Странствия по Италии. Часть II - Владимир Познер - Непрошедшее время - 2013-03-17
М. ПЕШКОВА: Здравствуйте. Если скажете, в каком регионе Италии изготавливают (НРЗБЧ). Ну, почти по Мандельштаму. Вам достанется книга об итальянском застолье. Наш телефон +7-985-970-45-45. А теперь цитата: « Пожалуй, в Италии я не видел более красивого, более изящного дома. Входишь и кажется, что ты попал. Нет, не в музей, а в жилище римского патриция времен расцвета империи. Мраморные полы, статуи, статуэтки. Понятно, что изумительный портрет кисти Веласкеса должен звучать диссонансом. Но нет, он вписывается сюда естественным образом». Именно так начинается глава о Франко Дзеффирелли в новой книге« Их Италия» известного журналиста Владимира Познера. Продолжение рассказала о режиссере.
С момента рождения у него была необычная судьба. Он сирота. Он остался ребенком еще сиротой.
В. ПОЗНЕР: Такой фамилии нет. Дзеффирелли. Вы не найдете такой фамилии в телефонном справочнике и т.д. «Зефир», от этого слова, ветер. Его мама так назвала. У нее был тайный роман. Он незаконно рожденный. Это наложило отпечаток. Он не то, что бедствовал. У него нет детей.
М. ПЕШКОВА: Кто эта дама - О’Нил? Имеет ли она отношение к драматургу?
В. ПОЗНЕР: О’Нил– это широко распространенная ирландская фамилия, но которая сыграла в его жизни очень большую роль. Он говорит, благодаря ней он понял, что такое демократия, которой в Италии нет. А тут было. Просто потому, как она говорила, что она делала, он говорит, что благодаря этой даме он стал понимать, что такое демократия.
М. ПЕШКОВА: Дзеффирелли мечтал собрать всех своих друзей и повести в одно место. Я думаю, что это место вам тоже дорого? Я имею в виду собор, куда вы пришли рано утром.
В. ПОЗНЕР: Это было очень интересно, потому что мне надо было у каждого из этих людей получить точные указания, куда мне, инопланетянину, приехавшему в Италию. Когда он назвал Флоренцию, я сказал, что мне это не пойдет. Мне нужно более конкретно. Тогда он выдал абсолютно конкретно. Надо сказать, что купол этого собора, таинственный купол Брунеллески. Только сейчас начинают понимать, как он вообще смог этот купол построить. Он не должен был держаться, он должен был давно провалиться. Купол Брунеллески, 8 утра, когда солнце находиться в такой-то точке, смотреть туда. Конечно, эта площадь соборная во Флоренции, пожалуй, это небольшое место.
М. ПЕШКОВА: Она сначала разочаровывает небольшим размером.
В. ПОЗНЕР: Я так не могу сказать. Я никогда и нигде не встречал такой концентрации невероятной красоты. Есть красивые площади. Вот эти три объекта, извините за слово, баптистерия, собор и звонница Джотто. Дух захватывает. Я вам говорю и у меня гусиная кожа. Туда приходишь рано утром, еще никого нет. Садишься за столик, берешь чашку кофе, смотришь и думаешь, как же, что же это такое. Человек там родился, он даже не замечает. Если ты не родился там, ты просто приехал, то это дух захватывает. Это невозможно повторить. Можно построить больше, шире, но это гениальность в мраморе, в камне. Ты смотришь и не понимаешь. Как может быть, что такое огромное, высоченное здание как бы парит, как бы плывет. Только потом ты понимаешь, как же он придумал такое, что окна по мере того, как они поднимаются, они делаются больше. У всех других, поскольку все окна одного размера, по мере того, как они поднимаются, они делаются меньше, потому что они от тебя дальше. Он сделал так, он сделал окна более крупными, поэтому это меняет совершенно впечатление зрелищное от этого здания. Если бы сейчас мог, я бы нажал на кнопку и оказался там. Это такая радость. Плохо, когда там много народу, летом толпы туристов. В такое время, как сейчас. В такое время там вообще нет туристов. Это такой взлет гениальности человечества, который, я думаю, никогда больше не повторится. Ренессанса никогда такого не может быть. Они вырвались из темени религии, из темени детского христианства. Они вырвались, и вот это родилось. Только ради этого стоит ездить в Италию, чтобы посмотреть, как все это было, такое торжество расцвета человечества. Человечество расцветало так очень редко, когда вдруг ты видишь, что есть в человеке, когда он вдохновлен и свободен. Это не мешает тому, что там и война, травят друг друга ядами. Вместе с тем ощущение того, что ты властелин. Это поразительная вещь.
