«Честно говоря» с Машей Машковой
Мне позвонил отец, и у нас был с ним длинный разговор, который меня, честно говоря, шокировал. И в этом разговоре я его предупредила. В момент этого разговора я приняла решение и ему об этом сказала, что раз ты публично вышел, раз ты в Лужниках, мне важно, чтобы мои родственники, мои друзья и коллеги в Украине понимали, что я не поддерживаю тебя в этом выборе, и я буду разговаривать с CNN и с Дудем. И поскольку отец был предупрежден, я почувствовала, что я имею на это право…
Подписаться на канал The Insider
Поддержать канал The Insider
К. ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья, дорогие зрители, дорогие подписчики нашего канала. Это канал The Insider Live. Меня зовут Ксения Ларина. И, как обычно, мы каждую неделю встречаемся с хорошими людьми, талантливыми людьми, умными людьми, красивыми людьми и молодыми людьми. Сегодня у нас в гостях актриса, которая соответствует всем этим качествам, которые я назвала. Это Мария Машкова. Маша, приветствую. Здравствуйте. Очень рада видеть.
М. МАШКОВА: Здравствуйте. Ну, столько эпитетов. Я не уверена, что я прям по всем пунктам соответствую. Это слишком.
К. ЛАРИНА: Это я еще все сказала.
М. МАШКОВА: Перебор.
К. ЛАРИНА: Значит, смотрите, ребят, у нас не просто встреча, а по поводу, я сразу скажу. Наверняка вы следите за творчеством Марии и наверняка видели совершенно замечательный эфир Катерины Гордеевой с участием Маши Машковой и ее внезапно обнаруженной сестры Милы Зеленской, где речь шла о спектакле «Надеждины». Так называется этот спектакль. Это первая работа Марии Машковой после начала войны. Это важно сказать, потому что я знаю многих артистов, для которых эта война стала таким рубиконом, их перепахала во всех смыслах. И возвращение к профессии, оно у каждого свое. Каждый по-своему находит те слова, те способы выражения своих чувств и эмоций, связанных с этим событием.
Про спектакль «Надеждины» мы будем говорить сегодня почему? Потому что Маша и ее команда начинают европейский тур. Премьера прошла в Америке. И вот ближайшие спектакли. Сразу скажу, для того чтобы вы сориентировались, дорогие наши зрители из разных стран и городов. Лондон – 20, 21 и 22 мая.
М. МАШКОВА: И 23-го.
К. ЛАРИНА: И 23-го. И потом Берлин – 27 и 29 числа.
М. МАШКОВА: И 30-го уже.
К. ЛАРИНА: И 30-го уже. И тут дополнение есть. Поэтому, друзья, если вы хотите это увидеть, а вы хотите это увидеть, у вас есть возможность и билет купить, и посмотреть на эту работу.
М. МАШКОВА: Мы еще заедем в Аликанте 25 мая. А 27 мая в Берлине, раз вы вспомнили про интервью Гордеевой, состоится особенный спектакль «Надеждины», на котором будет моя сестра Мила Зеленская из Харькова. И после спектакля мы обязательно ответим на вопросы, расскажем про нашу прапрабабушку Милю Зеленскую, по мотивам мемуаров которой мой брат по маме Никита Лебедев, который пишет под псевдонимом Арсений Фарятьев, написал пьесу «Надеждины».
К. ЛАРИНА: А вот скажите, теперь мой первый вопрос, Маш, это все действительно правда? Это не мистификация? Нет ли в этом какой-то истории, которая была бы невероятна? Если бы эта история не была настоящей, ее следовало бы придумать, поскольку, конечно же, это какой-то захватывающий сюжет, который предшествовал этому спектаклю, этой премьере. Все правда, да?
М. МАШКОВА: Все правда. Больше того, я скажу, что этот блокбастер продолжается. Теперь в моей жизни появился очень важный человек – генеалог, – которая помогает мне в расследовании истории моих предков. У меня сейчас в доступе тысяча страниц уголовных дел на моего прапрадеда, политического ссыльного из Харькова Евгения Осиповича Зеленского, который писал под псевдонимом Надеждин. Недавно она нашла фотографию моего прапрадеда, которую я не видела никогда. Была найдена могила Мили Зеленской. Не сама могила, а кладбище, где она была похоронена. И сейчас мы непосредственно ищем ее могилу, заросла она или нет. И также мы знаем, где похоронен Евгений Осипович Зеленский – в Нерви, в Италии. И я надеюсь, что этим летом я до нее доберусь.
К. ЛАРИНА: Сколько лет назад это случилось, когда этот дневник попал к вам?
М. МАШКОВА: Это был 2015 год. И вот, собственно, с 2015 года меня эта история не отпускает. Очень быстро был написан сценарий полного метра моим супругом со мной в соавторстве. А потом был написан сценарий сериала, который не состоялся, и эта история была отложена. И вот в 2023 году я приняла решение к ней вернуться.
К. ЛАРИНА: А что вы знали до того, как открыли эту рукопись? Что вы знали до того про тех, кто был до вас? И насколько вам вообще это было важно?
