Прогноз 2080
ЧАСТЬ ВТОРАЯ — СЕГОДНЯ. СТРАНОВЫЕ МОДЕЛИ
Чтобы что-то предсказывать на будущее, надо понять сегодняшние процессы и попробовать оценить их на (а) долгосрочность; (б) стабильность; (в) паттерны периодичности. Поэтому после того, как мы обсудили 1980-й и перед тем как рисовать картину 2080 года, я пожалуй поговорю о годе 2024-м — в минималистическом стиле (то есть выделяя только самые значимые тенденции и используя минимум цветов и теней).
Мир 2024 года включает в себя несколько страновых моделей, почти полностью укладывающиеся в следующий перечень: «страны западной демократии», «ресурсные автократии», «производственные автократии», в которых ресурс — дешевые рабочие руки, «зависимые олигархии» и «страны-неудачники».
2.1 ЗАПАДНЫЕ ДЕМОКРАТИИ
«Страны западной демократии» построены вокруг древнеримской республиканской модели свободной конкуренции элит, опирающейся на широкое голосование. В течение конца 17, 18, 19 и первой половины 20 веков страны «западной демократии» проделали удивительный путь, более или менее совпадающий с путем мифологической первой римской империи, которая закончилась изгнанием Тарквиния Гордого и установлением республики.
Новым по сравнению с Древним Римом в пути западных демократий оказалась лишь гуманизация обществ западных стран, прошедшая (в отличие от процесса демократизации) очень быстро — буквально с 60-х годов 20-го века. Эта гуманизация является лишь следствием растущей потребности в активной экономической вовлеченности широких слоев населения включая всевозможные меньшинства и (как следствие этого) предоставления равных избирательных прав всем гражданам/резидентам социума. В этом смысле гуманизация будет устойчивой пока (а) устойчива система реального всеобщего избирательного права и (б) фрагментация и конкуренция элит институционализированы. Насколько гуманизация хрупка в условиях монополизации общества одной частью элиты мы знаем на примере Германии 30х годов прошлого века, и ни одна страна не застрахована от повторений подобного.
Рост экономической вовлеченности и накопительный эффект развития технологий стали причинами и быстрого экономического роста, и взрыва вторичной инновационности, и резкого роста стандартов потребления в «развитых» странах — но эффект этот был бы сильно смазан если вообще проявился бы, если бы не параллельное существование ресурсных и производственных автократий, которые поставляли «западным демократиям» дешевые ресурсы и дешевый труд, потому что и того и другого до поры у них было в изобилии, а западные страны умели сообщая сбивать цену.
Реальное всеобщее избирательное право в сочетании с бурным ростом систем массовой информации превратили политическую жизнь развитых демократий в борьбу за голоса дезинформированных избирателей, причем сами широкие слои избирателей стали поддерживать те или иные части политического спектра не только на основе получаемой дезинформации, но и преследуя не стратегические цели развития страны, а свои сиюминутные прихоти, главной из которых естественно явилась прихоть меньше делать и больше иметь.
Достаточно быстро стратегией политических партий стало стремление убедить большинство населения в том, что сделав правильный выбор они будут больше иметь и меньше делать. Так политические партии «первого эшелона» стали соревноваться в ублажении статистического большинства (то есть малоквалифицированных, не слишком творческих, воспринимающих работу как зло граждан) и быстро пришли к тому, что продают одним и тем же стратам примерно одно и то же, а весь их политический маневр стал сводиться к дискриминациям меньшинств, которые за них и так бы не голосовали, в пользу меньшинств, которые еще можно привлечь на свою сторону.
Политические же партии второго эшелона, неспособные конкурировать за большинство, стали выбирать себе меньшинства, опираясь на которые они могли бы обеспечить себе стабильное существование — так сформировались ультра-левые (опираясь на мигрантов, неформалов и пр.), ультра-правые (опираясь на опасающихся перемен ксенофобов и боящихся за свои рабочие места неквалифицированных рабочих) и всевозможные «активисты» (опираясь на людей, подверженных идеологии сектантства).
Следствием ублажения большинства явилось быстрое сокращение экономических мотиваций у граждан развитых стран: «социально защищенные» слои населения утратили мотивацию к производству продуктов, пользующихся спросом, поскольку они оказались «социально защищены» и так; предпринимательские слои оказались одной из немногих дискриминированных страт, обложенных диспропорциональными налогами и регулятивными нормами.
Чтобы не быть голословным, если к концу 60-х годов, в период ударного роста европейских экономик, доля налогов в ВВП Европы была около 26% и бюджетные профициты были равны 1-3% ВВП (то есть государство тратило 23-25% общей добавленной стоимости), то к 2021 году она составила уже 41,5% и уже дефициты бюджетов составляют 2-4% ВВП, то есть государство тратит почти вдвое больше добавленной стоимости; тенденция эта является единственной абсолютно устойчивой в экономиках развитых демократий.
