Война Александра Солженицына - Ледовских Николай, Сигорская Юлия - Цена Победы - 2012-07-21
В.ДЫМАРСКИЙ: Здравствуйте. Приветствую нашу аудиторию - аудиторию радиостанции "Эхо Москвы", телеканала RTVi, всех тех, кто смотрит Сетевизор. Это программа "Цена победы". Я её ведущий, Виталий Дымарский. Сегодня у нас программа в какой-то степени необычная. Поскольку, как правило, мы говорим о событиях, в которых задействовано много людей, группы людей - армии, пусть и меньшие, но всё равно многочисленные. Сегодня мы будем говорить о судьбе одного человека. Но человека удивительного, необычного и хорошо всем известного. Это судьба, военная судьба, Александра Исаевича Солженицына. С одной стороны, судьба военная Солженицына достаточно типична, что ли. С другой стороны, любая судьба всегда, тем не менее, индивидуальна. А с третьей стороны, если такая существует, она интересна тем, что война стала периодом, такой, эволюции взглядов Александра Солженицына. И вот об этих разных сторонах его военной жизни, военной судьбы мы будем сегодня говорить с двумя моими гостями, которых я с удовольствием вам представляю. Это Юлия Сигорская, журналист. Здравствуйте, Юля.
Ю.СИГОРСКАЯ: Добрый день.
В.ДЫМАРСКИЙ: И Николай Ледовских, биограф и исследователь творчества Солженицына и хранитель архива первой жены Солженицына, Натальи Решетовской. Николай Васильевич, приветствую вас в нашей студии.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Добрый день.
В.ДЫМАРСКИЙ: Признаюсь, вот с этими людьми нас свёл всё тот же... Может быть, кому-то уже надоела наша реклама на "Эхе Москвы", но не могу не сказать, что это журнал "Дилетант", в последнем номере которого опубликован большой материал из личного архива как раз Николая Васильевича и посвящён взаимоотношениям Александра Исаевича Солженицына с Натальей Решетовской. И по ходу работы над тем материалом выяснилось, что сегодняшних два моих гостя обладают ещё бесценным материалом – архивом, в том числе и по военной судьбе Солженицына. Я примерно такое введение сделал. Теперь приступаем к нашей беседе. Первое, что я хотел бы даже не столько, может быть, сказать, сколько тоже констатировать: достаточно хорошо известно, что к началу войны Солженицын стоял на достаточно ортодоксальных позициях. И что меня, надо сказать, удивило (я этого не знал, признаюсь) - это то, что, например, знаменитую книгу его "Август Четырнадцатого" он начал писать в 1937 году, то есть до войны. И с позиций, опять же, совершенно ортодоксальных, уж ни в коей мере не диссидентских или с позиций, там, инакомыслия. И потом, в течение войны, это всё как-то перерабатывалось, переваривалось...
Ю.СИГОРСКАЯ: Переосмысливалось.
В.ДЫМАРСКИЙ: Переосмысливалось. Есть ли какая-то точка, после которой Александр Исаевич как бы пошёл в другую сторону, что ли, в его этой судьбе военной? Николай Васильевич.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Вы правильно сказали, что Солженицын, пока был студентом, это преуспевающий студент с красным дипломом, Ростовский Госуниверситет закончил физико-математический факультет, Сталинский стипендиат. 7 человек были Сталинскими стипендиатами, в их числе Солженицын. Даже какая-то хроника фильм сняла, где он фигурирует. Так пока и не найдены эти кадры, к великому сожалению. Ещё в студенческие годы, гуляя по Пушкинскому бульвару Ростова-на-Дону. Он даже место нам показал в 1994 году, когда посетил в последний раз Ростов, где ему пришла идея написать огромный роман под названием "Люби революцию", "ЛЮР" он его сокращённо называл. Трудно сказать, что он именно писать начал ещё в студенческие годы этот роман, но материалы собирал очень усиленно. И какие-то наброски уже делал. Можно сказать, начал писать.
В.ДЫМАРСКИЙ: Что всё-таки его подтолкнуло к какому-то переосмыслению, если хотите, так сказать, своих позиций, идейных позиций.
Н.ЛЕДОВСКИХ: К переосмыслению идейных позиций, я считаю, что всё-таки арест, следствие и дальнейшая тюремно-лагерная судьба и ссылка.
В.ДЫМАРСКИЙ: Следствие это?..
Н.ЛЕДОВСКИХ: Это 9 февраля 1945 года, ровно за 3 месяца до победы.
В.ДЫМАРСКИЙ: Конец войны.
Н.ЛЕДОВСКИХ: А пока шла война... Если со своим другом и одноклассником, и однокурсником, однокашником по университету, Николаем Дмитриевичем Виткевичем он в письмах что-то и позволял себе критическое, за что, кстати, и был арестован СМЕРШевцами. Это, может быть, было не так ярко выражено. Виткевич даже на себя всю вину берёт. Виткевич был более ортодоксален и даже пытался утверждать... Есть нигде не опубликованное пока интервью Николая Виткевича, которое он дал первой жене Солженицына Наталье Алексеевне Решетовской. Если позволите, там есть такая цитата... Решетовская его спрашивает:
"Ты имеешь в виду недовольство военными делами? Я не имела в виду нечто другое - отход от революционных лозунгов, от революционных идеалов".
Виткевич отвечает ей: "Нет. Не уход от революционных идеалов. Это неправильная формулировка. Дело в другом. Я, собственно говоря, косо смотрел на саму фигуру Сталина. Причём ещё давно - с 10 класса, даже с 9. Когда мы вступали в комсомол, с некоторого времени комсомол стал называться ленинско-сталинским. Поставить своё имя рядом с Лениным, с моей точки зрения, может только человек, во всяком случае, бессовестный. И это мне сразу не понравилось".