М. МАШКОВА: Ну, мне это было важно всегда, с детства. Но со стороны отца я в принципе не могла узнать, по большому счету, ничего. Ну, не знаю, мне кажется, это просто было связано с отсутствием сентимента, может быть, такого у моего папы. Он достаточно рано потерял своих родителей. Я его в этом смысле понимаю. Он очень закрытый такой человек, всегда был одиночка. И я думаю, он на самом деле очень ранимый человек внутри, поэтому его достаточно так раздражали мои вопросы, особенно про родителей, которых он невероятно любил всегда, про мою бабушку и дедушку.
Дедушка был артистом кукольного театра, бабушка – режиссером в этом кукольном театре в Новокузнецке. И я все время пыталась выяснить. Даже в 17 лет поехала в Новокузнецк искать их могилу. То есть это у меня достаточно рано началось.
К. ЛАРИНА: А зачем? Вот скажите, что это меняет в вас? Вот что для вас вот это вот понимание того, кто был до вас? То есть это не просто там, как я поняла, почему для вас это важно… Вернее, не почему. Я вижу, что для вас это важно. Я вижу, что есть разница между просто написанной фамилией где-то там в каких-то документах и голоса, теплоты живого человека, когда вдруг вы соприкоснулись с ними. Что для вас это?
М. МАШКОВА: Ну, что касается бабушки и дедушки со стороны отца, наверное, это было связано с тем, что в моей жизни бабушка и дедушка со стороны матери – это очень важные люди, это фактически мои мама и папа, так получилось.
Когда я была маленькая, я получала телеграммы от моей бабушки, которая, как я уже сейчас понимаю, умирала в этот год. И мы так с ней и не встретились. Но она мне писала телеграммы. И мне казалось, что мы бы с ней очень дружили. Потом я видела фотографии. Я все пыталась понять, на кого я похожа – на папу или маму. И я не видела сходства. А когда я увидела фотографию моей бабушки, которая была высокая, и я даже так же скрещиваю ноги, как она, когда я сижу, вот я почувствовала, что это такая какая-то ниточка и смысл жизни.
Ну а после опыта работы непосредственно над спектаклем «Надеждины», я поняла, что это просто помогает жить, когда настоящее непредсказуемо очень и болезненно, а будущее совершенно непонятно. Но мне лично помогло именно прошлое, осознание того, что были люди до нас и они сталкивались с не менее страшными проблемами и задачами и выбором в жизни и справлялись как-то. Значит, и мы справимся.
К. ЛАРИНА: Что за публика приходит? Что это за люди, которым интересно смотреть на совсем чужую, незнакомую жизнь? Это как бы не блокбастер, не пьеса, не детектив, не мелодрама, не классика, где ты знаешь весь сюжет. Это чужая жизнь, тем более сыгранная одной единственной девушкой, где она играет и мужские, и женские роли. Что за люди?
М. МАШКОВА: Это очень разная публика. И, честно говоря, я не ожидала, даже в своих самых там смелых мечтах, что публика будет, во-первых, такая разная, во-вторых, будет так хорошо принимать наш спектакль. Но могу сказать, что по статистике по моей личной, зрители моментально начинают думать про своих бабушек и дедушек и воспринимать это как свою историю, а не мою, или своей страны. Поэтому это, я думаю, такая в каком-то смысле терапия, наверное, для людей. То есть не только для меня. Я думала, это будет такой эгоистичный акт спасения, собственно, самой себя, своей профессии, ну и просто возможность встать с дивана и что-то сделать, что ты можешь.
К. ЛАРИНА: Давайте немножечко расскажите про команду. Вы уже назвали брата своего – Арсений Фарятьев, под таким псевдонимом он пишет. Хотя уже все псевдонимы раскрыты. Мы же в этой же нашей передаче, в нашем эфире беседовали, встречались с Аней Друбич, где, естественно, и про этот спектакль говорили. Напомню, что Анна Друбич – музыкант, композитор и автор музыки к этому спектаклю. Но там у вас целая совершенно потрясающая бригада. Давайте немножечко про них расскажем.
М. МАШКОВА: Ну, это даже не вторая причина, почему люди, мне кажется, так хорошо принимают спектакль. Это скорее первая причина. И вообще я воспринимаю этот проект даже больше не как свою актерскую удачу, а как свой продюсерский успех. Потому что команда действительно собрана фантастическая.
Во главе – Егор Баранов, наш режиссер. Композитор – Анна Друбич. Брата, он же драматург, Арсения Фарятьева, мы назвали. Прекрасный художник-мультипликатор, которая, собственно, не занималась мультипликацией до своего дебюта в спектакле «Надеждины», – это Лиза Иршаи. И Екатерина Кравцова – художник по костюмам, человек, который может найти жестяной таз даже в Лос-Анджелесе и создать просто невероятные костюмы-трансформеры.
К. ЛАРИНА: Всех мы назвали?
М. МАШКОВА: Мы назвали всех, но на самом деле команда намного больше. И вообще людей, которые помогают этому спектаклю состояться и жить, их уже десятки, может быть, сотни. Мне кажется, тут каждого не перечислишь. Но это такой опыт про поддержку человека человеком. У нас был спектакль в Вашингтоне, абсолютно переломный для меня в туре по Америке. Очень много мистики на самом деле в этом спектакле. Это такая немножко булгаковщина у нас, так или иначе, возникает.
