Екатерина и писатели - Все так + - 2018-07-21
21.07.2018
Виталий Дымарский
―
Добрый вечер! Программа «Все так плюс». Выходит она из Петербурга. У микрофона Виталий Дымарский. Рядом со мной Максим Кузахметов. Все как обычно в этой программе. И даже те наши слушатели, которые последние программы слышали, я бы так же сказал, что все как всегда. И у нас сейчас постоянный... постоянный герой нашей программы – это Екатерина. Екатерининская эпоха занимает много места и в российской истории и соответственно в нашей программе, которая, напомню, посвящена династии Романовых, истории династии, говорим мы о самих Романовых, и о тех кто его... их, извините, окружал. Итак, Екатерина. Прошлую программу мы завершили на победоносной ноте. Екатерина одержала победу, Пугачев повержен. Да, в общем, все… все враги повержены, получается. Пора приступать к мирному строительству.
Максим Кузахметов
―
Мы остановились на том, что Екатерина практически параллельно умудрилась одолеть Турцию, одолеть восстание Пугачева, умудрилась параллельно разделить Польшу, благополучно преодолеть проблемы, связанные с небольшим там чумным бунтом в Москве. То есть потрясающие просто успехи. И все это одновременно. И вот как будто бы она, ну, вот особенно после...
В. Дымарский
―
Мудрая правительница.
М. Кузахметов
―
Сейчас расскажем.
В. Дымарский
―
Сейчас мы дойдем до этого.
М. Кузахметов
―
Расскажем. Да. Вот головокружение от успехов. Да? Будем так все цитировать. И вот озадачилась, посвященная же, мы же знаем, это императрица, которая переписывалась с Вольтером, с другими французскими просветителями, была неравнодушна к литературе. А мы знаем разных деспотов, неравнодушных к литературе. Но тут она еще так далеко не шагнула как Сталин, чтобы там создать уже просто партийную литературу. И поначалу, наверное, по наивности по какой-то вот стала уделять этому серьезное внимание. Что? Да чем же мы хуже Франции? Пора и нам как-то приобщиться к веку Просвещения, чтоб и у нас были литературные журналы, чтобы творили у нас там свои писатели, чтобы создавали свои на русском языке произведения. И хорошо бы не только переводные. И здесь вот погружаясь в подробности, – да? – вот эти примеры преимущественно драматические, как себе представляла вклад писателей Екатерина в развитие просвещения в России, и что происходило на самом деле. Ну, начнем, так сказать, со сравнительно цивилизованной литературы, которая там Екатерине более-менее там нравилась, ну, классика, – да? – вот Фонвизин, казалось бы, тоже любопытное происхождение. Это же фон Виссен. Да? Там еще...
В. Дымарский
―
Да.
М. Кузахметов
―
… из прибалтийских немцев. Ну, не важно. Все уже давным-давно на русской службе. Всех уже давным-давно зовут Денисами Ивановичами. Вот классическая карьера как у любого дворянина. Ну, его отец там служил. Там честный служака, ничего не выслужил себе, ничего толком не заработал. 8 детей, надо как-то их пристраивать. Карьеры-то не сделал, хотя и дожил до 80 лет. И вот у него родился такой вот способный, толковый сын Денис, который учился… Ну, уже это все при Елизавете Петровне в основном происходило. Там же опять-таки все почему-то присваивается Екатерине Великой, но университет-то появился пораньше, при Елизавете Петровне уже можно было куда-то отдавать своих дворян, чтобы их там учили уму-разуму. И не только по Псалтырю, а еще и, страшно представить, танцам. Совсем недалеки те времена, когда танцы казались чем-то бесовским там, латинянстовом. А тут это уже, ну, неотъемлемая часть дворянской жизни. И вот толковый человек, с чего вообще начинает совершенно неожиданные свои литературные опусы, переводит. Переводит с немецкого. Переводит с французского. Знает латынь. Ну, полезные вещи. Казалось бы, как вот все хорошо. Вот какой молодец. Но главное произведение мы знаем его. Это, конечно же, «Недоросль».
В. Дымарский
―
«Недоросль».
М. Кузахметов
―
Да? Ну, можно так кратко напомнить, что «Недоросль» – это вообще дворянин, который не выучился читать по тем временам. А тоже вот опять-таки, погружаясь в ту среду, в ту ситуацию, как жили, страшно представить, крестьяне, если дворянин, недоросль, в числе прочего не имел права жениться. То есть вот пока не выучишься читать, ты не получаешь документ такой специальный на то, что тебе разрешено жениться.
В. Дымарский
―
Может, это правильно?
М. Кузахметов
―
Ну, это правильно как?
В. Дымарский
―
Нечего плодить неграмотного.
М. Кузахметов
―
Для рабов? Для рабов правильно. Да. А если это свободные люди? Ну, не хочет. Может он аутист?
В. Дымарский
―
Ну, Вы уж прям хотите снова...
М. Кузахметов
―
Ну, казалось бы, правильно, потому что Петр I тоже с ними со всеми мучился. Не хотят, понимаешь, корабли строить — заставим! Ну, какая там может быть инициатива? Инициатива-то этим вся и убивалась. Ну, там дальше будем рассказывать с примерами того, как отчисляли из университетов. Мало ли так отдали бы Пушкина в кораблестроительное какое-нибудь заведение, и он бы там как бестолочь в математике нигде бы не пригодился, его бы с позором изгнали. И вы бы ничего о нем не узнали. Слава Богу, он там более гуманитарно воспитывался. Ну так вот. Мы знаем именно это произведение, где он так, даже Екатерине некоторое время нравилось, высмеивал вот эти вот нравы, вот эти дворяне туповатые какие-то.
В. Дымарский
―
А сама Екатерина, кстати, «Недоросль»-то читала?
М. Кузахметов
―
Да, да, читала. Екатерина была очень неравнодушна к, ну, тогда господствовала драматургия. Вообще вот в нашем понимании вот таких литературных произведений, к которым мы привыкли: романов, рассказов, повестей, практически не было. Огромную роль играли пьесы, которые ставились в театрах. Там целые соревнования шли. Екатерина сама сочиняла пьесы. Ну, как? Кто-то упрекал, что это все дешевые незатейливые переводы с французского, заимствованные, никак не адаптированные. Но кто-то считает, что без этого все равно было никак. Ну, слава Богу! Все равно появилась, ну, хоть такая. С чего-то надо начинать. Вообще читать вот те сочинения нам сейчас тяжело. Как мы знаем, всю литературу Пушкин испортил. Это он стал писать простым, понятным языком. «Приехали», «пришли», «сели», «пообедали», «поговорили». А как надо было писать? «И вот в этот день, когда разверзлись»...