То есть задолго до войны. Вмешивается Решетовская: "А Саня тогда, может быть, в этом направлении ещё не думал. Тем не менее, Саня сразу понял, что Кирова убил Сталин".
Это просто была фраза Решетовской в процессе разговора Виткевича. Виткевич продолжает: "Таким образом, моя чувствительность, может быть, раньше меня привела к какому-то внутреннему неудовлетворению. Ну и потом, события 1937 года. Пока речь шла о каких-то неизвестных лицах, то в это я ещё мог поверить. Но когда расстреляли Тухачевского и Блюхера, то в то, что они плохие, я категорически не поверил, не смотря на всякие газетные тексты".
В.ДЫМАРСКИЙ: Я хочу... Как-то вы объясните это более детально. Я хотя бы поверхностно, самые первые объяснения дам для тех, кто, может быть, не знаком с именем Николая Виткевича. Это тот человек, переписка с которым, собственно говоря, стоила Солженицыну суда...
Ю.СИГОРСКАЯ: Посадки.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Более конкретно мы скажем, что...
В.ДЫМАРСКИЙ: Посадки 1945 года. Всё дело (дело я имею в виду прямое, которое было заведено следствием) - это переписка со своим однокашником, как сказал Николай Васильевич, Николаем Дмитриевичем Виткевичем.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Они переписывались, на соседних фронтах воюя. 9 встреч у них было в процессе войны, во время войны. Раз затишье на фронте, один к другому приезжает. Виткевич чаще всего приезжал к Солженицыну.
Ю.СИГОРСКАЯ: Были и устные, конечно, какие-то беседы.
Н.ЛЕДОВСКИХ: В разговорах, конечно, они себе много могли, что позволить. А в письмах немножко шифровали. Сталина они называли "Пахан". СМЕРШевцы, конечно, догадались, о ком речь идёт. Ленина называли Вовкой. Дальше...
Ю.СИГОРСКАЯ: Тоже можно догадаться.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Решетовская потом спрашивала: "Неужели нельзя было не касаться этих тем? Неужели не ощущали вы, что в этом кроется какая-то опасность?" Солженицын говорит: "Мы же видели, что за фифочки сидят в этом цензурном отделе. Молодые девчонки, которые ничего не смыслят. Им лишь бы не было разглашений координат и других военных тайн. А здесь наши мысли, наша оценка чего-то, и то незначительная". Солженицын рассказал Решетовской, что его ординарец послал фотографию красивую свою домой своей возлюбленной, а фифочка из цензуры перехватила его и начала с этим ординарцем переписку и долго переписывалась. То есть не тем у этих девчонок были головы заняты, чтобы что-то выискивать.
Ю.СИГОРСКАЯ: Наивные были.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Недоучли.
Ю.СИГОРСКАЯ: По 25, по 26 лет, и они не могли предположить, что, в общем-то, всё читается и не только фифочками, конечно же.
В.ДЫМАРСКИЙ: Смотрите. Он арестован был 9 февраля 1945 года. Переписка, кстати говоря, сколько времени длилась?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Наверное, с 1943 года.
В.ДЫМАРСКИЙ: С 1943 года. Тем не менее, вы говорите, что Александр Исаевич, Саня, как его называют...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Да. Все его так звали.
Ю.СИГОРСКАЯ: И Виткевич его так называет.
В.ДЫМАРСКИЙ: Саня не был революционером или каким-то прямым противником, врагом советской власти. Но, тем не менее, в общем...
Ю.СИГОРСКАЯ: Был её, в общем-то, даже поклонником.
В.ДЫМАРСКИЙ: Даже был её поклонником. "Люблю революцию". Откуда же эти "Вовка", "Пахан"? Или это в той части, которую писал Виткевич?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Виткевич рассказал, у Солженицына в настоящие боевые действия небольшая заминка произошла. Виткевич попал раньше. А Солженицына сначала не призвали. 22 июня 1941 года, он прямо в этот день начала войны приезжает в Москву, он параллельно учился заочно на втором курсе МИФЛИ (это Московский институт философии, литературы и истории). Сдавать летнюю сессию приезжает. И здесь речь Молотова, начало войны. В военкомат прямо московский он хотел идти, но военный билет оказался в Ростове-на-Дону. Пришлось возвращаться. У него было ограничение по призыву в армию по здоровью. Поэтому первые несколько недель до середины октября он, распределённый в город Морозовск вместе со своей первой женой Натальей Алексеевной Решетовской, уехал преподавать математику, а Решетовская преподавала химию в морозовской школе. Но, осаждая военкомат, ему всё-таки удалось добиться, чтобы его призвали. Но ограниченность вот эта в призыве... Ограничение к службе в армии. Он попал сначала в гужтранспортный батальон. И шутил своим друзьям: "Я начало войны коням хвосты заносил". Вот, что делал. Начальство, командование этого батальона, как человека с высшим образованием послало его в штаб армии в Сталинград с какими-то документациями, с какими-то поручениями. Он воспользовался этой поездкой. Он заехал в Ростов, взял свой диплом с отличием и предъявил его там, в штабе армии. Выполнив это поручение, из штаба армии приходит запрос на него, и его отправляют в Ленинградское артиллерийское училище, переведённое в Кострому. Он там экстренно заканчивает офицерские курсы (артиллерийские), получает лейтенанта.
Ю.СИГОРСКАЯ: Давайте я проиллюстрирую этот период. Морозовск. Перед тем, как он ещё не попал в Кострому, он начинает писать стихотворение. Никогда не считал себя поэтом. Никто его не считал. Стихи никто высоко не оценивал. И сам он их высоко не оценивал. Однако они, как мне кажется, передают душевное состояние.