И долго шли переговоры с театром, где мы должны были играть спектакль. У нас есть такой момент, где я из пакетиков делаю дождь, и нужно, чтобы немножко покапало воды на сцене. Я ее тут же вытираю, но вот этот театр все не разрешал нам капать на сцене. Мы предлагали разные варианты консенсуса. В общем, когда приехали к театру, выяснилось, что в театре прорвало трубу ровно в том месте, где мы должны были капнуть две капли. И, в общем, весь театр был залит водой. И я это, конечно, восприняла как то, что моя прапрабабушка разозлилась и сказала: «Это будете нам еще указывать, капать нам или не капать? Делаем, что хотим».
И в итоге мы играли этот спектакль на улице. То есть, очевидно, это была отмена, но поскольку я знала, что некоторые люди будут ехать издалека, я решила, что останутся 2-3 человека, значит, я для них на улице рядом с футбольным полем сыграю. И, в общем, практически никто не ушел, было больше 300 человек. И это был невероятный спектакль, именно про то, как человек может поддерживать человека. Меня публика в Вашингтоне просто довела до слез. Это было очень-очень круто.
К. ЛАРИНА: До слез вас легко довести. Я уже это поняла.
М. МАШКОВА: Но не всегда. По работе – это пожалуйста. А так, в жизни – не факт. Там даже в какой-то момент, поскольку это улица была, там в удивительно точный момент пробежала крыса вот так вот по сцене. И люди даже не завизжали, а просто подняли ножки и позволили крысе пробежать. Было круто.
К. ЛАРИНА: Вот вы рассказали про этот сюжет, а я смотрела… Да, я сказала про Аню Друбич, которая была у нас в студии. Но у нас была еще одна женщина, которая имеет непосредственное отношение к вам лично, – это ваша мама, Лена Шевченко, которая тоже была гостем нашего эфира. И как раз мы тоже говорили про спектакль. Она говорила, что она еще спектакль не видела. Не видела, но очень переживает.
И в итоге я вижу ее, она прислала мне это видео, Лена, где она была на вашем спектакле, и этот момент, когда вы выходите на поклоны, все участники спектакля и вы, и вдруг мы видим, как у вас меняется просто лицо, когда к вам идет с цветами ваша мама. И эти объятия, конечно, невозможно смотреть без слез, потому что это какой-то еще постсюжет, связанный с этим спектаклем. Как это было, расскажите? Вы действительно не знали, что она пришла?
М. МАШКОВА: Я действительно не знала. Но мама на данный момент уже была два раза на нашем спектакле: один раз в Нью-Йорке, а второй раз в Майами.
К. ЛАРИНА: Ну что, она инкогнито была тоже?
М. МАШКОВА: Нет, в Майами я уже знала, и мне было полегче. А в Нью-Йорке, ой, ну я так испугалась. Я стала прокручивать. Это еще был первый спектакль в Нью-Йорке из пяти. И у нас был список таких технических проблем, сложностей, связанных с адаптацией к новому залу. И поэтому я, конечно, стала моментально думать, что не получилось, что я плохо сыграла, что недоиграла, что переиграла, где технически чего не сработало.
Потому что действительно, несмотря на то что я одна на сцене, очень много всего происходит с точки зрения и музыки, и мультипликации. То есть на самом деле я не одна. Вокруг меня куча талантливых людей, которые мне помогают. Просто я не с артистами на сцене работаю, а с мультипликацией, ну и в том числе, конечно, с голосом Надеждина, вот о ком мы не сказали.
К. ЛАРИНА: Анатолий Белый.
М. МАШКОВА: Анатолий Белый, которому я невероятно благодарна за то, что он согласился быть частью нашей истории, с которым мы встретимся в Израиле, где в рамках фестиваля Jaffa Fest будет показан наш спектакль 6 и 7 июля. И вот я очень надеюсь, что Анатолий придет и даже выйдет со мной на сцену, потому что у него, конечно, там просто потрясающая роль.
К. ЛАРИНА: Ну вот смотрите, мы вроде бы говорим, ну что, ну событие – артистка выпустила театральную премьеру. Хорошую, наверное, интересную. А что такое событие? Почему? Вот я хочу, чтобы вы нам попробовали объяснить, нашим зрителям, почему для вас это не просто очередная работа театральная, которую вы там придумали, чтобы занять себя, для того чтобы найти возможность говорить, что называется. Но тем не менее, вот почему именно эта работа для вас столь важна, что это больше, чем просто продюсерский и театральный проект?
М. МАШКОВА: Для меня это лично важно, я полагаю, в первую очередь из-за того, что я поняла, что люди, эмигранты, умеют объединяться. Я достаточно много лет живу в Америке, и со мной такого не происходило ни разу. Ну как-то не получалось. А тут получилось. И оказалось, что у людей действительно за плечами уже фантастический опыт. Каждый участник этого проекта действительно невероятный профессионал, профессионал высокого класса. И то, что мы оказались вот здесь у меня в квартире, повесив веревку и взяв велосипед, в абсолютно таких студенческих условиях, это оказалось просто чудесно. Именно с точки зрения опыта. Мне очень дорог этот проект именно из-за этого.
