«Пастуховские четверги»
Зиновьев сказал: «Террор — это абсолютное право одной стороны лишать противника любых и всяческих политических и гражданских прав». В стране — террор, в стране существует правящий клан и поддерживающее его население. Этот правящий клан осуществляет политику лишения оппонентов всех и всяческих гражданских, политических, социальных, каких угодно прав…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
Л.АНИКИНА: Всем добрый вечер! Вы смотрите и слушаете YouTube-канал «Живой гвоздь». У микрофона — Лиза Аникина и в эфире программа «Пастуховские четверги» с Владимиром Пастуховым. Владимир Борисович, здравствуйте!
В.ПАСТУХОВ: Здравствуйте, Лиза!
Л.АНИКИНА: Владимир Борисович, вы, наверное, уже видели обращение Людмилы Ивановны, матери Алексея Навального, где она говорит, что ее шантажируют и требую проведения закрытых похорон, чтобы не дай бог не собрались люди. Опасаются, как говорят сторонник Навального, чтобы штурмовать морг. О чем это все говорит?
В.ПАСТУХОВ: Это говорит о том, что люди неумные… то есть мы говорим сейчас, по сути о крупном государстве и преступниках внутри него, совершивших убийство. По этому поводу всё сказано, тут никаких дополнительных… быть не может и ничего не добавляет. Только вокруг этого какие-то штрихи.
Какие штрихи? Понимаете, неясно, кто им вбил в голову, что они являются настолько уязвимыми, что похороны Навального представляют для них угроза начала революции. Но, тем не менее, кто-то им в голову вбил, кто-то это высказал. И дальше по системе пошло указание любой ценой тело не отдавать и похоронить тайно. То есть, в принципе, вред от всего того, что они сделают, для них же, он больше любых похорон. С моей точки зрения, для них, не с нашей позиции, потому что всё, мы разошлись с ними, как в море корабли, как всегда. Нет ничего общего между нами и ними, точки теряются. Но с их позиции весь этот адский спектакль, который устроили, он превышает абсолютно любые потери репутационные, предвыборные, международные, какие угодно от того, что были бы любые похороны и там пришло бы 2 тысячи или 3 тысячи, или 50 тысяч. Ничего бы это не смогло компенсировать этой адской картины средневековой, варварской, родоплеменной, которую они сейчас устроили.
То есть я, честно говоря, искренне полагал, что люди злые, но умные, а люди и злые и неумные. Плохая комбинация.
Л.АНИКИНА: То есть это объясняется злостью и отсутствием интеллекта, а не какими-то скрытыми мотивами, реально причиной, которую мы сейчас, возможно, не понимаем.
В.ПАСТУХОВ: Реальная причина одна — примитивизм мышления. Сидит в отделе внутренней политики там рабочая группа, туда добавили кого-то из 2-го управления, из иного управления ФСБ, есть какие-то… нельзя допустить похорон Навального. Почему нельзя допустить похорон Навального? — «Низяя!» — «Почему?» — «А вдруг что-то будет? А вдруг придет много людей?» Придет много людей, и все увидят, что в России есть люди, которым не нравится этот режим. Господи, секрет Полишинеля, что в России есть люди, которым не нравится этот режим.
Нет, а что еще может быть? А вот эти люди соберутся и начнут бросать камни, устроят что-то, как в 19-м году или в 11-м. Ну да, у них там 2 миллиона ФСБ и Росгвардии. Это их страшно напугало! Значит, такая цена этих всех миллионов.
То есть на самом деле никакой реальной угрозы от этих похорон нет, но противно и страшно, и страшно уже собственной тени. Поэтому стоит за этим простая вещь: Они сами себе вбили, внушили в голову, что похороны Навального — это для них страшно. Вот, что за этим стоит.