В.ДЫМАРСКИЙ: Юля, только один вопрос. Сейчас вы прочтёте, безусловно, стихи. Тем не менее, не смотря на такое отношение к собственной поэзии, она печаталась?
Ю.СИГОРСКАЯ: Нет. Но считалось именно, что из-за низкого качества. А сейчас мы их, может быть, в первый раз прочитаем, поскольку он не хотел...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Эксклюзив.
Ю.СИГОРСКАЯ: Это Морозовск. 10 сентября 1941 года. Мы так иногда будем читать... Кстати, в стихах тоже видно, как чуть-чуть менялось мировоззрение. Начало войны, эмоциональный порыв:
Опостылили мне безопасность и тыл,
Книги душу свою потеряли.
И теперь даже вид тех страниц мне постыл,
Что от пламени мысли дрожали.
Не читать, не писать,
И повсюду всегда мозг сверлит и сверлит в исступлении
Мысль одна: да когда же, когда?
Когда остановим мы их наступление?
Если Ленина город захватят они,
Буду землю от злости кусать.
Если Ленина дело падёт в эти дни,
Будет поздно ошибки считать.
Разве время теперь, чтоб талантом своим,
Самой жизнью своей дорожить?
Если Ленина Русь будет отдана им,
Для чего мне останется жить?
Ю.СИГОРСКАЯ: Александр Исаевич Солженицын.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Такой убеждённый марксист-ленинец был.
Ю.СИГОРСКАЯ: Да. Марксист-ленинец. Я этим стихотворением хотела сказать, в каком настроении был Солженицын в 1941 году. Это был убеждённый ленинец, марксист, действительно человек, который искренне говорил: "Я люблю революцию, понимаю". Он был вдохновлён, окрылён. 1941 год.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Закончив в Костроме Ленинградское артиллерийское училище (сокращённый курс) и получив две звёздочки лейтенанта на погоны, Солженицын попадает на фронт, и он был командиром батареи звукоразведки.
Ю.СИГОРСКАЯ: Это интересная профессия.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Интересная.
Ю.СИГОРСКАЯ: Достаточно редкая.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Необычная. Они засекали выстрелы противника, провоцировали их, засекали, а потом своей артиллерии давали точные координаты. И эти точки огневые уничтожались. Виткевич не знал, что Солженицын где-то воюет рядом.
Ю.СИГОРСКАЯ: Они растерялись в этот период.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Война растеряла всех. Конечно, адрес Решетовской Виткевич знал. Всё-таки подруга студенческих лет. Он так же, как и Солженицын, был влюблён в Решетовскую. Только Солженицын обошёл своего друга, и она досталась ему. Поэтому он Наташе написал письмо с фронта. А та подпрыгнула от радости и сразу даёт адрес Солженицыну. Друзья начинают переписываться. Корила даже себя Решетовская, что это она, подружив их и сообщив координаты...
В.ДЫМАРСКИЙ: Оказалась невольной...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Оказалась невольной...
В.ДЫМАРСКИЙ: Это когда произошло, Николай Васильевич?
Н.ЛЕДОВСКИХ: У меня сейчас в голове точной даты...
В.ДЫМАРСКИЙ: Ну, хотя бы...
Ю.СИГОРСКАЯ: 1942 год.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Так, примерно.
В.ДЫМАРСКИЙ: Удивительно, знаете, что в этом? Что на войне между фронтами работала почта вообще.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Та же полевая почта. Виткевича она спросила: "Я вашу встречу даю, как встречу роковую. Что об этом можешь сказать?"
Ю.СИГОРСКАЯ: Для неё она роковая.
Н.ЛЕДОВСКИХ: И вот, как ответил Виткевич: "Если бы знал, где упадёшь, там бы и соломки подложил. Если спустя годы оглянуться назад, вряд ли имеет смысл назвать эту встречу роковой. Будем говорить так: в свой адрес мне пришлось выслушивать много соображений. Например, так: "На кой чёрт вам было в это ввязываться - получать 10 лет? Плохо вам жилось, что ли?" В частности, Рая Карпоносова (это тоже студенческая их подруга) говорила что-то в этом роде: "Не могли ли вы избежать посадки?" В этих случаях я отвечал так: "После 1945 года сесть оказывалось ещё проще. Неприязнь к культу была налицо".
Н.ЛЕДОВСКИХ: Решетовская его спрашивает: "Но сел бы кто-то один из вас, а второй уже не сделал бы глупостей".
Виткевич: "Может быть, и так. Трудно сказать, как сложилась бы судьба".
Решетовская: "А встреча ваша всё-таки роковая. Я на этом настаиваю. Неприязнь к культу не пронизывала бы ваши письма. Всё это получилось только за счёт непосредственного контакта".
Виткевич: "Может быть, может быть. Мы могли бы как-то приспособиться. Я вообще был человек молчаливый. Может быть, как-то и обошлось бы. Я бы не сел. Но в Марфино этот вопрос обсуждался".
Н.ЛЕДОВСКИХ: Марфинская шарашка...
Ю.СИГОРСКАЯ: Где они встретились.
Н.ЛЕДОВСКИХ: И Солженицын, и Виткевич - оба попали.
В.ДЫМАРСКИЙ: Там они что-то изготовляли?
Ю.СИГОРСКАЯ: Туда попадали люди с высшим образованием, которые могли... Этот химик, этот математик…
Н.ЛЕДОВСКИХ: Изобретению прибора, который идентифицировал голос по телефону.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это новая для меня информация.
Н.ЛЕДОВСКИХ: "В круге первом" это описано.