К. ЛАРИНА: Ну и про Милу. Это тоже, кстати, событие. Мы так его пролистали. Потому что мне кажется, типа уже все рассказали про Милу, про сестру. Но это тоже какое-то чудо. Вот вы говорите, булгаковщина. Я так понимаю, что это тоже совершенно непредсказуемое событие, которое произошло, когда вдруг вы обрели нового близкого человека.
М. МАШКОВА: Ну, для меня это, конечно, чистой воды мистика, и то, что Милу зовут именно Мила, не Миля, а Мила, вот так, прям близко-близко. Мила действительно стала очень важным для меня человеком в этой истории и моей опорой. Смею надеяться, что и я для нее.
Ну и, конечно, я в очередной раз убедилась, что Аня Друбич – это мой ближайший друг и соратник. Собственно, она была первым человеком, который мне сказал: «Сядь и напиши сама первые 40 страниц, выдержку, а потом найдешь команду». Она со мной была с первого дня.
Она же посоветовала Егора Баранова. Потому что я разговаривала с большим количеством режиссеров, которым я предлагала эту историю. И в итоге это Егор Баранов, чему я безумно рада и благодарна Егору очень. Это, конечно, заслуга Анны Друбич.
К. ЛАРИНА: Почему вы играли первый спектакль, премьеру в Кишиневе?
М. МАШКОВА: В Кишиневе родилась Миля Зеленская, главная героиня этой истории. И вот я не назвала, наверное, самого главного еще своего друга, соратника – это мой муж, Александр Слободяник, который стал первым продюсером этого спектакля, отдал все, что у него оставалось, поверил в нас. И у него был ближайший друг в Кишиневе, продюсер, которому он рассказал про эту историю. И тоже совершенно чудесным образом оказалось, что нас ждут в Кишиневе и мы можем там издать книгу.
К. ЛАРИНА: И вы это сделали в Кишиневе?
М. МАШКОВА: Мы сделали. В Кишиневе была издана книга, собственно, мемуары Мили Зеленской. И там же произошла премьера. И я считаю, что драматургически это очень правильно. Миля родилась в Кишиневе, а Евгений Зеленский из Харькова.
К. ЛАРИНА: Ну вот смотрите, давайте теперь поговорим, в принципе, про эту вот новую жизнь российской, русской культурной эмиграции, которая разбросана по разным странам и городам.
И мы про это часто говорим в наших эфирах, что когда все началось, когда началось полноценное, полномасштабное вторжение, да, и многие уехали, многие не смогли быть рядом с тем, что творит твоя Родина от твоего имени, но при этом никто не предполагал вообще, как дальше сложится профессиональная жизнь. Ни поэты, ни писатели, ни журналисты, ни артисты, ни режиссеры, ни музыканты, никто не знал. Это вот сейчас вот легко говорить, а тогда многие просто действительно в никуда. Мало этого, и многие люди потеряли голос в метафорическом смысле этого слова, потому что не понимали, как вообще сейчас что-то такое сочинять, играть, выступать, как, что делать.
Вот как для вас этот период прошел так называемой адаптации к новым историческим условиям? Да, вы уехали раньше, вы давно уже в Америке. Но тем не менее все равно вот это вот изменение тектоническое, когда началась эта страшная война, каким образом вас это изменило?
М. МАШКОВА: А вы считаете, что сейчас все понимают, как жить дальше и что делать?
К. ЛАРИНА: Нет. Хотя бы что-то делают. Люди сказали: «Все, здесь и сейчас я делаю, что могу». Каждый что умеет, то и делает, понимаете? Я вот говорю, вы играете спектакли, кто-то сочиняет музыку и поет, кто-то открывает свои независимые средства массовой информации. Ну, каждый вот… Но это тоже не сразу случилось. Не сразу.
М. МАШКОВА: Ну, слушайте, это оказалось сложно. Это оказалось очень сложно. Но другой вопрос в том, что я действительно была абсолютно уверена, что моя актерская карьера закончена. И больше того, я до сих пор не исключаю того момента, что я могу все же отправиться в колледж осваивать новую профессию.
К. ЛАРИНА: А вы же собирались изменить вообще целиком и полностью свою профессиональную жизнь, да?
М. МАШКОВА: Ну, я готова к этому до сих пор. Я готова к этому. Я чувствую себя сейчас взрослым человеком, который отвечает за двоих маленьких, уже почти больших людей. Поэтому да, я не исключаю никакого непредсказуемого поворота в своей жизни. Но при этом, действительно, особенно в Европе, я встречаюсь со своими коллегами и артистами, и режиссерами, которыми я восхищаюсь. И вполне возможно, парочку проектов еще мы сделаем, объединившись. А может, не парочку. Кто знает… Вон Станиславский, когда приехал с Чеховым в Америку, тоже, знаете ли, что они там наворотили.
К. ЛАРИНА: Но Станиславский таки вернулся.
М. МАШКОВА: Ну, а Чехов остался.
К. ЛАРИНА: Да, да, да. Ну, про уехавших и оставшихся, да, тоже это отдельный разговор. Я, кстати, опять же вспоминаю разговор с Леной, с вашей мамой, которая меня совершенно поразила тем, что она сейчас увлечена занятиями с детьми, что она, как она говорит, как-то даже назвать не знает, какая-то помощь в воспитании творческого мышления, скажем так.