В. Дымарский
―
Витиевато.
М. Кузахметов
―
Да, витиевато, длинно, сложно. «Ибо снизойдя до...» Ну, мы не будем там погружаться в эту всю сложную, запутанную литературу. Ну, так вот. Ну, кстати, в этом плане у Фонвизина «Недоросль»-то, конечно, гораздо лучше. И сейчас еще можно более-менее...
В. Дымарский
―
Можно читать.
М. Кузахметов
―
… читать. Ну, так вот. Но были-то у него и другие произведения. И если вот, например, за «Недоросля» Екатерине... Екатерина его хвалила. Ей нравилось. Екатерина, она поддерживала так называемую улыбательную сатиру, чтобы никто конкретно не упоминался, никаких там антикоррупционных расследований, никакой публицистики с фамилиями с конкретными за траты. А вот просто легка...
В. Дымарский
―
Они анонимно там...
М. Кузахметов
―
… иронично. Вот какой-то собирательный образ, хорошо бы с говорящий фамилией, чтоб сразу Плохов, например, Хорошев.
В. Дымарский
―
Кстати говоря, советская сатира примерно также работает.
М. Кузахметов
―
Ну, советская, так какой период был? Точно такая же...
В. Дымарский
―
Ну, Райкин там как-то скажем. Да?
М. Кузахметов
―
Ну, так это все опять-таки на службе у власти, потому что было. Это можно. Это нельзя.
В. Дымарский
―
Ну, боролись с недостатками, но у этих недостатков не было...
М. Кузахметов
―
Они хотели...
В. Дымарский
―
… фамилий.
М. Кузахметов
―
Они хотели их обобщать, считали все это отдельными явлениями.
В. Дымарский
―
Не было фамилий у них. Да.
М. Кузахметов
―
Ну, и не было, – да, – никаких фамилий. Так вот здесь у Екатерины вот кто протоптал дорогу журналу «Фитиль». Она ж сама там стала издавать журнал «Всякая всячина». Этот журнал пережил все остальные журналы, потому что дальше Екатерина почитает что-нибудь, и все не то. Ну, так вот, возвращаясь к Фонвизину, он стал одним из авторов с Паниным вместе фактически проекта конституции. Опять-таки когда все это было воодушевление-то? Не все же там с челобитными приходили. А тут государыня говорит: «Ну, как нам обустроить Россию, жду ваших советов». И Фонвизин был одним из серьезнейших авторов, который там в этих своих проектах… Ну, он называл это как? Рассуждения. Ну, там длинное название. Они любили такие длинные, витиеватые названия. Но, в общем, как нам все сделать хорошо. И там такие крамольные, в общем-то, вещи написаны: надо ограничить самодержавие, ну, чтоб было какое-то дворянское представительство, надо покончить с рабством. Они вообще, в отличие от советских учебников, регулярно, в том числе Екатерине, в переписке совершенно спокойно называли положение русских крестьян рабством. А русских крестьян было тогда 95% населения России. И если поверить, что большевики всех дворян, доживших до 17-го года перебили, или те успели уехать, то мы все и есть потомки этих рабов. Так вот Екатерина называла их рабами, а мы так деликатно – крепостное право. Так вот Фонвизин говорил страшные вещи. И то, что как будто бы обычно, ну, не то, чтобы ускользает от внимания, но в школе ж так специально не преподается. Конечно, все это не было нигде толком опубликовано. Осталось где-то там вот в работах, впоследствии уже там дошло до... через 10-летия до читающей публики, которая с удивлением узнала, что оказывается в век Екатерины были люди, которые готовы были составить проект государственного переустройства совершенно серьезно. Причем Фонвизину же не пришлось придумывать что-то там принципиально новое. Все было известно. Особенно после их путешествия заграницу. Как процветает коммерция и промышленность, когда этим занимаются свободные люди в погоне за наживой пусть. Тут, кстати, тоже вот, ну, это там мелкое отвлечение, потом, может быть, отдельно поговорим. Екатерина, например, ну, раз мы упомянули про ее мудрость, вот она совершенно не понимала промышленную революцию. Это ж получается одна машина заменяет труд 10 человек. Это что ж это они без занятости – что ли? – остаются? А если они алкоголиками станут? Нет, это все никому не нужно. Это нет. Наоборот, надо вот, ну, экстенсивный методы, как мы говорили, вот не урожайность повышать, а земель побольше присоединить. Ну, вот мы уже говорили, я-то считаю, это, конечно, благо было на том этапе особенно для экстенсивной русской экономики присоединение десятков тысяч гектар плодородных земель северного Причерноморья. Ну так вот. И это мы вот про Дениса Фонвизина упомянули, у которого сравнительное еще благополучная была судьба. А были другие писатели, которые добрались до каторги за то, что что-то не то там посмели написать. Вот из таких тоже, ну, сравнительно в первое время хотя бы обласканных писателей, и это конечно величайший вообще поэт. Это, конечно, Сумароков. Не можем тоже не упомянуть. Тут вот каким-то загадочным образом он почему-то мало известен. Ему не нашлось место на памятнике 1000-летия России. Ну, я считаю, что по вкладу в литературу он, конечно, на голову выше Державина, который на этом памятнике оказался. Ну, и потом Державин – это же все в основном какие-то хвалебные оды…
В. Дымарский
―
Для всех там места нет…
М. Кузахметов
―
Ну, конечно, поэтов-то...
В. Дымарский
―
Дальше уже начинается вкусовщина.