Ю.СИГОРСКАЯ: Уже тогда такие приборы...
Н.ЛЕДОВСКИХ: "В Марфино этот вопрос подробно обсуждался. Там сидели, так сказать, заинтересованные лица, и всех занимал вопрос: "Можно было не сесть?" Этот вопрос, конечно, интересовал всех. Вопрос этот обсуждался достаточно подробно. И была такая мысль: "Если не сесть, не побывать в тюрьме и лагере, то не знал бы стержня жизни". То есть для человека, который интересовался историей, который интересовался судьбами нашего общества, это была бы большая потеря - не знать, что такое тюрьма. Это был бы не в полной мере человек. По этой мысли, такой человек был бы неполноценным, то есть он очень многого бы не знал".
Н.ЛЕДОВСКИХ: Вот, как Виткевич оценил.
Ю.СИГОРСКАЯ: Тут даже можно из его слов понять, что не только он так оценил, то и все марфинские сидельцы придерживались такой точки зрения, что если не сесть, то не узнаешь стержень жизни. В общем...
В.ДЫМАРСКИЙ: Когда-то у нас говорили: "В армию не попадешь, в армии ты жизнь узнаёшь".
Ю.СИГОРСКАЯ: Да, 1945 год...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Невольно вспоминается… Известный диссидент Казачков как-то произнёс "Если жизнь не бьёт по голове, то ты бесформенной болванкой так и останешься. Жизнь из тебя нужную деталь выковывает".
В.ДЫМАРСКИЙ: Ну да. Эта переписка с Виткевичем. Каким образом она попала в руки?.. То есть это просто путём перелюстрации чистой?..
Н.ЛЕДОВСКИХ: Все письма проверялись. Абсолютно все.
Ю.СИГОРСКАЯ: Между друзьями, между любимыми.
В.ДЫМАРСКИЙ: Сколько было писем?..
Н.ЛЕДОВСКИХ: И, представьте себе, все читались. СМЕРШевцы работали чётко.
В.ДЫМАРСКИЙ: Хорошо. Но не в одном же письме они выражали, так сказать, свои взгляды. В это время... То есть это накапливалось?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Накапливалось. Фотографировали в течение двух лет их переписку. Похоже так. Их не смутило даже то, что некоторые письма не доходят. Подумаешь, потерялось где-то.
Ю.СИГОРСКАЯ: Война, всё естественно.
В.ДЫМАРСКИЙ: Я бы сказал, удивительно, что доходило.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Оригиналы оставляли у себя СМЕРШевцы. И не насторожило, что не все письма доходят. Солженицын даже нумеровал свои письма.
Ю.СИГОРСКАЯ: Потом будет предъявлена на процессе эта переписка им.
В.ДЫМАРСКИЙ: Она сохранилась?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Только в архивах Лубянки.
В.ДЫМАРСКИЙ: Только в архивах Лубянки. И они никогда её не публиковали, ничего?..
Н.ЛЕДОВСКИХ: В начале 1990-х, когда уже Солженицын собирался возвращаться сюда, то Лубянкой было объявлено, что дело Солженицына, принято решение, сжечь. Тем не менее, выходит книга Кирилла Столярова "Палачи и жертвы". Это лубянский полковник, сейчас его нет в живых. Эта книга заканчивается главой дела капитана Солженицына, где очень многое цитируется, но не всё. Похоже, что он прихватил это дело, а теперь уже трудно его концы найти.
Ю.СИГОРСКАЯ: То есть никто не знает, было ли оно уничтожено, сожжено. Или оно где-то ещё когда-нибудь всплывёт...
В.ДЫМАРСКИЙ: Ощущения нет? Или у вас есть ощущение? Или вы реально не знаете?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Я уверен, что оно цело.
Ю.СИГОРСКАЯ: И что никто его не сжёг.
В.ДЫМАРСКИЙ: Вообще трудно поверить, что ведомство вдруг возьмёт и сожжёт дело, причём такое дело. Другое дело, что они не хотят его публиковать и показывать. Хотя, мне кажется, что уже можно было бы. Но это...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Во-первых, даже будучи настороженными, как поведёт себя Солженицын, возвратившись. Они тогда не знали. На всякий случай компромат придержать и вдруг что-нибудь выплеснуть.
В.ДЫМАРСКИЙ: А сам Александр Исаевич верил в то, что дело не существует?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Мне кажется, он тоже пытался добраться до этого дела, вчитаться в него. Но так концов и не нашёл. А, может, достаточно времени у него не было, чтобы добраться.
В.ДЫМАРСКИЙ: На этом мы завершаем первую часть нашей беседы. Через несколько минут мы её продолжим в программе "Цена победы".
В.ДЫМАРСКИЙ: Ещё раз приветствую нашу аудиторию - радийную, телевизионную, всех тех, кто смотрит Сетевизор. Программа "Цена победы". Я её ведущий Виталий Дымарский. Напоминаю, что в гостях у нас сегодня журналистка Юлия Сигорская и хранитель архива Натальи Решетовской (это первая жена Александра Исаевича Солженицына) Николай Васильевич Ледовских. Ещё раз вас приветствую. Мы продолжаем нашу беседу. Говорим о военной судьбе Александра Солженицына. Естественно, основное время у нас сейчас занимает история переписки с Николаем Виткевичем. Собственно говоря, переписка, которая сыграла роковую, решающую, может быть, роль в судьбе Солженицына, поскольку именно она послужила предлогом для, как Юлия сформулировала, для посадки.
Ю.СИГОРСКАЯ: Так ни употребляли это слово. То есть оно не современное, оно ещё...