М. МАШКОВА: У мамы прекрасный проект «Слон летит на парашюте». И наши дочери через него прошли и обожали всегда заниматься с мамой, придумывать истории, рисовать. Я мамой горжусь безгранично и восхищаюсь ей. Ее правда очень любят дети. Очень.
К. ЛАРИНА: Вы говорили, что очень хотели бы, чтобы этот спектакль увидел отец. Зачем?
М. МАШКОВА: Ну, может быть, не очень хотела бы, но хотела бы в какой-то момент. Потому что все равно я дочка. Я дочка, и все равно где-то глубоко внутри я верю в какой-то светлый финал этой достаточно драматичной истории.
К. ЛАРИНА: К сожалению, это не единичный случай. Мы знаем таких историй много. Просто у вас такая уж больно серьезная публичная история, публичная семья, и все очень поэтому так болезненно. Но я не могу, конечно, не спросить про тот самый эфир на CNN, когда вы открыто на весь мир практически рассказали об этом разрыве. Почему вы согласились на это? Почему вы решили это сделать?
М. МАШКОВА: Ну, я сначала отказалась. И больше того, мне поступило параллельно два предложения – CNN и Юра Дудь. То есть Юра мне предложил говорить еще до выпуска CNN. Ну и я металась, конечно. И, в принципе, я отказалась уже.
Но мне позвонил отец, и у нас был с ним длинный разговор, который меня, честно говоря, шокировал. И в этом разговоре я его предупредила. То есть в момент этого разговора я приняла решение и ему об этом сказала, что раз ты публично вышел, раз ты в Лужниках, мне важно, чтобы мои родственники, мои друзья и коллеги в Украине понимали, что я не поддерживаю тебя в этом выборе, и я буду разговаривать с CNN и с Дудем. И поскольку отец был предупрежден, я почувствовала, что я имею на это право. То есть это не было для него сюрпризом.
К. ЛАРИНА: Много хейта было после этого?
М. МАШКОВА: Ну, до сих пор, конечно, огромное количество. Это не останавливается ни на секунду.
К. ЛАРИНА: Что говорят?
М. МАШКОВА: Ой, да много. Вот я поэтому сейчас, конечно, уже очень боюсь любых даже… Вот видите, вы так как бы интеллигентно задаете вопросы, как будто не про отца. И все равно каждый такой эфир выливается в то, что огромное количество каких-то жутких статей, где продолжают мусолить эту тему, которую мусолить уже совершенно бессмысленно. Она как бы понятна и закрыта уже. Но, конечно, все равно это неприятно.
К. ЛАРИНА: Поскольку тоже это не секрет, об этом Лена тоже говорила, о своих родителях, что там тоже все не так просто, и такой очень тяжелый был разрыв, связанный опять же с разными точками зрения на происходящие события.
М. МАШКОВА: У меня нет такого разрыва с бабушкой и дедушкой. У нас такая большая любовь между ними и такая связь. У нас был с ними честный разговор. Я сказала: «Я так тебя люблю, бабуль, что, в принципе, мне даже все равно, будешь ли ты с этими бабками из отрядов Путина». Есть, знаете, такие бабки смешные.
К. ЛАРИНА: Да, да, да.
М. МАШКОВА: Я так люблю свою бабушку, и я знаю, какой она честный и порядочный человек. И я понимаю, что если бы она узнала, как власти обманули их, она первая бы пошла с вилами на Кремль. Я уверена, что Путин это знает, что огромное количество людей, которые действительно верят, что они борются с нацизмом, а понятное дело, это генетически заложено у людей, конечно, они хотят быть хорошими, смелыми и честными, огромное бы количество людей просто в одну ночь взяли бы коктейли Молотова и отправились бы крушить.
К. ЛАРИНА: Ну это что, скажите, по вашим наблюдениям, по наблюдениям за своими близкими? Это результат пропаганды? Это телевизор или что-то еще?
М. МАШКОВА: Слушайте, в пропаганду столько денег вбухано. Ну, конечно. Конечно, очень много. Конечно, очень много ресурсов, денег, сил. Я думаю, да. Ну и страх тоже, конечно. Страх репрессий.
К. ЛАРИНА: То есть это такая еще память привычки такой еще с советских времен, которая сейчас проснулась.
М. МАШКОВА: Ну да. Ну и вообще, я полагаю, вот эта вот концепция, что я человек маленький, я все равно ничего не изменю, что есть дяденьки, которые за меня все равно решат. Поэтому это очень сложно победить. Ну и потом, у такого небольшого количества людей есть заграничные паспорта. Мне кажется, конечно, большая проблема в том, что люди сами мало ездили и мало видели, что происходит в так называемой загнивающей Европе. Про Америку вообще молчу. Пока до нее доедешь…
К. ЛАРИНА: Слушайте, ну Владимир Львович точно знает, что такое, что из себя представляет Запад и Америка. Он там много жил.
М. МАШКОВА: Ну, это я позволю себе не комментировать.
К. ЛАРИНА: Давайте так я скажу. Я с Володей Машковым дружила в студенческой юности. Я училась в ГИТИСе, он учился в Школе-студии, параллельные курсы практически. И могу засвидетельствовать лишний раз, что это невероятного таланта человек, какого-то просто нутряного и животного. Он мог сыграть все что угодно. Это я не вам говорю, это я говорю публике, чтобы тоже это люди понимали, что это невероятного таланта человек. Поэтому, когда он появился на том самом съезде первый раз, у всех людей, которые его хорошо знали, было ощущение, что Вова троллит. Не может быть такого, поскольку уж слишком это было вот так выпукло натурально. Это был какой-то просто перформанс.