Дальше. Когда они себе это вбили в голову, плюс они боятся что-то показывать с телом. Эта история мне понятна. Вторая история: может быть волосы состригут, ногти. И вдруг — какой ужас! Сюрпрайз-сюрпрайз! — там обнаружат свежедобавленный «Новичок» какой-нибудь. Понимаете? Это второй страх. Других страхов нету, есть два этих страха. И для того, чтобы эти два страха купировать, устроили средневековое представление такое: сожжение ведьм на площади.
В результате — поверьте мне, если бы я был сторонника принципа «чем лучше, тем хуже, — я бы сказал: «Правильной дорогой идете, товарищи!» Мы это стерпим, но вам не забудется.
Л.АНИКИНА: Вы сказали, что наличие противников власти в России — это секрет Полишинеля. Но российская власть ведь, действительно, довольно активно и довольно эффективно работает над созданием ощущения, что противников этой самой власти в России нет. Это всячески скрывается. Любой выход на улицы пытаются подавить для того, чтобы не было ощущения активного протеста. И, наверное, в этом контексте похороны Навального, действительно, могут вызвать ощущение «Ого, вас там сторонников-то много! Сторонников Навального, которые борются против режима». Наверное, действительно, они этого не хотят, видят в этом угрозу.
В.ПАСТУХОВ: Есть социологические опросы, они проводятся постоянно. Эти опросы показывают количество людей, которые в разных стратах населения поддерживают или не поддерживают войны. И в этих разных стратах населения количество людей, не поддерживающих войну в пассивной форме, условно говоря, от 15 до 20 процентов. То есть оно, естественно, возрастает в молодежных группах, оно естественно падает у стариков, которым уж точно не воевать, а страшно хочется кого-нибудь послать повоевать.
Поэтому здесь какой секрет? Есть социология, которая показывает, что есть (по бумагам) меньшинство, не по бумагам, может быть, и больше, чем по бумаге, но есть меньшинство значимое, которое говорит о том, что люди не согласны с этим… Дальше мы берем социологию YouTube. Мы берем ту же продукцию ФБК, и вот народ голосует — как раньше говорили, голосуют ногами, — а тут голосуют глазами. Мы видим, сколько тысяч этих просмотров, где-то — миллионы. То есть эти цифры есть. Как их строят? Никак их не строят. От кого их можно скрыть? От тети Шуры в деревне Лабытнаги? Да тетя Шура на самом деле в этом ничем не участвует. Она вне политического процесса. Конечно, перед ней можно устроить спектакль и сделать вид, что все за войну, но тете Шуре, в общем, все равно. Она и так под воздействием этого наркоза. А те, кто не под воздействием этого наркоза, эти цифры видят.
Проблема в другом. Мы часто говорим о том, что у нас оппозиции живет в своем пузыре, причем, не в одном, а там много таких пузырьков, как в шампанском. Каждый плавает в своем маленьком.
Но что интересно, оказалось, что и Кремль живет в таком большом-большом пузыре. И он в этом пузыре общается сам с собой, и представления его об окружающей среде далеки от адеквата даже там, где инстинкт самосохранения должен подсказывать, как себя нужно вести. Так вот он и включается. Потому что инстинкт самосохранения должен был подсказывать, что здесь должен был быть Business as usual. Ну да, ну помер, да, ну отдали. Ну да, собрались люди. Есть отщепенцы. Страна большая — 50 тысяч отщепенцев ничего не значит. Всё, проехали. Вот это то, что должен был подсказывать инстинкт самосохранения.
А то, что они устроили, это говорит о чем людям? А люди говорят: «Если они это устроили, они нас боятся». Понимаете? Они дали сигнал значительно хуже того, чем он мог быть. Вы говорите, они боялись увидеть, что много людей против них? Сколько много? Ну, возьмем 100 миллионов население. Если у нас от этого количества 1%, — ну, выйдет 50 тысяч, больше не выйдет сейчас. Потому что люди не готовы садиться в тюрьму в массовых масштабах. Ну, что они скажу? Вышло там Х процентов населения. Что, померли от этого? Нет, они какой сигнал дали обществу? Дали два сигнала на самом деле.
