защищать – у них есть только право положить бумажку в урну и на этом, собственно, все заканчивается.

Этот процесс идет своим чередом. Насколько я понимаю, в Конституционном суде близится рассмотрение этого дела. Там уже не одно, а несколько такого рода дел, они, по всей видимости, будут объединены в единое производство, будет довольно значительное количество разных истцов на эту тему, которые в разных местах России были лишены возможности отстаивать свои права в суде вот по этому мотиву, им суд говорил, что «вам тут нечего отстаивать». Вот, они обрались в Конституционный суд. Так получилось, что и мне, в частности, пришлось принимать участие в том, чтобы эти люди как-то собирались вместе, чтобы они получали квалифицированную юридическую помощь, чтобы их жалобы собирались бы в одном месте. Я думаю, что это будет довольно большое дело, нам предстоит довольно серьезно за всем этим следить.

Но на самом деле, это и есть 2 части одного процесса. С одной стороны, на поверхности провозглашается принцип выборности и появляется, будто бы, возможность заниматься прямым доступом к власти, то есть получать прямой доступ к власти, а именно к власти под названием «Мандат в верхней палате российского парламента». И, с одной стороны, здесь появляются новые выборные должности, что на первый взгляд, как бы, внешне выглядит очень благородно и благообразно. А с другой стороны, происходит вот это вот завинчивание дальнейших избирательных гаек и открывается возможность для все новых и новых фальсификаций, и все новых и новых злоупотреблений на этапе до голосования. Вот, что очень важно. На этапе, когда отбираются кандидатуры, когда ведется предвыборная агитация, когда ведется проверка на соответствие законным требованиям того или иного кандидата. Мы с вами понимаем, что кандидат, например, не должен получать финансирование из разного рода не предписанных источников. Например, не должен получать финансирование в избыточном количестве от государства, не должен использовать косвенным образом разного рода государственные возможности, не должен ездить на государственной машине, летать на государственном самолете, пользоваться государственными типографиями, иметь неограниченный доступ к государственному телевидению, использовать труд государственных служащих для обеспечения своей избирательной кампании.

Давайте с вами вспомним, кто те первые люди, к которым обращаются с благодарностью, скажем, кандидаты в президенты США, сделавшись, наконец, президентами. Вот, Обама недавно произносил благодарственную речь. Кто те первые, о ком он заговорил? О волонтерах, о людях, которые, собственно, своими руками делают кампанию. Это колоссальный, на самом деле, фактор, огромный. А кто вот эти люди, которые будут носить эти бумаги, клеить эти листовки, а еще перед этим готовить эти листовки к печати, кто будет собирать сведения, кто будут обходить дверь за дверью избирателей, кто вот эти люди, из которых, собственно, и состоит кампания? В наших сегодняшних условиях относительно тех кандидатов, которых поддерживает государство, эти люди – государственные служащие, которые в свое рабочее время за свою государственную зарплату с утра и до вечера работают на избирательную кампанию. Это открыто абсолютно происходит и в провинции, и в Москве. Работают на того кандидата, который получает государственную поддержку. А кандидат, который такой поддержки не имеет, должен искать своих волонтеров сам. И именно в этом, кстати, смысл единого дня голосования, который недавно в России был установлен. Вы помните, что у нас их еще недавно было 2, а теперь остался один. Иди собери вот всех тех, кто будут тебе помогать, по всей стране в самых разных местах во всех бесконечных избирательных кампаниях, которые происходят в один день. В одном городе избирается мэр, в другом – дума (городская, я имею в виду), где-то муниципальное собрание, где-то какой-нибудь областной орган и так далее. Вот, в Москве осенью будущего года одновременно будет выбираться (в Москве и вокруг Москвы) губернатор Подмосковья и одновременно, по всей видимости, и мэр Москвы. Я думаю, что будут приурочены эти события одно к другому. Ну, мы с вами в ближайшие месяцы, собственно, это увидим, никуда не денемся. Только здесь это будет происходить. Плюс значительное количество разнообразных событий более мелкого масштаба – районного, муниципального и так далее, и так далее. Так что, конечно, оппозиции, которой предстоит это делать без поддержки извне, без использования государственного бюджета и государственных служащих, что очень важно, это будет, конечно, чрезвычайно-чрезвычайно сложно организовать. Но это делается совершенно осознанно, совершенно неспроста. И если к этому, например, добавятся в первый же год, уже осенью будущего года добавятся еще и члены Совета Федерации, которые будут впервые будут избираться на фоне неизменных вот этих условий, когда поддержка государственному кандидату не ограничена, а поддержка оппозиционному кандидату строго контролируется, когда доступ этих оппозиционных кандидатов очень жестко фиксируется и очень жестко отбирается и когда государственные учреждения, каждое на своем месте несут вот эту повинность, заботятся о том, чтобы, что называется, мышь не пробежала и муха не пролетела, чтобы лишний кандидат не попал бы в эти списки. Вот, собственно, простая оборотная сторона происходящего.