Что там, какими там он руководствуется мотивами, я не знаю, но повторю, мне всегда очень жаль, когда вот в эту вот ловушку попадают талантливые люди. А Владимир Львович очень талантливый человек. Очень. Ну что делать? Это выбор каждого человека. В конце концов, не пытали же его, правда, Маша?
М. МАШКОВА: Мы пока этого не знаем.
К. ЛАРИНА: А что, могли пытать? Он сам кого хочет запытает. Ну хорошо, давайте пойдем дальше. Как вам кажется, опять же возвращаясь к сегодняшним событиям, к предлагаемым обстоятельствам, которые нам предлагает сегодня мир, как, на ваш взгляд, меняется вообще, в принципе, скажу высокими словами миссия искусства? Потому что мы привыкли, что театр, искусство, музыка, они как бы нас спасают в тяжелые дни или там, не знаю, помогают нам каким-то образом осмыслить действительность. Что сегодня с этим со всем произошло? Как вам кажется, что сегодня может быть востребовано и что нужнее всего именно в этом мире, в мире культуры?
М. МАШКОВА: Мне кажется, нужна надежда.
К. ЛАРИНА: Развлечение, утешение, отвлечение. Как вы это себе представляете?
М. МАШКОВА: По опыту спектакля «Надеждины» мне кажется, что люди готовы сейчас выпустить свои эмоции наружу. То есть мне кажется, вообще, наступила такая заморозка серьезная где-то на второй, наверное, год полномасштабного вторжения. То есть сначала шок, слезы, крики, депрессия, лежачка. А потом, поскольку эти страшные новости до нас доходят ежедневно, мы как-то все немножко подзаморозились. Просто, я полагаю, инстинкт самосохранения, чтобы иметь возможность продолжать готовить завтраки детям, возить их в школу.
И вот я вижу по публике, которая приходила сейчас на наши спектакли в туре по Америке, что бывают разные залы, бывают непростые залы, но результат, это надо отдать должное режиссеру, значит, он структурно очень хорошо, крепко сделал спектакль, результат, в принципе, один – люди очень горько и очень долго плачут после спектакля. Я минут через 15-20 выхожу к ним сфотографироваться, не знаю, просто обняться, и вот несколько людей обязательно просто вот рыдает. Как-то не страшно рыдает, а вот, я бы даже сказала, светло.
К. ЛАРИНА: Какое-то очищение, да?
М. МАШКОВА: Как бы выпускает из себя вот этот вот накопившийся замороженный комок и очень радуется, что в нем еще остались чувства. И мужчин много, которые плачут и не стесняются этого, что меня очень-очень радует.
К. ЛАРИНА: Вы, естественно, на русском языке и публика русскоязычная. Или у вас есть какие-нибудь варианты?
М. МАШКОВА: В Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе мы делали субтитры, и приходили американцы.
К. ЛАРИНА: И что, понимают, про что?
М. МАШКОВА: Да, вот удивительным образом оказалось, что они поняли все. И тоже думают про своих прабабушек, прадедушек, тоже думают про историю своей страны, которая тоже не очень простая. Поэтому нет, более чем понимают. То есть на каждом спектакле, даже когда у нас нет субтитров, все равно есть американцы, которые нас встречают в помещениях. И они тоже подходят после спектакля и говорят: «Мы не поняли ни слова, но было так круто!» Но это из-за команды, конечно. Ну и потом, там мультипликация, по которой всегда ты можешь понять, что происходит. И поэтому, кстати, детям нравится. Приходят дети и подростки. Они тоже понимают что-то свое.
К. ЛАРИНА: То есть вот эта открытая эмоция, это чувство сопереживания и, что называется, над вымыслом слезами обольюсь. Для вас это реальные люди, а для людей, которые сидят в зале, это, конечно, история, чужая история. Но, судя по всему, что вы рассказываете, я вот видела какие-то фрагменты, как публика воспринимает, я понимаю, что вы смогли это сделать историей про каждого сидящего в зале. Почему это так попадает? У вас есть объяснение, почему попадает? Это попадает почему? Ну почему? Казалось бы, боже мой, совершенно какой-то прошлый, позапрошлый век, чужая жизнь. Вообще как-то всем все пофиг сейчас давным-давно стало. И вдруг такое попадание, такое соучастие, такое сопереживание, как про себя.
М. МАШКОВА: Я думаю, это действительно результат работы очень большого количества талантливых людей. Я сейчас говорю не про себя, я говорю в первую очередь про команду.
И даже если взять отдельно работу Лизы Иршаи, она никогда не занималась до этого мультипликацией, как я уже сказала выше, она прогуглила и сказала, что ей нужен принтер и калька. И вот она в своих непростых эмиграционных условиях села с этим принтером и калькой и вручную несколько месяцев занималась такой кропотливой работой. При том, что она прекрасный художник, но она смогла войти в такую зону почти детских рисунков таких подсознательных. Мне кажется, это очень-очень работает на людей, которые приходят смотреть этот спектакль. Мне кажется, мультипликация вообще очень важная часть нашей истории.