Во-первых, они дали сигнал, что они всего до ужаса боятся, то есть они абсолютно запуганы, тени своей боятся.
А второй сигнал они дали — что они на самом деле, с точки зрения морального уродства, на уровне перехода от неандертальцев к кроманьонцам — где-то на этом рубеже.
Л.АНИКИНА: Ну дали сигнал и дали. Ну и что? Что изменится?
В.ПАСТУХОВ: И так и так. Мы же говорим об относительно, что было бы лучше. Лучше было бы не убивать его, но уже убили. То дальше что? Мы уже сейчас обсуждаем не основной вопрос — с ним всё понятно. Мы обсуждаем добавленную стоимость ада. Вот добавленная стоимость ада — это абсолютно предсказуемо. Я написал в первый день, что следующий акт этого Марлезонского балета — это танцы вокруг тела. Потому что то же самое было с Сергеем Магнитским, один в один. Эта абсолютно ситуация косплеет ту, которая была. То есть они иначе не умеем. То есть мы сейчас обсуждаем только смысл этих танцев.
Л.АНИКИНА: Хорошо, давайте не о смысле танцев, а о последствиях. Что изменилось после смерти Алексея Навального? Какие перемены нам стоит или не стоит ждать?
В.ПАСТУХОВ: Это скорее перемена для нашего внутреннего сознания. Это перемена наших оценок, рефлексии, озлобленности нашей. То есть по сути ничего не поменялось ни для них, ни для нас. Давайте не переоценивать. Ничего не поменялось. Вместо Алексея Навального получили Юлию Навальную. Станет ли им легче? Сомневаюсь. Расклад сил тот же. Мы, как имели террористический режим, так и имеем. Одним преступлением большее, одним меньше. Да, они взяли такой крупный весь — они убили лидера оппозиции. На место одного лидера придет десять. Так жизнь устроена. Ничего не решает. В какой-то момент их время придет к концу с этим убийством или без этого убийства. Ну, повесится на них еще одно преступления, за которое со всех них спросят. Ни чего это принципиально не меняет в этом раскладе сил сегодня.
Идет война, там убивают тысячи людей — вот это меняет расклад. Линия фронта как движется — это меняет расклад. Дадут, не дадут оружие американцы украинцам, иранцы — Кремлю, — это меняет расклад. А здесь мы уже в той колле, которая ничего не меняет.
Л.АНИКИНА: А я вот читала в одном очень интересном телеграм-канале, что смерть Навального — это такой рубеж, после которого режим начнет оборачиваться против своих и, можно сказать, пойдет на спад.
В.ПАСТУХОВ: Это вы читали в моем телеграм-канале.
Л.АНИКИНА: Да.
В.ПАСТУХОВ: Это опять-таки вещь, которая в любом случае произошла бы. То есть есть моя гипотеза — я не воспринимаю ее как истину, — но воспринимать его надо как рабочую гипотезу оценки ситуации.
Смысл этой гипотезы состоит в следующем: Мы недооценили масштаб и формат преобразований, которые случились в стране в 2020 году, что, с моей точки зрения, речь идет не просто о реакционном перевороте, а скорее о том, что правящим элитам удалось оседлать национал-большевистскую — кому-то нравится — фашистскую, но мне нравится… это больше соответствует нашей идеологической традиции — революцию. То есть они вскочили ей на спину, и они выпустили этого джинна из бутылки. То есть, таким образом, для меня проблема сегодня не в Путине и его окружении, которое, как многим кажется, убери их и всё закончится. Проблема в том, что эти ребята подожгли Россию. Она тлела до этого, они сумели ее поджечь. И на каком-то этапе они просто вскочили на спину довольно мощного националистического движения в своей основе, левого, они чужды вере, но они смогли его оседлать. И вот именно потому, что они смогли его обуздать, они добавили стабильности своему режиму. Иначе их, скорей всего, не было бы с нами.