Ну что? Давайте я на этом месте сделаю небольшую паузу, мы с вами встретимся через 3-4 минуты во второй половине программы «Суть событий» и поговорим о вещах, которые уже, собственно, непосредственно имеют отношение к политике. Я вижу очень много вопросов, связанных с Координационным советом оппозиции, к которому я имею некоторое отношение и за работой которого могут наблюдать изнутри. В значительной мере, не скрою, это была моя задача смотреть на это все вплотную. Мне это очень интересно. Мне кажется это чрезвычайно важным. Ну вот, собственно, в частности об этом мы поговорим во второй половине программы «Суть событий» со мною, с Сергеем Пархоменко сразу после новостей.

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут, добрый вечер еще раз, я – Сергей Пархоменко, это программа «Суть событий». Еще раз напомню, что номер для SMS-сообщений +7 985 970-45-45. 363-36-59 – телефон прямого эфира. А главное, у нас есть с вами сайт echo.msk.ru – заходите, участвуйте в кардиограмме прямого эфира, смотрите прямую трансляцию у нас на «Эхе» и отправляйте оттуда же сообщения – я их немедленно получу прямо вот себе сюда в студию, так что все будет в порядке, что называется.

Давайте про Координационный совет. Я обещал перед перерывом поговорить о Координационном совете. А, да, есть у меня маленький должок. Несколько человек мне написали (видимо, это люди, которые имеют к этой замечательной шоферской профессии прямое отношение), пишут, что для тяжелых большегрузных фур не бывает зимней резины с шипами и объясняют очень подробно, почему именно не бывает. Ну да, конечно, с шипами не бывает, но зимняя бывает. Бывает та, которая предназначена для большего такого, специального сцепления с такой дорогой. Я в Скандинавских странах это видел. Более того, видел даже в Швейцарии фуры, которые ездят с цепями такими специальными, надеваемыми на колеса. Это угрожающее совершенно зрелище. Но, тем не менее, не буксуют, залезают в гору довольно лихо.

Из тех, кто приезжают сюда в Москву издалека, конечно, никто более или менее таким не оборудован и плохо очень чувствует себя в снег, а начальство большого города ничем не может им помочь. Ну, как-то не соображает потому что. Прежде всего, не соображает. Вопрос же, ведь, в этом. Вопрос не в том, что не хватает сил или что не хватает техники, или не хватает еще чего-нибудь. Не хватает эффективности управления. А эффективность управления возникает от ответственности перед клиентом. Кто клиент? Если мы с вами – клиенты, тогда ситуация одна и решения принимаются одни. А если клиент – президент страны и больше, более-менее никто не интересует, только его мнение, это он всегда прав, тогда логика принятия решений совсем другая.