Надо заметить, что в развитых странах налоги практически полностью платит обеспеченное предпринимательское большинство — ставка подоходного налога (в %) у 10% самых обеспеченных отличается от ставки для среднего дохода по стране минимум в 2 раза, при том что «самые богатые» по факту не используют дорогостоящие институты социального обеспечения, дополнительно оплачивая их функционал частным образом.
Как следствие, экономика замедлилась, угрожая всей вновь созданной системе. В ответ на это была придумана мягкая монетарная политика — политика неограниченного кредита, в первую очередь для государственных бюджетов. По логике авторов рост денежной базы, направляемой государству и нуждающимся, должен приводить к росту спроса и провоцировать экономический рост за счет роста предложения.
На практике, однако, не все пошло как планировалось. Дешевые (а часто бесплатные) деньги лишь в очень малой степени способствовали росту производства нужных товаров и услуг. В основном они шли в четырех направлениях: (1) на закупку импорта у «неразвитых» стран — это проще чем создавать у себя в стране; (2) на диспропорциональное увеличение стоимости активов на фондовых рынках; (3) на развитие «сомнительных» индустрий, где можно было относительно много зарабатывать относительно ничего не умея и не делая, а работа «продавалась» потому, что появился большой слой людей с лишними деньгами; (4) на финансирование бюрократов, которые должны были всё это распределять и контролировать, и обеспечивать функционирование всё более сложной регуляторной машины.
Распределяемые вне всякой связи с производством добавленной стоимости, средства, способствовали росту если не неравенства, то явной несправедливости в обществе: в выигрыше оказались финансовые посредники, зачастую не вносящие никакой стоимости в процесс, регуляторы-распределители и управленцы, чье число росло быстрее роста государственного долга, азартные игроки в беспроигрышную лотерею рынков, цены активов на которых колебались очень сильно, но в целом летели вверх на стероидах эмиссии, элиты заморских автократий, задешево продававшие труд своих подданных и задорого — ресурсы своих стран «западным демократиям».
Результатом внутри стран «западной демократии» стало поддержание медленного роста экономики «в целом», при стагнации или сокращении экономики реальных потребностей, восполняемых импортом — за счет гипертрофии как регуляторных расходов (и доли трудовых ресурсов, занятых в управлении государственной системой) так и доли «странной» экономики, в которой оборот денег никак не соответствует «объективной» (я понимаю, что стоимость всегда субъективна, но тем не менее) ценности продукта — от услуг коучей до рынка современного искусства.
Результатом вовне стало обогащение и усиление автократических стран «второго и третьего» миров, то есть обогащение их правителей и относительно узкого слоя элит, которые тут же использовали свои накопления для того чтобы перебраться на Запад и стать там привилегированными потребителями и производителями (в отличие от местного бизнеса, их бизнес (а) не регулировался толпами параноидальных бюрократов, (б) платил куда меньше налогов и куда меньше за труд в своих странах).
Это и есть настоящее «развитых демократий». Страны, замечательные своей толерантностью, безопасностью граждан, заботой о всех, открытостью к разным мнениям, прозрачными границами и огромным культурным наследием, в последние 25 — 30 лет во все большей степени управляются тандемом низкоквалифицированных бюрократов, стремящихся только расширять свои полномочия и распределять больше денег, и широкой общественности, стремящейся бенифициировать от этого распределения.
Хорошо или плохо это получается? Это безусловно хорошо с точки зрения социальной жизни — безопасно, комфортно, зачастую удобно. Это безусловно плохо для экономики, хотя пока проявления проблем заставляют себя ждать. Почему?
Потому что у западных экономик есть огромный задел, сделанный в 50-е — 80-е года прошлого века, в первую очередь в виде институтов технологического развития (которые дают огромную добавленную стоимость), доверия к финансовой системе (которое приносит дешевый кредит и доход от синьоража) и социальной привлекательности (которая дает большой приток талантов, капиталов, предпринимателей и просто рабочих рук). В не меньшей степени потому, что на успех западной экономики работают сегодня «производственные автократии».
Есть ли здесь тревожные звоночки? Есть — отрицательные сальдо платежного баланса и инвестиционного счета, рост государственного долга, низкие темпы роста ВВП на фоне всё большего «плеча», утрата финансовой системой своих ключевых функций абсорбции рисков и селекции бизнесов, сокращение доли занятых в создании объективной добавленной стоимости и резкий рост стремления перераспределять (принудительно или создавая искусственный спрос), запретительное регулирование, повсеместно оказывающееся контрпродуктивным, потеря способности к эффективным межгосударственным действиям — и еще много-много других, включая постепенную трансформацию «производственных автократий» — не в лучшую для западных стран сторону.
Но о будущем «западной демократии» мы поговорим в свое время, а в следующем посте поговорим о автократиях — ресурсных и производственных.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