А, соответственно, если это так, это была своего рода революции, такая черная революция. Но если эта гипотеза верна и если это дело не только в этих седоках на спине, а именно в движении масс, то дальше она должна развиваться по своим законам. Всякая революция развивается по определенным законам. И один из этих законов состоит в том, что она выгорает. Там есть не бесконечный запас энергии. Они паразитируют на каком-то процессе, очень энергетичном. Это движение такое мессианское такое с замороченным мозгами, но, тем не менее, они на него вскочили, на эту волну.
И если бы, конечно, был вечный двигатель, в том числе, и социальный, то наше дело было…. Но вечного двигателя не существует, потому что рано или поздно любая энергия заканчивается. Вот заканчивается энергия этой движухи. И, с моей точки зрения, где они дошли до этой точки — убийство Навального, — это косвенно показывает, что они чувствуют, что энергетика на самом деле становится другой, что война высасывает из этого движения соки.
Соответственно, дальше можно предположить, что с этой точки это движение должно пойти на спад.
А вот дальше очень интересно. Там начинается тормозной путь, и на этом тормозном пути, как правило, революция начинает пожирать своих детей. Это очень интересный процесс. Например, пришел Гитлер к власти, укрепился. Была у него такая пассионарная часть, немецкая такая «вата», «ватники» — штурмовики Рёма. А потом была «Ночь длинных ножей», и их всех порезали. Осталась только бюрократия нацистского рейха.
Пришел Сталин к власти после революции. Начался этот тормозной путь. Кого под нож пустил? Своих же пустили — старых большевиков пустили под нож. Они что, ангелы были, те, которых пускали под нож? Да они такие же были. Просто была такая пассионарная часть. Зато там, конечно, пострадала куча людей, которые рядом стояли — миллионы. Но, в том числе, пустили этих под нож.
А что было триггером? А триггером было убийство Кирова. Мы до сих пор не знаем, то ли случайное… А до сих пор ответа точного нету. Мы знаем последствия — что через какое-то время был Большой террор, и в этом Большом терроре, между прочим, самая большая квота репрессированных — это были сотрудники того же самого ЧК.
Вот поэтому я и говорю, что это следующий этап очевиден. Вопрос времени — чуть дольше, чуть позже. С моей точки зрения, можно предположить, что убийство Навального — это такой… после которого начнется тормозной путь и, соответственно, надо будет кого-то подожрать из своих. Так что справедливость восторжествует, но довольно странным способом.
Л.АНИКИНА: Во-первых, под «сожрать своих» — какие свои имеются в виду? Это какие-то сторонники идеалисты, Z-блогеры или это силовики, которые поддерживают реальную поддержку режима?
И второе: как показывают примеры, которые вы присели, после этого пожирания своих режим еще довольно долго существует и чувствует себя довольно неплохо.
В.ПАСТУХОВ: Я не обещал вам, что все будет быстро. Я сказал, что следующая стадия — пожирать своих. И вместе со своим и сожрут очень много не своих. Потом, в конце концов, будет какая-то следующая стадия.
Тут единственная у меня надежда на что? Мне Сергей Петрович Капица всегда говорил о том, что есть острое ощущение закона ускорения исторического времени. И он приводил примеры, что то, что раньше занимало целые столетия, потом стало занимать десятилетия, а потом стало укладываться в жизнь одного поколения.
Вот у меня есть большая надежда, что эти периоды — мы ходим по этим кругам ада 20-го века, — что периоды эти сократятся. И эти расстояния между стадиями, они будут покороче.