М. Кузахметов
―
Ну, хорошо, вот про Сумарокова. Это... Он оставил колоссальное наследие литературное как поэт, как драматург. Ну, наверное, ему просто не повезло, потому что у него был отвратительный характер. Сумароков, например, умудрился как человек талантливый, он же договорился фактически с Екатериной, что вот она берет его на содержание, она издает его журнал бесплатно, его произведения за счет казны, выплачивает ему какую-то ренту, чтоб вот такой талантливый человек творил и не отвлекался там, чтоб он не ходил там на службу, не зарабатывал денег. А он начинает пасквили какие-то публиковать вместо того, чтобы оды как у Державина там к 10-летию, к 15-летию, к завоеванию Крыма. Там много было и хорошего. А он, видите ли, только плохое видит. И вот... Ну, тоже вот отдадим должное, вот энтузиазм. Откликнувшийся… Ну, правда, это было еще при Елизавете Петровне, он первый журнал стал издавать «Трудолюбивая пчела». Но быстро все завершилось, потому что откуда-то берутся какие-то полемические произведения, какие-то публикуются небольшие материалы о том, что все-таки крестьян бить нехорошо. Да что это такое? Так мы далеко зайдем. Ну, и, конечно же, цензура была прямо с самого верху. Это вот лично Елизавета там или Екатерина отдавали распоряжение — закрыть. Что он себе там позволяет в своем журнале? Нет, пусть что-нибудь нормальное делает. И вот первый частный журнал «Трудолюбивая пчела» просуществовал-то недолго, быстро закрылся. Но там вот дальше стало скорее всего Сумарокову вредить вот какие-то особенности характера, потому что при всех его выдающихся литературных талантах, этот человек умудрился перессориться со всей своей родней, с Ломоносовым там. Но там, правда, у них был больше такой, литературный спор. То есть, ну, грубо говоря, Сумороков говорит: «Так, принимайте меня в академию, я заслужил уже давным-давно титул академика». А Ломоносов ему говорит: «Да какой ты академик? Ты плохо пьесы пишешь». И чуть что там… Чуть не до драки. Ну, дрался там Ломоносов в основном с другими академиками прямо у себя. Но тут вот что было любопытно? Это, наверное, вообще впервые в русской истории, что у них этот литературный диспут вылился в такую в общественную плоскость: «Ах так! Ну, давайте, кто из нас лучше оду напишет, вынесем на суд читателя». Это вообще дело неслыханное. Наконец-таки дворяне занялись вот такими поразительными вещами. Но я в очередной раз напомню, что у нас же все… почему-то крен в сторону каких-то великих военных побед, а как там люди жили, как они лечили болезни, как они совершенствовали свой быт, это где-то там все в тени, неважно. Главное, что вот врага одолели, территории приросли. И тут происходят вещи, ну, радикально меняющие вообще общество, потому что они ж начинают, ну, как мы говорили, начинают читать на французском, потом что-то не то читают. Ну, а как еще могут вот произойти хоть какие-то преобразования, если ты живешь там в своем имении? И так было всегда. И 100 лет до тебя и у твоих сыновей будет: вокруг рабы, а ты им как отец родной. Сумароков там вышел из-под контроля, потому что… Опять-таки, какие аналогии с современностью: мы его содержим, мы ему гранты даем.
В. Дымарский
―
А он такой-сякой!
М. Кузахметов
―
Ага, а он, видите ли! И не просто в частной переписке, а со сцены крамолу какую-то выдает, замахиваясь на наши устои, на скрепы духовные замахиваясь. Но там, правда, еще раз упомянем, что Сумароков-то, он… он вообще был небедный человек и доходы у него были хорошие, но какой-то удивительный транжира, потому что он без конца был в долгах, в переписке без конца жаловался на долги. Должен был в итоге всем. Но потом страшно разорился, и Екатерине все это надоело. В общем, когда он уже был в опале, умер-то вообще фактически в бедности, в ссоре там со всеми. Но там он, правда, мать от него фактически отреклась, потому что, ну, когда они там имущество делили там со своей родней, он там тоже со всеми перессорился. Но опять-таки если разделить вот его вклад в литературу, в русский язык, это же он одним из первых стал использовать, но тогда это казалось кощунственно, просторечия какие-то, вот не высокий стиль. За что Ломоносов, кстати, его и упрекал: «А что это ты по-народному как-то говоришь, по-крестьянски? Не, мы... Так не должно нам так, людям с высоким стилем, мы должны, понимаешь ли, в классицизме». Там же вообще тоже, сейчас нам не очень понятно, а пьеса, она же должна была быть по каким-то определенным канонам или ода, что на каком этапе, сколько там должно быть обязательно строк там, на каком этапе ударение, на каком рифма. Надо было вот так вот помещаться в эти во все каноны, а не так вот, что просто там легкое четверостишие какое-нибудь, да и лирика там как-то не очень многим понималась.
В. Дымарский
―
Слушайте, но вот, тем не менее, все-таки такой век-то литературы. Да? И литературный процесс очень активный. И все-таки это, наверное, благодаря Екатерине, какие бы ограничения она на этот процесс не накладывала.
М. Кузахметов
―
Вот тут можно поспорить, потому что трудно представить, чтобы Николай I стимулировал литературу, а Пушкину это не вредило. Тут скорее время пришло, когда вырастает там какое-то очередное поколение дворян, свободных дворян, и кто-то из них тянется к литературе, там дальше все само по себе происходит, вовсе не обязательно этим писателям устраивать отдельные... отдельные деревни...
В. Дымарский
―
Писательские дома. Дом литератора.
М. Кузахметов
―
Да. Переделкино там, чтоб вот они собирались, творили...
В. Дымарский
―
Чтоб они там все переделывали.
М. Кузахметов
―
Подсказывать им, брать их на государственное содержание. Да вот, вот все как раз-таки, нет никакой закономерности.
В. Дымарский
―
А всего таких, я так понимаю, 3 основных, официальных – да? – поэта: Фонвизин, Сумароков и Державин?
М. Кузахметов
―
Вот сейчас да, до главного доберемся. Мы все знаем Державина.
В. Дымарский
―
До Державина.
М. Кузахметов
―
Трудно почему-то процитировать что-то, потому что там все...
В. Дымарский
―
Ну, оду.
М. Кузахметов
―
Хвалебные все. Вот как...
В. Дымарский
―
Да. Я помню...
М. Кузахметов
―
… как нам всем стало хорошо.
В. Дымарский
―
… в школе учили.
М. Кузахметов
―
Ну, учили, потому что считается, что это, ну, тоже там он один из первых, кто заложил основы вот этого вот поэтического литературного языка. Но при всем при том, ну, я считаю вот… Ну, какое у него знаменитое произведение? «Фелица», да? Это вот где наша Екатерина благороднейшая, умнейшая, мудрейшая, как нам всем стало хорошо. Крым наш! О чем мы еще могли мечтать? Счастье-то какое. Женщина, которая там свергла собственного мужа, которая сына не допускает к власти, но тем не менее, какая она прекрасная женщина. Ну, если, конечно, отдать ему должное в другом ключе, потому что Державин-то был реально обласкан, небедный человек. Вон тут вот недалеко от нас огромная усадьба на Фонтанке. Не меньше размера у поэта Державина был домик. Пушкин о таком и мечтать не мог. Нет, он был реальным администратором, когда был фактическим губернатором Олонца или Тамбова. Но вот реальный его вклад, наверное, вот в чем надо отдать должное, – это литературное творчестве, это то, что он фактически, наверное, первым задумался о том, что надо подготовить толковый словарь русского языка. Всего-то в XVIII веке сильное, крупное государство, встали с колен, весь мир к нам прислушивается, а толкового словаря родного языка ни у кого нет. И вот тут вот Державин, надо отдать должное, – да, – занялся. Но все остальное там скорее это вот немножко, еще раз повторюсь, вот слава Державина, конечно, серьезно преувеличена. А давайте теперь расскажем о тех писателях, которые, откликнувшись на призыв Екатерины издавать журналы и сочинять пьесы, драматически закончили, ну, если не закончили свою судьбу, то оказались на каторге. Ну, тут вот как на подбор все они начинали службу офицерами, как правило, ну, что было естественно, – да? – для дворянских детей. Там с детства записывали, ну, все это мы по Пушкину знаем там. Еще ребеночек, а уже как-то до офицера дослужился за 10 лет в гвардии. Вот. Это, например, первый – это Федор Кречетов, совершенно неизвестный человек.