О Координационном совете, как я и обещал. Действительно, прошло второе заседание, и приняты очень важные решения. В частности, принято решение о новом таком, если хотите, сезоне протестной активности. Сегодня утром зарегистрирована была заявка на большой оппозиционный гражданский марш, который произойдет 15 декабря, в субботу. Это было предметом довольно больших споров, больших всяких сомнений и разногласий, спорили и насчет даты, и насчет тематики, и насчет названия, и насчет формы, и насчет разных организационных деталей. Ну, более или менее обо всем договорились. Собирается теперь большая такая рабочая группа, которая ведет все эти обсуждения. Заявка сделана по маршруту, который начнется на Калужской площади. Калужская площадь – вы знаете, да? Это самое начало Ленинского проспекта, и дальше этот марш пойдет по Якиманке через Болотную площадь, через все и всяческие Моховые, мимо Манежной площади, мимо Площади Революции на Лубянку. Вот, он должен закончиться на Лубянке. Возможны еще какие-то альтернативные маршруты, но конец на Лубянке, финал этого мероприятия на Лубянке, действительно, вещь императивная для этого Координационного совета и для оппозиции вообще. Насколько я понимаю (я совершенно с этим мнением солидарен), Лубянка – место очень специфическое, Лубянская площадь нагружена особыми историческими смыслами. И если мы говорим сегодня, что основным мотивом этого шествия становится протест против политических репрессий, которые набирают силу в стране (а они, действительно, набирают силу – мы видим с вами арестованных, мы видим с вами и похищения, и пытки, и чего только в последнее время ни происходит), силовые ведомства чувствуют себя совершенно бесконтрольными. Они и есть бесконтрольные – тут как-то удивляться нечего. И, вот, в этих обстоятельствах Лубянская площадь оказывается, действительно, очень символическим местом и именно там должен закончиться этот марш. Ну, понятно, что предстоят переговоры, предстоит довольно сложный процесс согласования. К сожалению, московское правительство ведет себя таким образом, как будто бы оно не знакомо с российским законом, который предписывает сугубо уведомительный характер всех этих организационных усилий. И достаточно часто борьба за подпись под этим уведомлением превращается, в сущности, в борьбу за разрешение.

Справиться с этим достаточно сложно, потому что организаторы такого рода массовых мероприятий... Вот, в данном случае я не являюсь ни формальным заявителем этого события, я не буду участником переговоров, несомненно – буду вместе с вами с большим интересом и с большим волнением наблюдать за этим со стороны. Так вот, организаторы, конечно, должны ориентироваться на то, что значительное количество людей настаивают на том, что мероприятие должно иметь вот такой разрешенный характер, должна быть бумага, под бумагой должны стоять все необходимые подписи. И люди считают, что это залог их безопасности и залог какой-то надежности того, что это событие пройдет в рамках закона, пройдет каким-то цивилизованным, разумным образом.

Поэтому легко, конечно, сказать «Мы, в общем, собственно, никому ничем не обязаны, вот решили пойти здесь и пойдем сюда». И многие и предпочитают так говорить, и я сам с удовольствием бы сказал это, и я сам, в общем, так ровно к этому отношусь, и сам считаю, что выпрашивать разрешение здесь ни у кого не нужно, если бы дело касалось, например, только меня или касалось тех людей, которые думают так же, как я, которые относятся к этому спокойно и которые считают себя, что называется, в своем праве.