А что касается, кого именно — да, это и то и другое. Мне кажется, что прежде всего, под ударом пассионарная часть движения, та часть, которую они, собственно, обокрали. У нас Мурз покончил собой, Морозов, по-моему — это один из самых заметных околострельцовских блогеров. Если бы не покончил собой, скорей всего, был бы одним из кандидатов на репрессии. Потому что это люди, которые хату покинули и пошли воевать за идею, за черную идею, но пошли за идею, не за деньги даже. И они хотят воевать до конца. Они хотят перманентной революции и всемирной войны. Они такие троцкисты в душе. И они не готовы срастаться с режимом.
Что такое война для режима? Война для режима — это инструмент сохранения своей власти. Амбиции там какие-то, но во основном — инструмент сохранения своей власти.
Что такое война для союзников режима, этих пассионариев? Это голая идея. Как хочет закончить режим войну? Так, чтобы остаться при своих сытых квартирах, с любовницами на Западе, женами в Дубае, чтобы всё было хорошо и чтобы был…
Как хотят закончить эти ребята войну? Они хотят реально закончить мировым господством своей так называемой Русской идеи. Как бы реинкарнация большевизма. Зачем им дальше эти ребята нужны, когда революция пойдет на спад? Они им мешать будут. А еще не дай бог придется перемирие заключать — тут они разойдутся вообще по разным квартирам. Поэтому вот это кандидаты номер один.
Ну, и силовиков тоже. Там же будет определенное недовольство все равно. Надо будет их держать в тонусе. Я думаю, силовики будут тоже следующими.
Л.АНИКИНА: У нас перерыв на рекламу. Мне сказали прорекламировать книжки, которые могут стать хорошим подарком на 8 Марта. Это подарочные издания, там есть Данте Алегьери «Божественная комедия». Там есть Кун «Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима». Тоже очень красиво. Есть Анненский «Аметисты», избранные стихотворения. Булгаков «Театральный роман». Есть новое собрание сочинений Оэ. И есть Ахматова. «Стихотворения и поэмы». На shop.diletant.media вы можете сами посмотреть.
У нас можно оформить подписку на журнал «Дилетант» — на 3 месяца, на 6, на 9 и на 12. И комикс «Спасти княжну Тараканову».
Продолжаем эфир. Заложники. Много говорили о том, что политические заключенные являются заложниками для того, чтобы вытащить кого-нибудь из товарищей Путина или приятных для Путина людей из-за границы. Даже сейчас мы видели в Екатеринбурге задержание женщины, у которой было двойное гражданство с США. Но мы не видели ни одного обмена. Почему?
В.ПАСТУХОВ: Мы видели много обменов. На каком промежутке? Мы не видели никакого обмена последние несколько месяцев.
Л.АНИКИНА: Я конкретизирую тогда. Мы не видели обмена, действительно, ярких политических заключенных российских на кого-то, находящегося за рубежом. Мы видели американскую баскетболистку, конечно, кого-то еще у нас меняли. Но так, чтобы это была значимая политическая фигура, этого не было.
В.ПАСТУХОВ: Это вопрос, скорей всего, к американцам и, очевидно, спецслужбам европейских стран. Потому что они составляют списки тех, кто у них в топе и приоритете. И у них в достаточно степени в приоритете сейчас люди с американским, английским, каким угодно гражданством, которых они хотят вытащить. И в этом смысле политзаключенные они находятся в этом листе, но не на топовых позициях. Там даже внутри тех, кого вытаскивают… было довольно критических замечаний по поводу того, что Байден вытаскивал в обмен баскетболистку, а не вытаскивал например, того же Уилана, который, можно предположить, является кадровым разведчиком. Хотя точно информации этого нет. И в Америке была дискуссия по этому вопросу.
То есть вопрос состоит в следующем. Первый вопрос — это, извините, пожалуйста, скамейка запасных. Длина этой скамейки очень многое определяет. То есть мы падаем в какую-то варварскую ситуацию, о которой я тоже когда-то писал в своем телеграм-канале, сказал, что она мне напоминает эпоху Басаева и Масхадова и Березовского, который там сидел на посредничестве, меняя заложников. И, собственно говоря, это был бизнес такой.