В. Дымарский
―
Радищева оставим на закуску?
М. Кузахметов
―
Вот… Вот Радищев, – да, – специально вот его под конец оставим, как самого несчастного, может быть, в какой-то степени. Ну, с Новиковым несчастного. Так вот человек начинает... Это все уже вот при Екатерине в самое просвещенное время. После всех побед начинает издавать журнал «Не все и не ничего». С таким сложным, запутанным названием. Почему-то вот он так себе придумал. И достаточно было, чтобы вышел всего один номер этого журнала, чтобы там по цензуре беспощадно, ну, просто: «Да что он там себе такое позволяет?!» Вообще если сейчас посмотреть публикации, они были такие безобидные, там сомнения возникали: «А вот хорошо ли, что вот так вот с крестьянами обращаются? А хорошо ли, что вся власть всего лишь в руках одного человека? Хорошо ли это?» И тут же арест. Да это же государственное преступление. Он же усомнился вообще в устоях самодержавия. Хотя это не так. Ну, вроде бы там ладно, добрались, отпустили его. Так нет, он и не угомонился, пишет опять дальше какие-то прожекты, где высказывает вообще вещи потрясающие, например, что у женщин должны быть равные права с мужчинами. Ну, все остальное там ладно, все там понимали, что вроде бы свобода слова должна быть, что вроде бы должно быть ограничение самодержавия, суд должен быть независимый, но вот чтобы кто-то замахнулся на то, чтобы у женщин были равные права, это что-то неслыханное. И вот чем Кречетов прославился в итоге? Тем, что он стал первым литератором, чьи книги были сожжены. И это все в посвященный век Екатерины. Да он такое там написал! Но там тиражи были смешные, там 200 экземпляров, да? Все изъять…
В. Дымарский
―
Ну, условно говоря, политические требования: ограничение самодержавия там. Да. И остальное.
М. Кузахметов
―
Ну, по нашим меркам кажется, что это что-то такое безобидное, так нет вот, все — сжечь книги.
В. Дымарский
―
Ну, как? По нашим меркам сегодня...
М. Кузахметов
―
Не знаю, у нас вот как книги сжигать, почему-то сразу нацисты, а это все вот, пожалуйста, отечественная история, ничего придумывать не надо. Просвещенный век. Или еще один безобиднейший вообще литератор Яков Княжнин. Там тоже, ну, все они начинали переводы с французского, потом трагедии. На чем вот тоже человек погорел? Тоже раз, у человека в руках оказались 6 тысяч казенных рублей денег, раз-раз там, тут в карты проиграл, тут куда-то не туда сходил, денег нет. Так вот это все простили, это все как раз было нормально. И вдруг вот он пишет, видите ли, пьесу, абсолютно безобидная вообще. «Вадим Новгородский» называлось произведение, где речь шла о том, что приходит Рюрик, а в Новгороде кто-то, видите ли, высказывает несогласие, что вот: «Почему этот варяг будет нами править? А мы, у нас собственная гордость. Мы, может быть, не согласны». И вот второй пример. Тираж же уничтожен, потому что это крамола, это... Как вот можно было разглядеть в этом безобидном произведении устои для самодержавия, даже не очень понятно. Но так как Рюрик – это наше все, это основатель династии, это... Он же даже не самодержец был. Просто пришлый какой-то варяг. А тут видите ли какое-то сомнение проскользнуло, а так ли было законным? И вот была, видите ли, какая-то Фронда и какой-то новгородский человек по имени Вадим посмел, видите ли, возражать. Ну, в общем, досталось там этому Княжнову по полной, потому что даже наш знаменитый баснописец Иван Крылов ему припоминал: «Да он там тоже мне поэт, вывел его в одно из произведений под прозвищем Рифмокрада. Тоже вот забавно, да? Как писатели ненавидят писателей. Но это нормально. В принципе у нас...
В. Дымарский
―
Ну, не о чем…
М. Кузахметов
―
Ну, это в Петербурге у нас есть известный автор Золотоносцев, написал целую книгу о ленинградских писателях в советское время под простым, понятным названием: «Гадюшник». Так вот, эти... этим нравам сотни лет. Возвращаясь опять-таки к судьбам, грустным судьбам литераторов и писателей, если уж людей осуждали, арестовывали только за то, что они посмели какую-то пьесу, видите ли, такую с непонятным... На чью мельницу он льет воду? Кому все это было выгодно, кому нужно? Кто ему заплатил, и кто за его спиной стоит? И вот добираемся до человека, которого, ну, я считаю там опять-таки выдающимся книгоиздателем, это Николай Новиков.
В. Дымарский
―
Я думаю, знаете как мы поступим с Вами, Максим? Мы сейчас на этом остановимся. Дадим слово новостям. После чего мы продолжим программу «Все так плюс» и продолжим обзор литературного процесса при Екатерине Великой, Екатерине II. Там еще вас ждет очень много интересного, включая обещанного Радищева. Да? До встречи через несколько минут.**********
В. Дымарский
―
Еще раз добрый вечер! Программа «Все так плюс». У микрофона Виталий Дымарский. Рядом со мной Максим Кузахметов. И мы продолжаем рассказывать о династии Романовых, о периоде, об эпохе, я бы даже сказал, Екатерины II, о том мирном строительстве, мирном даже, я бы сказал, культурном строительстве, строительстве культуры, к которому приступила страна под управлением Екатерины II, после славных военных побед, как на внешнем фронте, так и на внутреннем. И мы сегодня говорим о писателях, о литературном процессе при Екатерине II. Говорили об официальных или официозных, скажем так, – да? – представителях литературных... литературы того времени. Это в первую очередь, собственно говоря, в первую и в последнюю. Это Фонвизин, Сумароков и Державин. И вот сейчас вот перешли к такой неофициальной литературе...
М. Кузахметов
―
Необласканной властью.
В. Дымарский
―
Необласканной властями. Это мы поговорили о Княжнине и о Бекетове. Да? Теперь переходим...
М. Кузахметов
―
Кречетове. Да. Да.