М. ПЕШКОВА: Я хочу повернуть вас лицом к Арно. Вы обмолвились, что вас водила госпожа Строцци. Куда она вас повела?
В. ПОЗНЕР: Госпожа Строцци, которая из высокой русской аристократии. Она родилась в Париже, ее родители бежали от революции в свое время. В Париже она встретилась с князем. Строцци – знатная фамилия в Италии. Это семья, которая боролась во Флоренции с всемогущими Медичи. Казалось, что победили Медичи, они изгнали Строцци. Но Строцци вернулись. Теперь рода Медичи нет, а Строцци все еще есть, о чем они говорит с нескрываемым удовольствием.
М. ПЕШКОВА: У Наташи кто-то родился?
В. ПОЗНЕР: Две девочки. Ира и Наташа. Это княжны. Понте Веки, старый мост, оказывается, имеет тайный ход, который не очевиден. Это тайный коридор, которым пользовались великие. Теперь там художественная галерея.
М. ПЕШКОВА: Это не портретная галерея Медичи?
В. ПОЗНЕР: Портретная галерея Медичи. Там много хороших работ. Есть работы, на мой взгляд, малоинтересные. Но сама история чудесная. Пообщался со Строцци. Самое интересное – это он.
М. ПЕШКОВА: Расскажите о нем. Мы о нем ничего не знаем.
В. ПОЗНЕР: Он занимается тем и этим. Он адвокат, он банкир, он в бизнесе. Вот это ощущение настоящего флорентийца. Ты понимаешь, что за этой внешностью, за мягкой улыбкой, за снисходительным тоном столько веков всего. Он мне показал, у него картина висит на стене, это родовое дерево. Это родовое дерево, которое уходит в 13 век. Ты думаешь, боже мой, сколько там всего. Это все откладывается. Сидит этот человек, ты понимаешь, это не то, что у меня преклонение перед аристократией, но не чувствовать вот эту связь времен, которая проходит через этого человека. Это поразительно. С ним сидеть и задавать вопросы, слушать, как он отвечает. Интересно, как он отвечает.
М. ПЕШКОВА: Они сохранили русский язык, госпожа Строцци?
В. ПОЗНЕР: Девочки говорят прекрасно. Она, сама княгиня, Ирина. Она прекрасно говорит по-русски, она большой патриот России. Она способствует выставкам художественным. Но девочки, которые родились во Флоренции, прекрасно говорят по-русски. Не только по-русски. Одна говорит на пяти языках, другая на семи.
М. ПЕШКОВА: Вы заговорили о родословной. Согласитесь, мы дальше имени нашего прадеда и прабабушки редко кого знаем.
В. ПОЗНЕР: Да. Это результат революции, конечно, 17 года, когда старый мир мы разрушим, а свой построим. В Европе это все по-другому, хотя там тоже были революции, но такого уничтожения прошлого там не было. В Италии вообще этого не было.
М. ПЕШКОВА: Был еще один человек, встреча с которым вас очень порадовала. Это Тонино Гуэрра.