В.ДЫМАРСКИЙ: Немножко блатное, такое, что-то в этом есть. Надо сказать, что даже самые интеллигентные люди, попав в тюрьму, в ссылку, невольно накапливают это...
Ю.СИГОРСКАЯ: Жаргон появляется. Иначе не выживешь.
В.ДЫМАРСКИЙ: Тем не менее, возвращаясь к той истории или продолжая её, у меня такой вопрос: сама война, сам ход... Там Солженицын где-то... В стихах, которые вы, Юля, приводили. Это сентябрь 1941 года. Там недовольство. Но там некая констатация и ужас от этого наступления, от того, что всем что-то отдаём.
Ю.СИГОРСКАЯ: Этот ужас продолжается и в 1941 году. Можно какие-то выдержки тоже зачитать. В стихах очень эмоционально...
В.ДЫМАРСКИЙ: Юлия Сигорская у нас сегодня специализируется на поэзии Солженицына.
Ю.СИГОРСКАЯ: На неизвестной никому поэзии Солженицына. Стихотворение называется "Кавказу". Даже интересно само название, обращение к кавказским горам:
Что ж, седобородый, враг, видать, силён -
Прут и вплавь, и бродом немцы через Дон.
Топчет, роет боров жирную Кубань.
Миллионы воров, вся Европа - дрянь.
Хлеб сбирают новый на полях чужих.
Ты, снежноголовый, как ты терпишь их?
Почему ты скалы им не двинул в лоб?
Как ты пропустил их в нефтяной Майкоп?
Почему Эльбрусом не пошёл вперёд?
Или стал ты трусом, великан хребет?
Как ещё сверкает в солнце весь Казбек,
Кровью истекает русский человек.
На одно колено встали мы в войне.
Бьёмся, чтобы плена не видать жене.
Дом наш уничтожен, сожжены поля,
Но чтоб меч был сложен - пусть не ждёт земля.
Русь на две лопатки никому не класть
И свои порядки не вводить им всласть.
И не стерпишь гордо на своём веку,
Чтобы немцев орды забрались в Баку.
Громыхнул в ущельях, тучи-брови сдвинь,
На врагов похмелья горы опрокинь.
Встань на их дороги, отряхнись от сна.
Встанем мы на ноги, воздадим сполна.
Будет над Берлином горевать тевтон,
Что по нашим спинам навалялся он.
Ю.СИГОРСКАЯ: Это ода, я бы сказала. Это 1942 год. Это Кострома, когда он ещё не в войсках, когда он рвётся, обучается. И у него вот такие вот патриотические стихи. Есть это сознание того, почему сдают. Почему тот же Кавказ? Почему Майкоп? Почему Кубань?
В.ДЫМАРСКИЙ: Собственно говоря, помимо этой... Есть переписка... Что осталось из документации? Что из документального военного Солженицына?
Ю.СИГОРСКАЯ: Стихи.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Кроме стихов, он писал своей жене письма.
В.ДЫМАРСКИЙ: Письма Решетовской.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Они хранятся в центральном архиве государственном, РГАЛИ он сейчас называется. Письма по просьбе Александра Исаевича на 10 лет закрыты после его кончины. И только через 10 лет они могут быть доступны, если Наталья Дмитриевна как наследница Александра Исаевича не продлит это табу.
В.ДЫМАРСКИЙ: То есть это 2008 год, значит 2018.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Но ещё при жизни Решетовской в журнале "Сын отечества" журналистом Леонидом Михаиловичем Горовым (он работал в "Советском воине" журнале, сейчас он по-другому называется) была опубликована подборка выдержек из фронтовых писем Александра Исаевича. Эта подборка потрясающая. Перепечатка этой подборки есть ещё у меня здесь. По ней можно судить. Очень много цитат, которые характеризуют Солженицына-фронтовика. Цитаты очень яркие. Цитаты впечатляющие.
Ю.СИГОРСКАЯ: Про Сталина, кстати, хороши стихи.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Например, 1942 год: "Что за тяжёлые дни для России, для нас, для будущего? В такие-то дни нам вдруг сообщают, что, может быть, задержат ещё на полтора-два месяца. Не выдержу".
Ю.СИГОРСКАЯ: Это Кострома.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Это пишет Александр Солженицын в период наступления немецких войск летом 1942 года, ещё будучи курсантом. Очень много... Вот, допустим, когда военные успехи на Кавказе, тут же он находит у него отклик вот такой: "Письмо это не будет очередным. Это крик радости: ого-го! Немцы бегут. Немцы, наконец-то, бегут".
Н.ЛЕДОВСКИХ: В следующем письме: "Ещё 2 месяца наступления такой же силы и такого же темпа, и немцы побегут без оглядки".
Н.ЛЕДОВСКИХ: То есть он радуется этому наступлению и постоянно об этом пишет. Большая подборка.
В.ДЫМАРСКИЙ: Всё-таки, вы знаете?..
Ю.СИГОРСКАЯ: Интересно, что... Можно 2 слова? Прочитав все эти выдержки, создаётся впечатление о человеке, который патриот, который очень переживает. Потом, в 1995 году (Николай Васильевич сейчас скажет) он написал к 50-летию победы эссе, посвящённое победе. Там такое ощущение, что это 2 разных человека. То есть вообще нет точек соприкосновения. Если здесь это патриот, который ужасно переживает потери, который радуется наступлениям и который не оценивает цену победы или цену жизни человеческой на войне; то в 1995 году это просто совершенно иное. Это такие ужасные слова, это такие обвинения...
В.ДЫМАРСКИЙ: В адрес?..