Но мы понимаем, что есть люди и другие, которые гораздо больше опасаются и которые гораздо более чувствительны в этом вопросе, поэтому переговоры, действительно, будут. И эти переговоры пройдут хорошо, они пройдут разумно и закончатся законно только в одном случае. Вот, что я хочу сейчас сказать. В том случае, если организаторы будут знать, да и все будут знать, и мы с вами будем знать, и мэрия Москвы будет знать, что существует большое количество людей, которые хотят участвовать в этом мероприятии. Вот та помощь, та опора, которая для них может быть сейчас создана, заключается в том, чтобы ясно дать понять в том числе и полиции, и правоохранительным органам, и тем, кто (а такие люди несомненно есть) немедленно начинают задумываться над тем, как спровоцировать, как вызвать конфликт, как добиться какого-то насилия на такого рода массовых событиях. Мы это с вами видели, видели это 6-го мая, что провокации там были и провокации эти удались, и последствия этих провокаций мы с вами наблюдаем и сегодня. И организаторы тогда, 6-го мая, к сожалению, не смогли этим провокациям противопоставить какую-то ясную организаторскую волю и, в общем, попались там в несколько ловушек, которые для них были расставлены. Сегодня это все, в общем, становится понятно.

Так вот, мы с вами единственное, чем можем помочь, это тем, что дать понять, что нас будет много. И это все расставляет на свои места, это сразу как-то возвращает, как-то прочищает мозги, сказал бы я, всем тем, кто придумывает на эту тему разные глупости, когда они начинают понимать, что народу будет существенное количество, будут многие десятки тысяч по меньшей мере, а то, может быть, и сотни, и с этим шутить нельзя. Если им начинает казаться, что они имеют дело с незначительным количеством людей, они начинают выдумывать разные глупости и подлости. Это я чувствовал сам очень хорошо тогда, когда принимал участие во всех этих организационных событиях. Это прямо чувствуется, прямо видно, что если они понимают, что цифра будет не очень большая, они начинают подличать сейчас же. И справиться с этим трудно. Объяснить этим людям что-либо становится очень трудно, потому что они, в общем, понимают только силу, у них есть только одно чувство, которое возвращает им мозги, - страх. Если они не боятся, они, ну, в общем, более или менее как хищные животные – как-то только страхом можно заставить его держаться в стороне от нормального человека.

Подумайте об этом и подумайте, каким образом вы можете помочь тем, кто ведет переговоры, кому это предстоит, кто будет вести эту организационную работу, каким образом вы можете, собрав своих друзей... Тут очень важно объяснить это тем, кто не ходит, или кто когда-то ходил, а потом бросил. Вот это очень важная вещь, потому что есть, действительно, некоторый костяк, есть, действительно, некоторое такое ядро вот этих вот таких записных участников разных протестных акций. Они, в общем, всегда есть, на них всегда можно рассчитывать и это замечательно, но успех сегодня определяется тем, смогут ли дети объяснить своим родителям, например, смогут ли ученики объяснить своему учителю, смогут ли те, кто часто бывает на всех этих мероприятиях, смогут ли они объяснить тем, кто там не бывает никогда, смогут ли они выполнить замечательный лозунг, который в эти дни родился и который мне ужасно нравится, «Меньше трех не собираться», знаете, когда каждый должен прийти и привести с собой еще двоих. Вот, приходите втроем, что называется.

А зачем «приходите втроем»? Что, собственно, это такое будет? Мне кажется, что важно очень понимать, что речь идет не о некотором таком конце года. Все говорят «Вот, это годовщина начала событий. Мы должны отметить, мы должны завершить год». Мы не должны завершить год – мы должны начать новый, следующий. В конце концов, это чем-то там похоже и на праздник Нового года. Мы, собственно, что празднуем? Мы празднуем конец старого года или начало нового? Вот, по-моему, так ровно должно повернуться и вот это событие 15 декабря – мы приходим на начало нового гражданского года, очень важного для нас. Мы обсуждали, что осенью 2013 года нас ожидают, во всяком случае, в Москве чрезвычайно важные события. И по стране тоже – значительное количество российских регионов будут выбирать разных очень важных для них должностных лиц. Так что это вещь очень важная. И несомненно нас ждет существенное усилие, борьба, все усиливающаяся борьба за то, чтобы защитить тех, кто оказался под политическими репрессиями, кто оказался под очень жестоким давлением. Вы знаете, что по делу 6-го мая почти 20 человек уже сейчас и с каждой неделей все новых и новых фигурантов этого дела мы обнаруживаем. Большинство из них находится в предварительном заключении, кто-то под домашним арестом, кто-то просто под подпиской о невыезде. По-разному это все выглядит, но это прямое давление на людей и мы, конечно, это видим и делается это в назидание нам. Понятно, что смысл этого заключается в том, чтобы нам с вами запретить проявлять наше гражданское чувство.