В. Дымарский
―
О Кречетове. Я прошу прощения. Да. И теперь что? Идем дальше?
М. Кузахметов
―
Ну, вот Николай Новиков, например.
В. Дымарский
―
Николай Новиков. Да.
М. Кузахметов
―
Это фактически первый журналист.
В. Дымарский
―
Ну, это довольно известная, – да? – фигура.
М. Кузахметов
―
Да. Ну, как книгоиздатель. Да. В первую очередь. То есть вот, опять-таки колоссальный вклад внес человек в русскую литературу, в чем, например? В том, что он находил и переиздавал множество забытых там или никому не нужных, как тогда казалось, старинных трудов по истории, например, родного отечества. А тоже с чего все начиналось? Тоже любопытно, что еще в юности его исключили из гимназии за ленность. За то, что на занятия не ходил, пропускал. Удивительное дело. Да? А потом кто из человека вырос. Так вот он тоже оказался, ну, может, в какой-то степени наивным, одним из тех, кто откликнулся на призыв Екатерины. Опять-таки человек небедный за свой счет. Он придумал сатирический журнал «Трутень» в 1769 году. Екатерина там, наверное, даже обрадовалась поначалу: «А то что же я там одна все делаю». Еще раз напомним, тиражи-то, казалось бы, смешные. Самый большой тираж был как раз у екатерининской «Всякой всячины», – страшно представить, – полторы тысячи экземпляров. Потом тысяча, потом 700 штук, потому что даже эти было некуда девать, особенно когда улыбательная сатира и ничего интересного. Так вот...
В. Дымарский
―
Да и грамотных было мало.
М. Кузахметов
―
Ну, побольше, чем могли быть тиражи. Нет, там выходили книги и большими тиражами. Ну, какое-нибудь там драматическое произведение там о грустной судьбе какой-нибудь несчастной девушки. Ну, или мода там приходит. Ну, я уж не говорю там про Псалтырь или часословы там-то получше было все. Для предприимчивых дельцов. Так вот, выходит сатирический журнал «Трутень», и что там Екатерина к ужасу обнаруживает? Что вместо улыбательной сатиры там начинаются какие-то сомнения в скрепах духовных. Там речь идет о том, что взяточничество процветает да еще с какими-то попытками конкретных примеров. Вообще, по нашим меркам, там все безобидно, конечно, же было в этом журнале «Трутень». Но Екатерине все не понравилось. Надо же что-то и хорошее. И надо не бичевать недостатки, а иронично их высмеивать. Ну, в общем, не то, чтобы она такая была наивная, но вот как-то своеобразно воспринимала путь журналиста истинного. Так вот в чем вот крутость Новикова? Он же не угомонился: «А, ну ладно, хорошо. Да. Все. Понял, переосмыслим. Пойдем на встречу». Закрывает журнал «Трутень», выпускает журнал «Пустомеля». Недолго продолжалось. Во-первых, названия какие. Что это за названия «Трутень», «Пустомеля»? Да что это такое?! О чем он там будет писать в этом своем журнале? Давайте-ка что-нибудь нормальное. Но опять-таки недолго продолжалось, потому что опять начинаются какие-то зловредные, как они там называли, публикации, ничего хорошего не видит. Там еще любопытно, что в то время это было сравнительно нормально публиковать сочинения анонимно. К нам вот в редакцию поступила рукопись, мы вот решили ее опубликовать. А там могли и сами написать, а может кто-то и правда анонимно принес, чтоб ни за что не отвечать. Но все это страшно не нравилось официальной власти с расследованиями. Но, в общем, чуть лучше было у него… Он начал выпускать когда опять-таки, осознав, что можно, а что нельзя, покаявшись там, в 1772 году журнал «Живописец». Это такой сравнительно благополучный и один из, наверное, лучших журналов, где была реальная публицистика. Опять-таки вот для того, чтобы, например, развивать, совершенствовать язык, чтобы… Ну, вот мы там упоминали, Сумарокова. Там же какие споры шли? Вот у нас есть наследие на церковнославянском. Вот говорят вот как-то крестьяне. В то же время мы знакомы с французской литературой высокого стиля. Так как нам вообще говорить? Как нам писать-то? И все это достаточно долгая полемика. Но еще раз упомянем, спасибо Пушкину, научил нас говорить без всех этих витиеватостей и запутанности, а просто и понятно. И богатство языка, кстати, от этого не потерялось.
В. Дымарский
―
И надо передать, что...
М. Кузахметов
―
Это из-за Ломоносова все было.
В. Дымарский
―
Ну, и слово само «живописец» – это отнюдь не художник…
М. Кузахметов
―
Не, не.
В. Дымарский
―
… ни в коем случае.
М. Кузахметов
―
Не художник, конечно же.
В. Дымарский
―
… это «описывающий жизнь».
М. Кузахметов
―
Да. Да, да. Кстати, вот как менялась там семантика или значение многих слов, нам не всегда понятно, как вот «недоросль». Сейчас-то для нас «недоросль» это просто недоросль – это просто невежда, а тогда вот так просто называется дворянин, который читать просто не умеет. Ну, вот бывают такие...
В. Дымарский
―
Ну, бывают.
М. Кузахметов
―
… такие дворяне. А мы ему жениться не разрешим. Так вот чем вот, конечно же, потрясающе крут по-своему Новиков, вот как я уже упомянул, это вообще книгоиздательская деятельность, ну, кроме вклада в журналистику, потому что он издал несколько сотен книг. Ценнейший вклад внес именно в то, что находил старинные рукописи, просто их издавал, чтобы их можно было изучать, чтобы можно было читать, находить там что-то интересное. Производить какую-то связь времен, и там были и философские книги, и просто исторические книги. Но он дальше шагнул, он впервые фактически, наверное, сейчас мы это называем маркетинг, а в те годы было что-то невероятное, как вот он лично ездил по книжным лавкам. Ну, вот, например, для сравнения, в ту эпоху, в просвещенную екатерининскую, в Москве было 2 книжные лавки. И всем хватало. Сколько же было там покупателей, и какой был спрос на литературу? Так вот, а к концу царствования Екатерины их было уже около 30. Но опять-таки как... как, казалось бы, при чем тут Екатерина? Это все вклад вообще таких людей, как Новиков, которые вот по наивности там откликнулись на призыв Екатерины, а в итоге для него все закончилось арестом, ссылкой там. Сейчас вот доберемся. Так вот, он же занимался реальным продвижением книг, искал способы как сделать их подешевле, чтобы они были более доступными, может бумага попроще, ну, тогда книги с не разрезанными страницами были, это там тоже классика, – да? – там специальный нож для разрезания страниц. Или на чем попадались неучи: взял книгу почитать, возвращает, а страницы не разрезанные — не читал значит, обманул. Но кто ж это одолеет, еще таким сложным, запутанным языком? Так вот, это...