Ю.СИГОРСКАЯ: В адрес Сталина непосредственно, в адрес командования, в адрес руководства, которое не смогло правильно организовать военное дело так, чтобы не было таких человеческих жертв. То есть всё-таки этот путь действительно становления его тем, которого мы знаем... Мы же очень мало знаем, о том, что он был верным ленинцем. Нам привыкли с детства говорить, что он таким родился. Это же не так. Наверное, действительно, этот конец войны, переписка с Виткевичем и это сидение - они полностью надломили и сформировали в нём то, что...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Кардинально изменили вообще его сознание.
Ю.СИГОРСКАЯ: Да. Здесь, может быть, Николай Васильевич, вы расскажете о том, как Виткевич в первый раз наступление на эту ледяную горку...
Н.ЛЕДОВСКИХ: С этого момента и с переписки начались критические моменты, перелом.
Ю.СИГОРСКАЯ: Да.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это какой год по времени?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Это, наверное, всё-таки, 1942 и есть год.
В.ДЫМАРСКИЙ: Тоже 1942.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Солженицын только появился на фронте.
Ю.СИГОРСКАЯ: Зима между 1942 и 1943.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Да. Они только нашли друг друга, встретились, и началась эта переписка. Виткевич рассказал, как его дивизию гнали на ледяную гору, а там совершенно не погашены были огневые точки и, по сути дела, вся дивизия превратилась в Александров Матросовых. Надо было эти точки подавить, и очень большие жертвы были.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это на каком фронте?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Виткевич... Какой-то белорусский. У меня нет чёткости, какой это фронт был. И вот, рассказав Солженицыну об этом, Солженицын другие факты начал припоминать. Так они рассказывали, где эти бездумные приказы свыше, где можно было меньшими жертвами обойтись, а обходились большими жертвами. Вот началась критика в письмах. Какие приказы давал Пахан, спускал на своих генералов...
В.ДЫМАРСКИЙ: Когда появился "Пахан", "Вовка"? Вот это интересно.
Ю.СИГОРСКАЯ: Появилось, видимо, после того, как...
В.ДЫМАРСКИЙ: Вот вы читали и стихи, и из писем какие-то отрывки. Нормальный обычный советский человек на фронте - тяжело, та-та-та, но…
Н.ЛЕДОВСКИХ: У Солженицына ещё нет опыта военных действий, а Виткевич уже прошёл много.
Ю.СИГОРСКАЯ: То, что мы читали - это ещё...
В.ДЫМАРСКИЙ: Виткевич, как бы, помимо всего прочего, раньше начал и какую-то сыграл свою роль, повлиял...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Открыл другую сторону войны для него. А у Солженицына начались подтверждения этому.
В.ДЫМАРСКИЙ: Когда сам попал в эти...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Когда сам попал на передовую.
Ю.СИГОРСКАЯ: Да.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Вот и пошло.
Ю.СИГОРСКАЯ: Ещё, может быть...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Генералов он упрекает как раз в этой статье, посвящённой 50-летию Победы, что вешают себе ордена Кутузова, ордена Суворова, а ведь в статуте каждого ордена написано: "Великий перелом в какой-то военной операции с наименьшими жертвами". А здесь жертвы огромнейшие, а ордена те же.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это пишет?..
Ю.СИГОРСКАЯ: Солженицын в 1995 году. Когда уже всё прочитано, переосмыслено, документы просмотрены и так далее.
В.ДЫМАРСКИЙ: Всё-таки продолжая... Есть стихи, есть то, что вы сказали - в журнале маленьким тиражом какие-то отрывки.
Ю.СИГОРСКАЯ: Это прижизненные, поэтому тогда их можно было ещё опубликовать.
В.ДЫМАРСКИЙ: Довольно свидетельств есть о том, что Солженицын вёл свой дневник. Хотя это было запрещено на фронте, это известно. Тем не менее, он вёл свой дневник на фронте. Кстати говоря, не только он. Многие, не смотря на запрет, вели эти дневники. Какова их судьба?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Судьба известна. Хотя с солженицынским дневником судьба мало известна, потому что СМЕРШевцы приехали его арестовать и вызвали в штаб дивизии. Он явился, комдив намёком сказал: "У вас случайно нет брата на соседнем фронте?" Так, полунамёком. Его здесь арестовали и повезли. И он уже начал догадываться - вот, с чем может быть связано. По пути уже СМЕРШевцы хватились, что же в личные вещи не заглянули и не забрали эти личные вещи. И здесь великую роль сыграл, иначе бы не 8 лет ссылки с правом переписки, а, наверное, 10 и без права переписки, уж точно расстрел был бы. Сержант Соломин, его ординарец...
В.ДЫМАРСКИЙ: Не все знают уже из новых поколений, что 10 лет без права переписки - тогда это было иносказание...
Ю.СИГОРСКАЯ: Иносказательная форма расстрела.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Иносказательная форма расстрела. Да. Если тебя осуждает эта великая тройка, знаменитая тройка и даёт 8 лет лагерей и ссылки с правом переписки, значит, ты жив. Без права переписки - это расстрел. Сержант Соломин посмотрел вещмешок Солженицына, а там "Майн кампф" Гитлера, там портрет Николая II, там Столыпин...
В.ДЫМАРСКИЙ: Откуда это у него всё?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Он же для "ЛЮР"...
Ю.СИГОРСКАЯ: И таскал с собой.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Даже "Майн кампф", он должен врага знать изнутри. В это произведение вник.
Ю.СИГОРСКАЯ: Дух исследователя в нём уже тогда, в молодом человеке был.
В.ДЫМАРСКИЙ: Кстати, "Майн кампф" вообще был доступен тогда?..
Н.ЛЕДОВСКИХ: Трудно сказать, откуда он взял.
В.ДЫМАРСКИЙ: Я так, уже сам себе задаю вопрос.