В. ПОЗНЕР: Тонино Гуэрра, слава богу, я успел, потому что в скором времени он ушел в мир иной. Это удивительное явление, когда человек настолько поэт насквозь. Чтобы он не говорил, получается поэзия. Когда он что-то описывает, что-то рассказывает, все это поэзия. Подбор слов, сравнения, это настоящая поэзия. Поразительный человек с чувством юмора. Все время ругался со своей женой, потому что я задавал ему вопросы, а она начинала отвечать. Он говорил, что Лора, это у меня берут интервью, а не у тебя. Чудный мужик. Все время учил оператора, куда ставить камеру. Говорил, что вы профессионал, обращаясь ко мне, а он ничего не понимает. Его рассказы, общение с Феллини. Это можно заслушаться. Для меня Феллини – это один из самых любимых людей. Он рассказывал, как они хулиганили. Какие-то очень печальные вещи. Какие-то невероятно смешные вещи. Как они гуляют по Риму, заходят в парикмахерскую, где большие и удобные кресла. Садятся и парикмахер говорит: Ну что, будем стричься? – Да нет. – А почему вы тут сидите? – Мы отдыхаем. – Но нам же надо работать? – Да, вам надо работать, но нам же надо отдохнуть. Это все на полном серьезе. Моя работа – это такое счастье. В частности, потому, что она дает возможность встречаться с уникальными людьми. Это такое богатство.
М. ПЕШКОВА: Меня потрясла история о том, что у Феллини была невеста. Вы ее описываете. Та самая первая любовь, к которой человек сумел сохранить преданность на всю жизнь.
В. ПОЗНЕР: Да.
М. ПЕШКОВА: Как он заботился о пожилой женщине. Интересовался о ее здоровье.
В. ПОЗНЕР: Да, до конца.
М. ПЕШКОВА: Это настолько трогательно.
В. ПОЗНЕР: Феллини такой был. Я очень хорошо его помню. Я познакомился с ним в Москве. Он приезжал на второй Московский международный кинофестиваль. Когда он победил с картиной « Восемь с половиной», вызвав бурю негодования наших властей. Он был с Мазиной. Был Антониони. Я был синхронистом. Я переводил фильмы с английского. Мне было позволено проникать в кафе для гостей фестиваля, потому что мой папа был ответственным секретарем фестиваля, поэтому я имел некоторый блат. Я оказался за одним столом. Феллини со своей Джульеттой, Антониони со своим мальчиком. Папа мой и я. Антониони и Феллини очень друг друга любили и подкалывали. Феллини похож на римского легионера, широкоплечий, с мощной шеей, большой головой. Антониони изящный, худой, причесан аккуратно на пробор. Антониони смотрит на Феллини и говорит: « Федерико, ты, конечно, гений, но тебе не хватает культуры». Мы все умерли просто. Когда ты находишься среди таких гигантов. Это люди, посмотрите, что они оставили после себя. То, что удалось к этому прикоснуться, это великое счастье.
М. ПЕШКОВА: Мне хотелось спросить. Дружили Феллини и Тонино Гуэрра? Однажды Феллини пришел к Гуэрра и сказал: «Пойдем, нам надо на студию». Как это все было?
В. ПОЗНЕР: Да, они пришли туда. Они пришли, все было темно. Феллини сел на стул и молчит. Темно, ничего не происходит. Гуэрра его спрашивает, что мы тут делаем. Феллини сказал, что он вспоминает определенную пасту, которую делала его мама. Все. Это целая картина, на самом деле. Он хотел, чтобы его друг с ним это разделил. В этой тишине, в этой темноте это воспоминания. Это и есть поэзия. Конечно, в сегодняшнем мире не очень поэтическом у некоторых это вызывало бы смех, непонимание, ерунда какая-то. В студии сидеть и вспоминать. Тонино так рассказал это, прямо до слез.
М. ПЕШКОВА: А как он был учителем?
В. ПОЗНЕР: Конечно, как он учил. Это потрясающе, как он учил. «Ну-ка расскажи, как ты пообедал». Он заставлял каждый день рассказать. Постепенно человек начинает понимать, как рассказывать.
М. ПЕШКОВА: Со свиньей меня потрясла история.
В. ПОЗНЕР: Я уже не помню. Какая?
М. ПЕШКОВА: Мальчик, который мечтал зарезать свинью. Ему говорили взрослые, чтобы он отошел. Однажды, перед Рождеством, кто-то должен был зарезать. Он упросил его, дали нож. Мальчик уже прицелился, вернул нож и сказал: « Я не могу» - и заплакал. Это в стиле Тонино.