Ну и музыка Ани Друбич – это просто отдельный герой в этом спектакле. Аня очень талантливый человек. И у нее есть механизмы доступа именно к эмпатии человека. Она прям может вот так вот прям залезть.
К. ЛАРИНА: Потому что через себя пропускает человек. Про что мы сегодня с вами говорим, это все равно из ничего ничего не рождается. А когда вот люди через себя это пропускают, тратят, это вот невозможно не заметить, не почувствовать. А учитывая, что там, не знаю, мне кажется, тоже это важно, что Аня Друбич, она человек, который невероятно остро воспринимает происходящее и то, что сегодня происходит, и эта война, тоже которая в ее сердце вошла, и невероятно переживает и страдает от разочарований во многих людях, это тоже факт. Это тоже эмоция, это тоже чувство – эта горечь и разочарование. Это так.
Вообще, как вы вот переживаете вот эти вот… Ну, у вас как бы своя история семейная, я больше не хочу уже ее касаться. Но тем не менее разрыв этих связей, вот это вдруг, что вчера еще ты с человеком общался и ты знал, что это твой товарищ, близкий человек, и вдруг раз – и он другой, он чужой, как часто приходилось вам это испытывать за эти два с лишним года войны?
М. МАШКОВА: У меня было несколько очень близких подруг в России, ближайших моих. Осталось мало, почти одна. Это такой тяжелый опыт. Я думаю, не только для меня, для них тоже. Я для них аналогично чужая стала и непонятная. То есть это такой взаимно болезненный опыт. Он не только про меня, про них тоже.
К. ЛАРИНА: Вы что смотрели сами все это время? Смотрели что-то, что на вас произвело впечатление как на зрителя? Что-то видели интересное? Давайте так спрошу, в чем было успокоение ваше, вот то, чего вам не хватало до тех пор, пока вы сами на сцену не вышли?
М. МАШКОВА: Я очень много, на самом деле, чего смотрела. Я смотрела Our Class, к которому тоже писала музыку Аня Друбич. Это очень хороший спектакль.
К. ЛАРИНА: Это что такое?
М. МАШКОВА: Это спектакль, который они с успехом почти два месяца играли в БАМе. Он на английском языке. Это польская такая пьеса. Называется «Наш класс».
К. ЛАРИНА: Это как бы известное произведение.
М. МАШКОВА: Да, да, да. Очень известное произведение. Очень хорошо было. К Крымову, конечно, я заходила, смотрела, что он там делает тоже.
К. ЛАРИНА: Ну и чего?
М. МАШКОВА: Мне очень-очень было хорошо. Мне очень понравилось.
К. ЛАРИНА: Это то, что он делал в Америке, да?
М. МАШКОВА: Да, да, да. То, что он сейчас делает в Америке. Вообще, когда ты видишь, что люди находят в себе силы действовать, это сразу вызывает такое восхищение и уважение. Потому что я по себе знаю, как сложно найти силы в себе действовать дальше. Потому что не очень понимаешь, для чего, зачем. Мотивацию сложно найти.
К. ЛАРИНА: Для вас важно сохранить свою идентичность русскую даже сейчас?
М. МАШКОВА: Да, конечно. Меня, например, очень задел тот факт, что… Кстати говоря, я сейчас про это скажу только потому, что не только российские ресурсы это написали, но и украинские, что я отказалась от своего отчества. Этого никогда не было и никогда не будет.
Да, я действительно получила американское гражданство. В американских паспортах нет отчества. И я всегда останусь Машей Машковой, дочерью своих родителей, которых я безгранично люблю. Я останусь всегда внучкой своих бабушки и дедушки, которых я очень люблю и по которым я скучаю просто до ломок в теле. Поэтому, да, конечно, я всегда останусь русской женщиной. Я уж не знаю, актрисой или не актрисой. Но да, конечно, я русская. И мои дочери себя наполовину чувствуют абсолютно русскими, считают, что это их секретное и прекрасное оружие ненасильственное.
К. ЛАРИНА: Вы знаете, конечно, есть огромная разница между… Часто мы сравниваем эмиграцию столетней давности, прошлого века с той эмиграцией, которая вот сейчас. Действительно могу свидетельствовать как человек, выросший в советское время, что тогда эмиграция – это была смерть. Вот буквально. То есть если человек уезжал из страны в советское время, то он просто исчезал, распылялся. О нем страшно было даже вспоминать. И были разрывы с родными и близкими, которые оставались. И вообще никаких шансов ни увидеться, ничего. И, конечно же, вторая часть этого выбора – это то, что необходимо было ассимилироваться в той стране, куда ты отправлялся, потому что других вариантов не было.
Сегодня, мне кажется, мы наблюдаем совсем другую картину. И сегодня, я не знаю, согласитесь вы со мной или нет, мне кажется, что огромные есть перспективы для развития России в изгнании, России в эмиграции. Это не только искусство касается. Повторю, и политики, и журналистики, и IT-технологий, и научного сообщества. Мне кажется, что это очень важно, что в этом смысле Россия осталась. Вот та самая другая Россия, о которой мы говорим. Согласны ли вы со мной?