В. Дымарский
―
Первый Новиков... Новиков ли первым был, кто начал публиковать переводы?
М. Кузахметов
―
Ну, переводы и до него публиковали. Но просто у него вклад колоссальный. Это не одно, не два. Это, вот еще раз повторимся, это сотни произведений и еще с таким вот специфическим подходом к маркетингу. Но многие дворяне вообще не понимали, чем он занят. Просто писатель-дворянин уже что-то ненормальное. Одно дело ты пишешь мемуары о своих славных временах Очакова и покорения Крыма, а другое дело какие-то запутанные рассуждения, а уж тем более умствования. Это Екатерина все там потом говорила: «Зловредные умствования». Да что это вообще такое?! Что это они себе позволяют?! Это вообще недостойное занятие для дворянина заниматься торговлей, например. Ну, это вот, кстати, идеологически вредило страшно. Кто вообще тогда будет торговлей заниматься, если крестьяне крепостные без разрешения своего... своего хозяина ничего не могут. Рабы. Сам их хозяин, помещик, считает недостойным для себя заниматься торговлей, а сословие купцов немногочисленно, тоже ограниченно, и тоже в своих предрассудках. Так вот у Новикова вклад колоссальный. Откуда вот это все просвещение может идти, если книг мало и стоят они бешено дорого? Ну, в общем, все это на каком-то этапе Екатерину просто стало уже раздражать, вот совершенно откровенно раздражать. Что он там себе позволяет? Никакой прямой вины у Новикова не было. Ничем не провинился. Ну, что-то может не совсем то публиковал. Ну, казалось бы, ну с кем не бывает. Так она потребовала создать специальную комиссию, назначила московского архиепископа Платона начальником комиссии, чтоб он почитал и, и фактически дала ему задание найти в этих книгах какую-то крамолу. Он долго читал. Тоже вот прошло какое-то время, и ничего не нашел. Ну, есть какие-то там, может быть недостаточно выдержанные с точки зрения истинного православия вещи, но они все безобидные.
В. Дымарский
―
В ее глазах ведь недостатком была не только крамола. Да? Но и недостаточное восхваление самой императрицы.
М. Кузахметов
―
Да, эта очень болезненно относилась. Хорошо, вот издал 500 книг. А где хвалебная...
В. Дымарский
―
А где...
М. Кузахметов
―
А где моя историческая исключительная роль в том, что Россия встала с колен? Весь мир теперь прислушивается, что теперь немецкие княжества к нам обращаются как к посреднику за решением своих династических споров. А он там, видите ли, публикует какие-то умствования. Ну, в общем, то, что вот дальше произошло, это абсолютный вот произвол самодержавия и беззаконие полнейшее, потому что, ну, там в вину ему вменили несусветные вещи. Дошло и до сожжения книг. Но вот что считается, что Екатерину особенно потрясло, что случается неурожайный год в 1787 году. И почему-то вот этот Новиков, книгоиздатель, еще и начинает распродавать там книги. Хочет помочь крестьянам. Помог там, спас сколько-то там, чуть ли не 100 деревень там от голода за свой счет. И вот тут вот Екатерину просто переклинило. Что это вообще он себе такое позволяет? И дальше, когда его арестовали, уже там не просто опала, не просто сожжение книг, там с обыском пришли к нему в 1792-м, правда, уже чуть-чуть попозже году. Так вот, следствие не нашло все равно. Ему нечего было вменить в вину этому Новикову, кроме того, что вот он там, видите ли, крестьянам помогал без разрешения Екатерины. Так она фактически прямым указом потребовала его осудить на 15 лет.
В. Дымарский
―
Без...
М. Кузахметов
―
Ни за что.
В. Дымарский
―
Без вины виноватого.
М. Кузахметов
―
Без вины вообще, вот просто, когда даже судьи ничего не нашли. «Мы, матушка Екатерина, на все согласны, но не можем, ты нам подскажи, какая у него все-таки вина-то? Где ж вот он там что-то не то сказал там, написал там, в чем-то усомнился?» В общем, Екатерине все это надоело: «Так, 15 лет». Указом прямым ни за что. Но там, к счастью, несколько лет всего лишь он провел в заключении, кстати, в Шлиссельбургской крепости, потому что умерла Екатерина, и взошедший на престол Павел, ну, не то, чтобы там он очень любил Новикова, или любил там всех вот этих вольнодумцев, это он скорее всего просто назло своей матушке, он там амнистию широчайшую провел, потому что раз мать приказала в тюрьму кого-то посадить, так освободить. Ну, и наоборот соответственно. Если кто-то был обласкан ею, все, в опалу. Так вот. Ну, человек в какой-то степени незаслуженно забыт ни за что, а вот вклад опять-таки вот в то, чтобы книги стали больее доступными, чтоб они издавались, у Новикова колоссальный. Ну, и вот кульминация писательской жизни… Ну, тут мы в школе все это проходили. Это вот очень любили и большевики приводить в пример. Это судьба несчастного Александра Радищева. Тут вот сразу оговоримся, это еще Пушкин ему припоминал, что писатель он вообще никакой. То есть вот если кто-то попробует одолеть, просто вот почитать это его знаменитое, у него...
В. Дымарский
―
«Из Петербурга в Москву».
М. Кузахметов
―
… не единственное произведение, у него самое знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву». Очень тяжело. Написано таким корявым языком...
В. Дымарский
―
Надо попробовать...
М. Кузахметов
―
… что называть это вкладом в литературу сложно.
В. Дымарский
―
Надо попробовать в «Сапсане» его прочитать…
М. Кузахметов
―
Вот взять на себя этот труд...
В. Дымарский
―
… из Петербурга в Москву.