Ю.СИГОРСКАЯ: Так это неизвестно...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Илья Соломин влез и всё, что он считал опасным, тут же предал огню. И пока СМЕРШевцы вернулись и взяли вещмешок Солженицына, уже придраться было не к чему.
В.ДЫМАРСКИЙ: Скорее всего...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Скорее всего, дневник был сожжён сержантом Соломиным.
В.ДЫМАРСКИЙ: Молодец хоть парень сообразил это, с одной стороны. Хотя, конечно, безусловно...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Хорошо сообразил. Он его спас от высшей меры. Другой есть момент. На 3 недели на фронт ездила Наталья Алексеевна Решетовская. Затишье было на фронте, момент был интересный.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это какой год?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Это был 1943. И как раз она забрала все письма свои ему, забрала письма Виткевича, уезжая, и похоже, что, может, некоторые странички он ей передал этого дневника. Но в архиве Решетовской (я хранитель этого архива) ничего подобного я не обнаружил. Наверное, всё-таки надеясь продолжать дневник, он никакие странички разрознивать не стал, они ему были нужны там.
Ю.СИГОРСКАЯ: Либо Наталья Алексеевна из каких-то своих соображений тоже их уничтожила, когда он... Потому что предполагалось.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Нет. Она ничего не уничтожала. Она всё перепрятывала, переписывала, в нескольких экземплярах в разных местах хранила.
Ю.СИГОРСКАЯ: Она переписчиком его первым и, таким, очень...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Её пребывание на фронте довольно-таки интересно. Солженицын, пользуясь этим затишьем, своего ординарца прислал в Ростов-на-Дону. Однажды стук в окно. Она выглядывает: сержант улыбается в стекло. Впустила, а он ей привёз армейскую книжку (или как она там называлась тогда), привёз обмундирование. И вот, как она пишет: "Илья Соломин привёз мне в Ростов гимнастёрку, широкий кожаный пояс, погоны и звёздочку, которую я прикрепила к тёмно-серому берету. Дата выдачи красноармейской книжки свидетельствовала, что я уже некоторое время служила в части".
Ю.СИГОРСКАЯ: Пользовался служебным положением.
Н.ЛЕДОВСКИХ: "Было даже отпускное удостоверение. Но я не боялась. Фронтовому офицеру ничего ведь не сделают за такой маленький обман. И вот мы вдвоём с мужем в его землянке. Не сон ли это? Комдив по телефону приглашает к себе. Я смущаюсь офицерского общества. Но выпитая впервые водка придаёт храбрости и большая сковорода отлично поджаренной картошки с американской тушёнкой соблазнительна после ростовского хлеба из кукурузы".
Н.ЛЕДОВСКИХ: Дальше она описывает, какой холодный был май. Но пока затишье было...
В.ДЫМАРСКИЙ: Май 1943 года?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Да. Затишье было, они выходили в лес, и тогда любимым писателем у Солженицына был Горький. Он ей читал страницы "Кожемякина".
В.ДЫМАРСКИЙ: Скажите, Николай Васильевич. Опять же, есть свидетельства, что в годы войны Солженицын не прекращал, продолжал свою литературную деятельность, писал какие-то произведения, продолжал писать.
Н.ЛЕДОВСКИХ: У Решетовской они даже здесь указаны.
В.ДЫМАРСКИЙ: Он, по-моему, Лавренёву посылал?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Борису Лавренёву он послал. Он послал, вообще, в журнал "Знамя", и только Борис Лавренёв ему ответил. Здесь у неё указы: женская повесть "Фруктовый сад". Потом у него была повесть "Лейтенант", а вообще о войне он замысливал "Шестой курс" повесть написать.
В.ДЫМАРСКИЙ: У него же, такая, автобиографическая...
Н.ЛЕДОВСКИХ: "Бодался телёнок с дубом" - это полностью автобиографическая...
В.ДЫМАРСКИЙ: Ещё тех времён "Дороженька", по-моему...
Н.ЛЕДОВСКИХ: "Дороженька" - это в стихах поэма, и там многое тоже автобиографично. Там много ростовских мотивов.
В.ДЫМАРСКИЙ: А то, что вы стихи сейчас читали?.. Это вот я вижу...
Ю.СИГОРСКАЯ: Это почерк Солженицына. Такой аккуратный и мелкий.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Ксерокопия его истинных писем.
Ю.СИГОРСКАЯ: Это просто... Да.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Стихи к Наталье Алексеевне.
В.ДЫМАРСКИЙ: Покажу на камеру. Может быть, наши телезрители увидят...
Ю.СИГОРСКАЯ: Да. Просто почерк Солженицына.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Экономил место на бумаге.
Ю.СИГОРСКАЯ: На маленьких листочках вместе с письмами посылал. Вот это - любовное.
В.ДЫМАРСКИЙ: Вы мне скажите, это было не совсем в правилах Красной армии, чтобы к офицерам (их достаточно много) приезжали жёны? Я так понимаю, что он был на хорошем счету.
Н.ЛЕДОВСКИХ: С одной стороны, на хорошем счету. А потом, когда затишье на фронте кончилось и дивизию объединили с какой-то другой, где комдивом стал Травкин (полковник), сразу Солженицыну шепнули, что Травкин женщин в дивизии не любит, на дух не переносит.
В.ДЫМАРСКИЙ: Зависело от настроения командира, да? Более либеральный, менее либеральный.