Вот сейчас это превращается для России в бизнес и имеет свои очень узкие интересы. Эти интересы состоят в том, что Европа наводнена… ГРУ и других российских спецслужб. И они постоянно что-то там такое делают. Помимо Красикова, которого упомянул Путин, мы видим буквально на днях этого летчика-перебежчика показательно казнили в Испании. Но он же не самообслужился. То-то это сделал. То есть, соответственно, есть возможность, что кого-нибудь и задержат там, а, может быть, не задержат. Не в этот раз, так в другой.
То есть у России есть потребность вытаскивать своих людей. Соответственно, она охотится за иностранцами, причем, на мой взгляд, мое предположение, она охотится совершенно целенаправленно за представителями тех государств, откуда им надо вытаскивать людей. И этот диалог идет — диалог спецслужб.
Дальше проблема в том, что до российских политзаключенных люди просто не доходят. Для этого надо, чтобы с той стороны был достаточно обширный обменный фонд, который бы позволял вытащить как бы все своих разведчиков, и еще поторговаться на наших политических заключенных. Потому что обмен — это циничная торговая акция, не гуманитарная. Гуманистические мотивы здесь не работают. Это рынок невольников. 21-й век замкнулся на XII.
Л.АНИКИНА: Владимир Кара-Мурза — это же не только наш политический заключенный, он еще и гражданин Великобритании. И его до сих пор не обменяли.
В.ПАСТУХОВ: Он гражданин Великобритании. Во-первых, позиция Великобритании состоит в том, что они официально никаких… обмене не ведут. Во-вторых, я уже сказал, что нормально пока работает обмен разведчиков на разведчиков в основном. Грайнер — это особый случай, эпатажный был для Америки. Ее специально взяли, чтобы сделать Байдену больно, потому что знаковая фигуру и такая женщина, которая оказалась в лапах нашего ФСИНа. Вся Америка испытала боль. Байдена шпыняли. И здесь, они, наконец нашли болевую точку, которая заставила американцев отдать козырь.
Л.АНИКИНА: Еще хотела про Владимира Путина поговорить. Мы сегодня наблюдали, как он летал за штурвалом бомбардировщика, катался на КамАЗе. И наблюдали, что он занимается спортом. Давно, мне кажется, не было такого активного досуга у президента. С чем связано? Действительно, озаботились перед президентской кампанией, перед президентскими выборами?
В.ПАСТУХОВ: Я, к счастью, не видел. Спасибо, что сказали, надо будет посмотреть, насколько хорошо он себя чувствует.
Это стандарт. У них есть расписание мероприятий. И там все, в конечном счете, делают простые люди, такие, как мы с вами, Лиза. Они ничуть не лучше и не хуже нас. У них просто другая работа. Они сидят и говорят: «Как бы нам устроить избирательную кампанию?» Ну, вот надо и положительные… Как это делается обычно? Грубо говоря, чертится в самом начале лист бумаги. Знаете, мы должны показать выпукло его позитивные стороны, и как бы смикшировать его слабые стороны. Слабая сторона — ну, не юноша. Как мы можем это компенсировать? Давайте покажем, что он невероятно здоров, мощен, еще проживет сто лет. Как мы можем это сделать? Ну, давайте он на чем-нибудь полетает. На чем? На истребителе уже летал. На птичках летал. На бомбардировщике еще не летал. Ну, давайте пусть полетает на бомбардировщике.
Это такая смешная бюрократия политтехнологическая, которую, честно говоря, обсуждать бессмысленно. Это просто стандартное ритуальное заполнение каких-то клеточек в этом процессе.
Л.АНИКИНА: Просто было ощущение, что вот эта президентская кампания Путину уже настолько неинтересна, настолько всё понятно, что даже дрыгаться нет смысла. Но согласился же поехать покататься.