И, кстати, я должен сказать, что то новое дело, о котором заговорили сегодня, поскольку дело 6-го мая представляется довольно сомнительным, по нему никаких существенных доказательств ничьей вины собрать не удалось и, по всей видимости, процессы, все-таки, будут, но это процессы будут такие же фальсифицированные и такие же нелепые, как, например, процесс по делу Pussy Riot, когда у обвинителей в руках ничего не было кроме, так сказать, воли, да и то не их воли, а воли начальства, которое приказало осудить, ну вот они осуждают. Примерно это же самое будет и по делу 6-го мая. Поэтому уже сейчас параллельно создается и второе дело, которое будет касаться будто бы организаторов этих беспорядков.

Но на самом деле, главное дело или главный суд по этому поводу нас еще всех ждет. Другое дело, что нам предстоит самим предпринять для этого очень значительные усилия, поскольку совершенно ясно, что рано или поздно придется вести и вторую половину следствия, которое займется действиями тех, кто осуществлял это давление, кто организовал вот эти вот столкновения с полицией со стороны полиции, сказал бы я, кто, собственно, давил оттуда, с той стороны. Вот это, на самом деле, очень серьезная вещь и этого следствия не происходит. Заранее распределены роли, заранее известно, кто прав, кто виноват и следствие занимается только теми, кто участвовал в шествии и в митинге 6-го мая, но не занимается теми, кто находился, как бы, по другую сторону этих металлических барьеров, кто был в касках, в бронежилетах и со щитами, не занимается теми, кто командовал ими, кто их расставлял, кто им отдавал приказания, кто им осуществлял целеустановку. Этого просто не происходит, этого никто не делает.

Рано или поздно это будет сделано, несомненно. И я думаю, что просто это будет сделано под нашим с вами давлением. И именно на это нам с вами и предстоит давить, именно этого нам предстоит с вами добиваться.

Этому самому решению предшествовала очень ожесточенная дискуссия, во многом искусственная. Совершенно ясно, что в Координационном совете сложилась группа людей, которая хотела бы там лидировать и которая, в общем, видит свою роль в писании бесконечных манифестов, конституций и так далее. Эти люди как-то не очень умеют ничего, что называется, руками создавать, не очень умеют организовывать что бы то ни было. Они, в общем, никак не связаны ни с какими протестными движениями, за ними никого и ничего нет, у них нет никаких организаций, у них нет реально никаких сторонников. У них нет людей, на действия которых они могли бы опереться, у них есть бумага и они готовы на этой бумаге создавать все новые и новые тексты. И для этого им нужны враги. Врагов они нашли, они вцепились в так называемую группу граждан, к которой и я тоже отношусь, людей, которые не являются профессиональными политиками, а которые оказались в этом Координационном совете постольку, поскольку туда их двигало их гражданское чувство и их гражданская активность. Они искусственно прицепились к каким-то словам, которые им показались удобными для того, чтобы прицепиться. И развязали эту дискуссию.