В. ПОЗНЕР: Это сцена из кино Феллини, точно. Вот такая вещь. А попробуй, объясни, почему это точно. Почему у другого такого не будет? Это что-то таинственное, что сидит в этих людях. Я все время отношу это к бесконечной цивилизованности, которая тянется веками. Это что-то делает с человеческой душой. Человек меняется. Не в том смысле, как мы обычно говорим, происходит внутреннее развитие человека. Вот этот рассказ, это иллюстрация.
М. ПЕШКОВА: На вас, как на все поколение, неореализм наложил самый сильный отпечаток. Это связано с тем, что дети войны, что мы росли в то время? Или это была потребность нашей души?
В. ПОЗНЕР: Конечно, потребность.
М. ПЕШКОВА: Американский кинематограф не мог создать неореализм.
В. ПОЗНЕР: Американское кино я обожаю. Французское кино я обожаю. Неореализм стоит совершенно отдельно.
М. ПЕШКОВА: «Они шли за солдатами». Как мы смотрели этот фильм!
В. ПОЗНЕР: Он какой-то, как мне кажется, человек с огромной любовью. Да, с юмором, да, с иронией, но не знаю. Трудно провести параллели, но когда я оказываюсь во Флоренции на Домской площади, то я ужасно чувствую себя, я чувствую себя гордым. Я думаю, ну, надо же, что мы такое сумели сделать. Это невероятно. Это гимн лично мне, например. Когда я в соборе Святого Петра в Риме, я чувствую себя угнетенным, Потому что это мне доказывает, что я никто, что я червь. Это на меня давит. А вон то говорит: «Вон ты какой! Смотри!» Неореализм мне это все время говорит. Посмотри, какие мы тонкие, какие мы умные, какие мы великие и несчастные в том же время. Это только неореализм. Я не знаю, почему тогда это появилось. Это я не готов объяснять. Это было. Этого не будет больше никогда. Это была плеяда невероятных режиссеров, актеров, и зритель, который совершенно был приворожен этим. Это тайные вещи. Слава богу, что они тайные, что никто не может объяснить, как искусство работает, как это получается. Это есть тайна.
М. ПЕШКОВА: Мы с вами говорим, а у меня сейчас перед глазами глаза Джульетты Мазины. Как она смеется сквозь слезы.
В. ПОЗНЕР: Знаете, есть одна только параллель. Помните вы или нет, но фильм Чаплина «Огни большого города», когда слепая продавщица цветов, самая последняя сцена, когда она уже видит благодаря тому, что он достал деньги для нее, она сделала операцию. Вдруг она понимает, что вот этот маленький смешной человечек, это и есть тот принц, как она думала. А он держит розу во рту и смотрит на нее. Это последний кадр, вот эти глаза. Это что-то такое, что невозможно повторить. Но в какой-то степени эти глаза и глаза Джульетты Мазины, что-то есть общее в этом.
М. ПЕШКОВА: Заключительный диалог Познера и Франко Дзеффирелли из книги « Их Италия»:
Ф. ДЗЕФФИРЕЛЛИ: Я думал о том, какой вы, пока мы разговаривали. Пытался угадать.
В. ПОЗНЕР: И что, вы угадали?
Ф. ДЗЕФИРРЕЛЛИ: Вы человек очень европейский.
М. ПЕШКОВА: Таков был ответ. Прочитала небольшую главу об увлечениях автора историей Древнего Рима. Как вступая по этой земле, у автора перехватывало дыхание, потому что по ней ходили Рем и Ромул, Цезарь и Август. Антоний Тиберий и Клавдий. Тут автора поразила мысль. Цитирую: «Вот откуда я. Здесь мои корни, здесь. Я европеец. И бесконечно благодарен судьбе за это». Думая о следующих странствиях по сапогу с Владимиром Познером, как не вспомнить Мандельштама, дважды побывавшего там в августе 1908. Всего несколько дней тайком от матери. И в 1910, будучи студентом Гейдельберга и Сорбонны. И стихотворение «Рим».
Ямы Форума заново вырыты
И открыты ворота для Ирода,
И над Римом диктатора-выродка
Подбородок тяжелый висит.
М. ПЕШКОВА: Это написано Мандельштамом в 37 году. Продолжение странствий по «сапогу» с Владимиром Познером следует. Звукорежиссер - Александр Смирнов. Я – Майя Пешкова. Программа « Непрошедщее время».