Ю.СИГОРСКАЯ: Николай Васильевич, расскажите вот эту историю, когда он заходил в блиндаж, где они работали. Вот это вот.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Решетовская сразу вникла в работу мужа. И все, кто его окружали, они расшифровывали какие-то кардиограммы, типа кардиограмм звуковой разведки. Она быстро вникла и научилась так же расшифровывать и на равных стала работать в этой группе. Но она единственная женщина и жена командира батареи, жена комбата. И в итоге ей не по себе было, что он последним входит, все встают, приветствуют, честь ему отдают, возмутилась: "Что это я буду тебе честь отдавать, собственному мужу? Давай я буду входить после того, как ты уже войдёшь и поприветствуешь всех?" Такой, интересный момент. Он ей разрешил приходить потом.
Ю.СИГОРСКАЯ: Не хотела отдавать честь мужу.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Ну и потом она в газете ещё прочитала, что в МГУ объявлен конкурс на кафедру химии по её любимым специальностям химическим. И решила, раз нельзя оставаться на фронте, то она поедет и попытает счастье, поступит в аспирантуру МГУ, что и получилось. 2 причины...
Ю.СИГОРСКАЯ: В письмах она писала и мечтала, что когда-то они вместе будут жить в Москве.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Точно.
Ю.СИГОРСКАЯ: Но не сложилось.
В.ДЫМАРСКИЙ: Ну да.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Московскую прописку он получил, когда стал в московском лагере на Большой Калужской дом 30 строить. Это сейчас площадь Гагарина.
В.ДЫМАРСКИЙ: Там же есть... Возвращаясь к этой переписке с Виткевичем. Там, помимо тех характеристик и того, что они писали оба уже про вождей... Там есть ещё, по-моему… Там, так сказать, до них и пассажи были по поводу послевоенной... Чуть ли не какую-то организацию они хотели сформировать для того, чтобы бороться, вот... Или таких радикальных?.. Где-то это, опять же...
Н.ЛЕДОВСКИХ: У меня нет подтверждений, писали ли они об этом в письмах. Но устно, когда встречались, они мечтали свою группу, в первую очередь студенческую пятёрку, из неё создать, такую, прогрессивно мыслящих молодых людей организацию. Но из-за того, что никто из этой пятёрки больше не пострадал, надо полагать, что в письмах этого не было.
Ю.СИГОРСКАЯ: То есть только Солженицын и Виткевич.
Н.ЛЕДОВСКИХ: В автобиографической повести "Бодался телёнок с дубом" Солженицын пишет: "Никто не пострадал, а близко было". "А близко было".
В.ДЫМАРСКИЙ: На всякий случай просто я нашёл кусок, что он якобы (здесь трудно утверждать) хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем резолюцию, в которой говорил о создании после войны организации для восстановления ленинских норм.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Была такая резолюция, и копия её есть. Но досталась ли она СМЕРШевцам, у меня нет этому подтверждения. Ещё раз говорю, что раз никто не пострадал... Или, может быть, преподнесли эту резолюцию как их задумку, никого ещё не коснувшуюся...
Ю.СИГОРСКАЯ: Ничего же не случилось. Организация создана не была.
В.ДЫМАРСКИЙ: Это понятно. Но если они это прочитали, то это уже для них было всё... Потому что в принципе это свидетельствует о том, что его взгляды претерпели некую эволюцию. Он, видимо, стал антисталинистом, но не антикоммунистом и не антисоветчиком.
Ю.СИГОРСКАЯ: И главное, не антиленин. Потому что фигура Ленина всё равно долго остаётся для него…
В.ДЫМАРСКИЙ: Восстановление ленинских норм - это, собственно говоря, после 1956 года говорило КПСС.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Письма подтверждают то, что до самого ареста он альтернативы социализму и ленинизму не видел.
Ю.СИГОРСКАЯ: Именно у него был социализм-ленинизм.
В.ДЫМАРСКИЙ: А Сталин - это извращение ленинских норм... Известные формулировки, которые возникли уже...
Ю.СИГОРСКАЯ: Тогда многие так думали. Не только они.
В.ДЫМАРСКИЙ: У нас уже времени совсем мало. Но, может быть, коротко, чтобы не вдаваться особенно в частную жизнь... Почему всё-таки они разошлись с Решетовской? Почему Решетовская приняла такое решение, на ваш взгляд?
Н.ЛЕДОВСКИХ: Пока Солженицын был подпольщик-писатель, тайно творил, а Решетовская ему создала все для этого условия... То есть в школе в Рязани, во 2-й школе работая, он минимальное количество часов взял, чтобы не быть посаженным по статье за тунеядство. Её доцентская зарплата (он 60 рублей получал) 320 рублей была. Она создала ему все условия, чтобы он творил и осуществил то, что замыслил. А когда Солженицын стал известным писателем, то...
В.ДЫМАРСКИЙ: Это вы уже тот период берёте. Я имею в виду 1948 год, когда он сидел в лагере...
Н.ЛЕДОВСКИХ: Нет. Когда он сидел в лагере, то Решетовская в гражданском браке начала жить со своим коллегой...
Ю.СИГОРСКАЯ: Это жизнь. Это просто жизнь.
Н.ЛЕДОВСКИХ: Здесь они только сами могут разобраться.
В.ДЫМАРСКИЙ: Согласен с такой оценкой.
Ю.СИГОРСКАЯ: Потом же они второй раз официально женились...
В.ДЫМАРСКИЙ: Да. Об этом, кстати говоря, читайте в журнале "Дилетант". Я, к слову, вернусь. Спасибо вам. Спасибо нашим гостям сегодняшним. Было очень интересно. Напоминаю, что, в том числе, мы узнали о некой даже неопубликованной вещи. Редчайшая вещь, касающаяся не переписки, а разговоров Натальи Решетовской с Николаем Виткевичем. В гостях были Николай Ледовских и Юлия Сигорская. До встречи через неделю.
Ю.СИГОРСКАЯ: Спасибо.