Ну, выглядело это довольно грязно. Вы это, собственно, сами видели. И прозвучало очень много отвратительных обвинений в том, что эти гражданские активисты – они, на самом деле, являются какими-то коллаборационистами, они, будто бы, заняты не борьбой с ужасным режимом, а только исключительно его оправданием в глазах мирового сообщества, они как-то бесконечно идут на сговор, они бесконечно едят с руки и всякое такое прочее. Ну, в общем, сколько разных гадостей было сказано, просто ужас. Ну, в некотором роде это смешно, особенно если обратить внимание на тех, как бы, в чей адрес это говорится. Там есть, скажем, Дмитрий Быков, которого, надо сказать, довольно трудно заподозрить в том, что он является таким, оправдателем этого самого режима в глазах мирового сообщества, или, скажем, Михаил Гельфанд, человек, который пользуется исключительным авторитетом в научных кругах российских, один из самых знаменитых научных журналистов и такой, очень активный, не побоюсь этого слова, борец за права российской научной интеллигенции и за то, чтобы труд их был свободен и правильно оценен, и чтобы наука в России развивалась нормальным образом, а не оказывалась на задворках государственной политики. Тоже как-то, мне кажется, трудновато его в этом обвинить.

Или, там скажем, Татьяну Лазареву и Михаила Шаца, или журналиста Филиппа Дзядко, ну, или, например, меня. Вот люди, которые уже скоро 10 лет слушают эту программу, я думаю, кое-что поняли, чем, собственно, я занят и что такое у меня есть в голове.

А позиция, ну, например, моя (давайте я буду говорить от своего имени) заключается в том, что нужно иметь глаза и нужно различать лица. Нужно понимать, что во власти нет такой единицы, единой такой какой-то слипшейся и монолитной, которую можно было бы назвать «власть». Вот, власть хочет того, власть хочет сего. Власть состоит из конкретных людей и относиться к ним нужно по-разному.

Есть люди в этой власти конченые, и это совершенно очевидно. Люди, которые совершили совершенно чудовищные преступления и которые сражаются только за одно – они сражаются за свою жизнь. А жизнь их зависит от того, удастся ли им избежать ответственности за эти самые преступления, которые они совершили, за колоссальные хищения, за угрозу жизни других людей, за уничтожение, иногда физическое уничтожение своих соперников, за поразительное совершенно и бессмысленное возвышение и возвеличивание каких-то своих соседей по даче или однокашников, или каких-то совершенно бездарных приятелей. Ну, как-то за это за все приходится отвечать и за это за все они отвечать, несомненно, будут. С этими людьми разговаривать не о чем, от этих людей нечего ждать и нечего от них хотеть, и с ними, разумеется, не может быть никаких разговоров кроме, собственно, принятия от них условий их капитуляции и этим условием должно быть полное признание их преступлений как политических, так и человеческих.

Но есть другие люди, которые, несомненно, и договороспособны, и не совершили тех преступлений, которые сделали бы их абсолютно как-то исключенными в качестве собеседников. Нужно уметь их различать. Нужно понимать, что в том, что называется гордым словом «элиты» (оно изобретено людьми, которые называют себя «политологами», я лично терпеть не могу этого слова, но тем не менее), вот в том, что считается вот этой вот властной группировкой – это именно группировка, она состоит из большого количества разных людей, и нет никакого сомнения, что можно различить здесь разные силы и разные направления, относиться к ним по-разному. И чего уж скрывать? Собственно, мастерство политика должно заключаться в том, чтобы сыграть на противоречиях между ними, чтобы продемонстрировать этим людям, что у некоторых из них есть шанс на спасение и на прощение, а у некоторых из них такого шанса нет. И одни должны начать в данной ситуации сотрудничать с теми, от кого зависит их будущее. А наше дело – отличить одних от других. Вот, собственно, в чем дело.

В эту полемику в какой-то момент вмешался даже Ходорковский, который вчера через свой пресс-центр обнародовал письмо, обращенное к участникам этого спора и, на мой взгляд, как-то урезонил тех, кто в этой ситуации бросался разного рода оскорблениями в коллаборационизме и кто считает, что громко выкрикнуть и как-то, я бы сказал, истошно взвизгнуть в этой ситуации важнее, потому что это сразу как-то производит впечатление, как-то сразу удается заработать себе репутацию непримиримого борца с режимом, если очень громко орешь и если очень раскатисто кричишь «Путина на нар-ры!» Вот, если вот этих «р» там много-много, тогда, конечно, получается хорошо.