М. Кузахметов
―
Оно, кстати, не очень-то и большое. Ну, вот тоже, кстати, откуда что берется, что, конечно, не может вдруг ни с того, ни с сего взяться, человек – писатель. У него, например, отец был полиглот, знал много языков. Ну, сам он тоже хорошо учился. Причем поначалу у него карьера складывалась вроде бы благополучно. Он там должен был стать пажом, потому что молодой, симпатичный, танцам обучен и соответственно вот свита такая при просвещенной императрице из молодых людей. А мы рассказывали, все императрицы на русском троне были неравнодушны к молодым симпатичным людям. И с каждой последующей все более откровенные, и все меньше церемоний в этом плане было. Побывал в Германии и вот там-то, наверное, и набрался крамолы. Как же это вот противоречие, да? Хорошо бы, чтоб было просвещение, чтобы научились читать, так они ж не то, они ж не только Библию начинают читать. Этой проблеме сотни лет. Вот мы живем в XXI веке, и вот до сих пор власти беспокоятся, а вдруг мы что не то начнем читать. Он же еще до того, как оказался в этой опале… Нет, съездил-то он достаточно рано из Петербурга в Москву, и там потрясло это как-то его внутренне. Он же как будто бы отрывок опубликовал, если не ошибаюсь, как раз в этом журнале «Живописец», который мы упоминали, еще в 1771 году. Небольшую какую-то главку там. Чем повредил журналу «Живописец». Анонимно, кстати, опубликовал. А потом он чуть ли не 10 лет или дольше работал. Поэтому опять-таки вот когда читаешь все это как литературу, не понимаешь, что здесь... как же было изначально, если вот вся эта косноязычная, кошмарная литература вот в глазах Александра Радищева наконец-таки была облагорожена, стала получше, если он, да даже больше 10 лет вот работал над своим главным произведением. Он же там попутно успел поработать фактически главным таможенником Петербурга. Честный человек. 10 лет. Стал фактическим главой таможни. И вот, видите ли, как считалось тогда, как… Так Екатерина считала. Сошел с ума. Зачем-то за свой счет завел у себя в доме типографию собственную, сам себе стал издателем. Сам написал книгу и выпустил ее. Ну, и вот тут-то...
В. Дымарский
―
Тут-то все и началось.
М. Кузахметов
―
Тут-то все и началось. Да. Потому, что в 1789 году он выпустил книгу. Знающие, внимательные, бдительные люди тут же принесли Екатерине экземпляр. И вот эта вот знаменитая ее... Вот эти знаменитые ее слова: «Бунтовщик. Хуже Пугачева», - это ж они к нему и относятся, вот к Радищеву, потому что, то, что она там прочитала. Чем же может быть писатель, хуже Пугачева в безобиднейшей книге, в которой нет ни слова о том, что долой самодержавие? Там ничего подобного нет. У него даже нет внятных слов там, что надо освободить крестьян там от рабства. Ничего подобного. Просто вот переживания человека, что вот еду и вижу: здесь крестьянина продают. Это живой человек, а его продают. Ужасно. Здесь вот произвол помещика, крестьяне его боятся. Здесь вот взяточники сидят, видите ли, в каком-то там еще углу, неграмотные, полуобразованные, но наслаждаются своей властью, безнаказанностью, беззаконием. Да и дорога-то разбитая, тоже мне, не дорога, а направление. Мосты не починенные. Чуть что все это превращается в жижу. И тут Екатерину так потрясло. Это не какая-то опала. Это не то, чтобы так в имение… К тому времени вообще-то у Екатерины процесс сожжения книг был уже налажен. Еще раз упомянем, это не единичная, не разовая была какая-то акция, потому что вот… вот именно про эту книгу там Екатерина много оставила заметок на полях. Лично там просто вот с негодованием, что когда он там описывает, например, как продают в рабство, и она так зло, саркастически: «Ну, сейчас начнутся там вот эти причитания». Фактически опять там уже личным ее прямым вмешательством он был приговорен к смертной казни за покушение на устои. Хотя опять-таки вменить ему что-то в вину было сложно. Заговора никакого нет. Он...
В. Дымарский
―
Ну, смертная казнь – четвертование.
М. Кузахметов
―
Ну, там страшная, – да, – смертная казнь.
В. Дымарский
―
Самая страшная.
М. Кузахметов
―
Не Елизавета Петровна. Но опять-таки забавны же все эти… лицемерные все эти истории у Екатерины: приговорить к смертной казни и помиловать. А причем почему помиловать? Потому, что я же человек по природе по своей добрый, отзывчивый. Все это заменить всего-навсего ссылкой там на 10 лет. Смертную казнь. Ни за что. Еще раз повторимся, за очень слабое с литературной точки зрения совершенно беспомощное произведение, которое, ну, никак бы не пригодилось для становления русского языка. И с отсутствием вообще каких-то там лозунгов страшных, а только потому, что вот лично Екатерине не понравилось. Но там опять-таки в ссылке-то он не долго провел, потому что пришел Павел I, как мы говорили, он там амнистировал. Не то, чтобы ему эти идеи Радищева были чем-то близки, Павел I-то тоже был самодержец все-таки… Любил устои, в общем. Ну, доберемся до него потом отдельно...
В. Дымарский
―
Самодержец старой школы.
М. Кузахметов
―
… будем рассказывать. Да, старой закалки. Порядок, учет, контроль там. Так вот, любопытно, что? Что вот это произведение многострадальное, оно же было запрещено до 1905 года. Вот это произведение, которое невозможно прочитать. Там же Пушкин о нем наслышан и как волновался, беспокоился, получил специальное разрешение, подписал там фактически обязательство никому его не показывать, просто ознакомиться, что же там такое. И потом вот, ну, как я и говорил, потом с удовольствием писал: «Тоже мне литература. Хотя мысли некоторые интересные. Но написано ужасно, читать все это невозможно, никому не советую». Так вот, что любопытно? Что Радищев тем не менее благополучно вернулся и... То есть вот он там дожил до 1802 года. То есть до восшествия на престол уже Александра I. И как будто бы даже опять-таки, ну, вот восшествие на престол, как нам обустроить Россию. Все с начала. Да? Комиссия там. И как будто бы Радищева даже пригласили и даже хотели прислушаться к его словам. Но дальше, в общем, несчастья-то... Не повезло ему ни в чем, потому что уже... Ну, это такая уже полулегенда, потому что вот он на радостях вот все, о чем он там мечтал, думал, сочинял там, философские там у него произведения. Запутанные тоже, читать очень тяжело. И вот он тут пишет прожект, как нам обустроить Россию. И, по приданию, человек, которому было поручено отрецензировать на него просто накричал: «Да ты что там, с ума что ли сошел? Что это ты такое написал? Ты что забыл Сибирь? Ссылку забыл?!» Ну, и якобы после этого он слег там или выпил какую-то отраву, не пережил, в общем, этого унижения. Ну, и для дворянина, наверное, это все невыносимо, конечно же. Такой ужас. И, еще раз повторимся, и это произведение, ну, так, чуть-чуть о нем были наслышаны, 10-летиями о нем было вообще никому неизвестно. Вообще то, что оно вот немножко так вошло в литературу, это вот Пушкин, который его упоминал, хоть кто-то узнал, ну, и впоследствии уже, конечно, большевики там с удовольствием, хотя с трудом представляли, чтобы кто-то из них его реально мог прочитать.
В. Дымарский
―
А оно запрещено?
М. Кузахметов
―
Запрещено. Все. Вот просто. Да, запрещено. Но там было много литературы запрещено. Много литературы с французского... которые на французском, а уже запрещено. Но вот чтобы...