М. МАШКОВА: Абсолютно согласна. Да-да-да, абсолютно. И огромное количество моих коллег не только продолжают работать, но и сделали такой очень серьезный квантовый скачок профессиональный, очень серьезный. Вообще, не знаю, вот как актриса я могу сказать, что когда у тебя есть внутреннее принятие того, что тебе нечего терять, потому что ты все уже потерял, появляется такая безграничная смелость и покой. И это на самом деле очень помогает профессионально, очень помогает. Уходит какая-то тревожность, вот эта вот истерика, желание всем понравиться. Ты понимаешь, что это недостижимая цель. Ты просто делаешь это для себя и своих.
К. ЛАРИНА: Значит ли это, что можно вполне себе представить, что театр Марии Машковой будет развиваться, что это только первое название в афише, а потом появится что-то еще? Есть ли такие мысли у вас?
М. МАШКОВА: Дело в том, что у меня нет никаких режиссерских замашек. Но как в продюсера, в принципе, я в себя верю. И я умею собирать народ и заводить, и держать его этой энергией. Театр Марии Машковой, нет, я пока не вижу, но какие-то совместные коллаборации с кем-то вполне себе представляю. И даже какой-то следующий спектакль с нашей существующей командой вполне возможно. Но другой вопрос, что, конечно, вопрос ассимиляции, он важный. И мы думаем о том, чтобы дальше делать уже пьесы на английском языке. Поэтому вот так. Дальше посмотрим.
К. ЛАРИНА: Ну постойте, у вас вообще прекрасная семейная компания, давайте опять же повторю. И при наличии драматурга, при наличии продюсера и артистки, при наличии, извините за выражение, прекрасной драматической артистки Елены Шевченко, совершенно потрясающей актрисы, мне кажется, что уже впереди можно парочку названий придумать. Если я правильно помню, Лена же делала, да, спектакль?
М. МАШКОВА: Да, был спектакль «Три действия». Ой, практику я вспомнила. Был прекрасный спектакль мамы, которая сделала «Три подушки», «Штирлиц идет по коридору. – По какому коридору?». Я вообще против того, чтобы работать с родственниками. Это очень болезненный экспириенс.
К. ЛАРИНА: Вы уже сделали это. Все!
М. МАШКОВА: Но так получилось. Никита был последним, кого я позвала в эту работу. Просто я боялась, что это повредит нашим отношениям. Но мы справились и научились друг друга уважать, слышать и доверять. Дальше посмотрим, как будет развиваться.
К. ЛАРИНА: Талантливые же люди. Надо же что-то делать.
М. МАШКОВА: Надо же что-то хорошее делать. Мне кажется, у нас действительно получился неплохой спектакль «Надеждины».
К. ЛАРИНА: Да, да.
М. МАШКОВА: Поэтому следующий хочется как минимум не хуже.
К. ЛАРИНА: Давайте, давайте. Надо делать. Я все время вспоминаю реплику вашей мамы из фильма «День выборов», по-моему, на корабле где они были. Она говорит: «Надо же как-то плыть». Вот надо же как-то плыть дальше, тем более когда получилось. И повторю, есть голос, есть звук, есть смысл, посыл, есть отдача. Это надо все беречь.
Я что хочу в конце сказать, пожелать? Во-первых, я хочу пожелать, чтобы вы все-таки хорошо сняли на видео этот спектакль. Может быть, не надо его выкладывать, пусть люди ходят на спектакли, но чтобы можно было отправить вашим близким в Россию.
М. МАШКОВА: Я так и сделала уже с бабушкой.
К. ЛАРИНА: Уже отправили?
М. МАШКОВА: Специально был записан спектакль. Она отказывалась его смотреть. Недавно не выдержала и посмотрела. Я ей очень за это благодарна. Она тоже прошла такой серьезный путь.
К. ЛАРИНА: И что говорит?
М. МАШКОВА: Ну, «хорошо». «Хорошо» в итоге сказала. Ну так, мы не подробно обсуждали. Это сложный для ее восприятия спектакль со сложной позицией. Но она смогла, и я очень ей горжусь.
К. ЛАРИНА: Ну что же, тогда остается напомнить нашим зрителям, что спектакли в ближайшее время, в мае, будут показаны в Лондоне, начиная с 20-го числа, и потом в Берлине, и потом в Аликанте, о чем сказала Маша. Я так понимаю, что в Хайфе тоже вы собираетесь играть в Израиле, да?
М. МАШКОВА: В театре Гешер.
К. ЛАРИНА: У вас впереди большая жизнь, я говорю про этот спектакль, большая жизнь маленького спектакля, который, как мне кажется, будет успешный. Желаю вам аншлагов, желаю вам, чтобы вас понимали, желаю, чтобы все получили ту порцию очищения свободы и правды, и эмоций, которые вы сами в него вкладывали, в этот спектакль. Я так понимаю, что для вас, повторю, это очень важная этапная работа.
Ну, что мне еще остается? Остается только помечтать, что я когда-нибудь его увижу. Может быть, когда-нибудь вы доедете до наших португальских краев и покажете здесь свою работу. Спасибо вам большое, дорогая Маша.
М. МАШКОВА: Спасибо вам большое.
К. ЛАРИНА: Удачи, успехов и новых свершений. Спасибо.
М. МАШКОВА: Спасибо.