И надо сказать, что по реакции на это письмо можно было очень многих как-то увидеть и почувствовать на вкус. Очень много разных людей и аналитиков. Ну, кто-то написал, что не стоит относиться к этому серьезно. Вот, Гарри Каспаров, например, написал, что не стоит относиться к этому письму особенно серьезно, поскольку – я цитирую здесь близко к тексту – «поскольку жизнь его автора находится в прямой зависимости от тирана и его подручных и вот, дескать, он, находясь в этой зависимости, не вполне волен и свободен в своих решениях». Ну, в сущности, речь идет о том, что у Ходорковского Стокгольмский синдром, что ли, вот про это идет речь? Мне лично кажется эта позиция довольно странной.

Или, например, есть такой журналист по имени Роман Доброхотов, который написал, что Ходорковский таким способом зарабатывает себе условно-досрочное освобождение. Ну, большинство читателей, конечно, сказали, что эта позиция очень глупая. Мне лично кажется, что она не глупая. Мне кажется, что она подлая, и я умею как-то различать эти 2 вещи. И, по-моему, это нужно характеризовать именно таким образом.

Но, знаете, в некотором роде это и есть интересный и содержательный политический процесс. Политический процесс не в тех обвинениях, которые здесь звучат, а в реакциях разных людей на эту ситуацию. Вот в этот момент, собственно, и определяется, с кем можно иметь дело, а с кем нет, кто относится к своему делу серьезно, кто ответственный, я не знаю, литератор, автор, публицист, а в особом случае и политик. Ну, несомненно, не все мы, участники этой дискуссии являемся политиками. Я, наверное, не являюсь политиком. Но, по-моему, это процесс очень, я бы сказал, показательный и содержательный – именно в этот момент происходит отсев, происходит определение того, с кем можно, с кем нельзя иметь дело, выясняются реальные политические потенциалы, выясняется, за кем сколько находится реальной поддержки людей, а это, на самом деле, самое главное. Самое главное – это может ли человек убедить значительное количество тех, кто его окружает, может ли он повести их за собой, может ли он наполнить их каким-то специальным особенным таким энтузиазмом. Вот это, на самом деле, имеет значение.

Я хочу посмотреть, как на это реагируют наши читатели. Да, вот смешной, на самом деле, вопрос по поводу митинга: «Надо ли теперь носить белые ленты не только на митингах, а уже сейчас, и после этого не снимать?» - пишет мне наш слушатель по фамилии Казаков. Вы знаете, мне кажется, что каждый определяет это для себя сам. Вот, ничто не представляется мне таким нелепым и комичным как тот эпизод последнего нашего заседания Координационного совета, где произошло голосование по поводу митингов и шествий. Вот это, действительно, был какой-то очень смешной цирк, это такая была почти политическая клоунада. Я лично чувствовал себя ужасно неудобно в этой ситуации. Это бессмысленное занятие, потому что каждый выбирает для себя сам тот лозунг, под которым он приходит, каждый задумывается над тем, что он хочет нести в руках и что он хочет нести в уме в тот момент, когда он в этом участвует. И когда собираются люди, которые пытаются за лозунги голосовать и спрашивают друг у друга «Кто за справедливый суд? Хм. Всего 5 человек за справедливый суд. А кто за «Долой тирана»? За «Долой тирана», вот, немножко больше, уже 10 человек», в этот момент, собственно, люди, которые доброжелательно к этому собранию относятся, начинают улыбаться, а те, которые недоброжелательно, как-то с отвращением выключают трансляцию. Будем про это помнить, и давайте каждый в этой ситуации отвечать за себя. Приходите с теми лозунгами и с теми мыслями, и с теми идеями, и с теми словами, которые кажутся вам правильными. Это была программа «Суть событий», я – Сергей Пархоменко. Мы встретимся с вами в будущую пятницу. Всего хорошего, до свидания.