В. Дымарский
―
Ну, это вот знаменитое «Путешествие иностранцев в Россию»…
М. Кузахметов
―
Да.
В. Дымарский
―
Да.
М. Кузахметов
―
Вот хотел сказать, потому что Екатерина не до всюду могла дотянуться. Так она умудрялась, она там писала своим корреспондентам во Францию: «Да что ж это такое? Приехал тут ваш человек, мы его встретили, приютили…»
В. Дымарский
―
Как человека. Да.
М. Кузахметов
―
«… обласкали, как человека, а он приехал и пишет у вас там во Франции гадости, записки о путешествии В Россию».
В. Дымарский
―
... Да?
М. Кузахметов
―
До де Кюстина там. Да.
В. Дымарский
―
Де Кюстина тоже. Мы то в основном знаем про де Кюстина, но были и другие французы...
М. Кузахметов
―
Да. А все гадости.
В. Дымарский
―
Да, и все гадости.
М. Кузахметов
―
Ну, у нас теперь вот министр культуры рассказывает, что все эти зловредности, это ж иностранцы писали, ниточки-то мы знаем куда тянутся, кому это выгодно, оболгали, все наврали, а все было не так, и вот нашему нынешнему министру виднее.
В. Дымарский
―
А тем не менее… тем не менее эти книги переводили на русский язык.
М. Кузахметов
―
Переводили, но тоже бдительно за всем за этим следили. Это опять-таки поразительное противоречие. То есть Екатерина лично переписывается с Вольтером, а вот чтобы лишнее что-то из Вольтера перевести – это не так, это все лично Екатерина контролировала и говорила: «Вот это подходит нам, вот это не подходит». Ну, вот чтобы завершая всю эту историю с литературой. Подход, да? Вот партийный подход к литературе. Положительные примеры, чтоб было что-то хорошее, восхваление самодержавия. Да вообще книги должны быть практические. И если она находила книгу не достаточно полезной, тут вот Екатерина тоже своеобразно подходила: ну, и что, что интересно написано, ну, и что, что сюжет какой-то впечатляющий, а недостаточно полезная литература. И там, ну, вот парадоксальнейшие вещи тоже если вот осталась еще пара минут, упомянем. Это...
В. Дымарский
―
Примерно пара минут и осталась.
М. Кузахметов
―
… напоследок. Да. Как это происходило? Раз мы про переводы упомянули. Ведь Сумароков первым перевел «Гамлета». Но так, как он его перевел, он же вообще переделал все, изменил сюжет. У него там принц датский Гамлет всех побеждает, нет там никакого Розенкранца и Гильденштерна, а пьеса шла с успехом. Всем нравилось.
В. Дымарский
―
… издал оригинал, наверное.
М. Кузахметов
―
Хотя там тоже какую-то крамолу усмотрели. Да он опять-таки там спорят, все-таки английский он не знал. Он хоть чуть-чуть пользовался Шекспиром или, конечно же, с французского, что было попроще, поудобнее, и все владели. Но это вот просто, чтоб охарактеризовать подход. Вроде бы самого Шекспира перевели, открыли для нас английскую литературу, но все-таки скорее всего с французского языка, и переделав сюжет так, что... Ну, слава богу, мы сейчас знаем все-таки по первоисточнику, а 10-летиями люди в России судили о Шекспире, ну, во всяком случае о Гамлете, вот по тому, как его переписал по-своему Сумароков.
В. Дымарский
―
Ну, это вообще другая, конечно, тема. Вообще когда перевод, тем более перевод стихотворных форм, он всегда, конечно...
М. Кузахметов
―
Ну, закончим, ладно, на оптимистической ноте, все-таки вот эти люди, о которых мы рассказали, перечислили, они безусловно внесли вклад в то, чтобы читали, писали на русском языке.
В. Дымарский
―
Все-таки литература.
М. Кузахметов
―
Все-таки литература. И как бы там не упрекали, что вот мол переводная, а должна быть еще и своя исконная. Ну, откуда она возьмется-то? Если для начала ни почитать там, ни попереводить. Там же преподавание было, вот упомянем. Да? Преподавание было, например, совершенно нормальное на французском языке. На латыни преподавание. Кто ж там лишний раз-то научится чему-то там? Не… не… За время царствования Екатерины там, по-моему ни одного не выпустили...
В. Дымарский
―
А были какие-то...
М. Кузахметов
―
… медика. Никто одолеть не мог это учение. Экзамены сдать.
В. Дымарский
―
А у детей уж, наверное, были обязательные вот эти официальные, наверное, – да? – произведения?
М. Кузахметов
―
Ну...
В. Дымарский
―
Если вообще предмет литература был.
М. Кузахметов
―
Нет, литература вся у них начиналась с Псалтыря и часослова 10-летиями. Опять-таки вот посоветуем радиослушателям попробовать прочитать хотя бы несколько страниц. Это серьезное испытание. А они учились читать и писать на этих произведениях. И тоже забегая вперед, а потом проходит 100 лет, приходит к царствованию Александр III, мы в журнале «Дилетант» рассказывали, и возвращается к истокам. Так вот хватит с них и часослова и Псалтыря, больше ничего не надо. Даже азбуку лишний раз не надо. Вот хватит им и этого. Пусть учат и все.
В. Дымарский
―
Ну, мы так, я так понимаю, завершаем про литературный процесс, но не завершаем безусловно эпоху Екатерины.
М. Кузахметов
―
Да нет, про Екатерину…
В. Дымарский
―
И давайте раз уж мы на позитиве решили закончить, давайте еще привнесем немножко... немного положительного. Это все-таки то, что ни одним литературным процессом, во-первых, жила тогда культура, и все-таки Екатерина там многое делала. Ну, слушайте Эрмитаж, ваш знаменитый… Да?
М. Кузахметов
―
Ну, и я бы хотел сказать, на отдельно и театр… Да.
В. Дымарский
―
… театр. Ну и все другие искусства, – да? – помимо литературы, все существовало…
М. Кузахметов
―
И светская живопись...
В. Дымарский
―
… так или иначе. Да?
М. Кузахметов
―
Колоссальный вклад. Безусловно.
В. Дымарский
―
Безусловно. Вот видите...
М. Кузахметов
―
Но, чтоб мы не питали иллюзий, потому что судьба писателя она тяжела. Ладно там эти академики, ученые, физики или геологи, там географы — не придерешься, а писателю инженеру человеческих душ посложнее было, бывало.
В. Дымарский
―
Ну, это без инженеров человеческих душ, и о всем к другому, об эпохе Екатерины в следующих программах «Все так плюс». До встречи!