В.ПАСТУХОВ: Так оно и есть. Но он уже раб. Он собой не управляет. У него есть аппарат. Аппарат сказал: «Мы тут вместе подумали: вам надо полетать». Он говорит: «Слушайте, может быть, без этого?» «Понимаете, это очень существенно. Есть женщины, которые любят вас только в летающем состоянии. Это добавит нам 1.5%. Владимир Владимирович, надо!»
Это не вопрос для обсуждения сейчас. Это часть любой пиар-кампании. Я надеюсь, с парашютом прыгать не будет.
Л.АНИКИНА: В этом смысле Путиным управляет аппарат. Разве это не Путин управляет всем на этой территории, на этой земле?
В.ПАСТУХОВ: Нет, это не Путин управляет всем. Чем создал систему, и он является рабом этой системы. На самом деле он давно уже раб созданной им системы. Он может управлять этой системой в каких-то мелочах, но он не может уже менять параметры этой системы.
Л.АНИКИНА: Силовики в очередной раз сорвали секс-вечеринку. В последнее время таких новостей становится все больше. Это обязательный признак диктатуры, когда власть стремится залезть в постель буквально ко всем. Вот они заходят, под одеяло заглядывают: «А! Ты что-то не так делаешь?»
В.ПАСТУХОВ: Ну, во-первых, видимо, да. Потому что на самом деле все крупные тоталитарные режимы этим отличаются. Я когда читал «Благоволительницы» Джонатана Литтела, то для меня было открытием, до какой степени наряду с холокостом, преследованием евреев и так далее, Рейх уделял внимание в борьбе с гомосексуализмом. То есть это, действительно, было делом жизни…
Да, по всей видимости, есть какая-то плохо исследованная связь между необходимость регулировать секс и вообще всю эту сферу жизни и неким поддержанием стабильности режима.
Я могу какие-то гипотезы свои высказывать. Одна из гипотез состоит в том, что такие режимы все-таки держаться на поддержке такого, совершенно ограниченного бюргера, темных слоев населения. И там будут определенные фобии в отношении городских слоев, этих культур. И этому надо потакать. И для того, чтобы этим темным слоям, у которых вообще это табуированная сфера, пойти навстречу, там все время происходит это поддавливание.
Но, видимо, этого мало. Там есть какая-то другая связь. По всей видимости, им нужно энергию куда-то направлять в другое русло. Поэтому, наверное, есть какая-то связь между сексуальной свободой и свободой вообще. Я не исследовал этот вопрос, но предполагаю, что какая-то корреляция здесь есть.
И поэтому для того, чтобы давить свободу в целом, необходимо давить и эту часть в виде сексуальной свободы. Поэтому интерес здесь какой-то мистически, но вполне объективный.
Как в начале нашего разговора. Если становится на позиции «чем хуже, тем лучше», можно приветствовать. .Ибо когда этот режим давит активистов, уничтожает политические свободы, но населению от этого в значительной степени ни жарко, ни холодно до определенного момента. А вот когда он к каждом у начинает лезть в постель — вот здесь начинается уже рефлексия. Когда они сунулись запретить аборты — Ну, вроде бы мы как Алабама какая-нибудь, не знаю — вот тут они почувствовали, какая была реакция населения и какие пошли социологические опросы. И видите, что они сделали? Они в отличие от борьбы с Навальным, с оппозицией, они тихо-тихо сдали и задним ходом поползли. В норочку обратно. Где кампания у нас за аборты? Свернулась. Так, тявкнет кто-то по инерции в провинции от недоразумения, так ему по башке свои сразу же дадут.
Поэтому здесь это хорошо, когда они по инерции нарываются, идут туда, где у населения есть интерес. Потому что вообще-то свобода населению не нужна, в узком аспекте сексуальная свобода ему все-таки дорога.
Л.АНИКИНА: Ну, как тявкнут в провинции — их стукнут по башке? Мы видим, что в разных регионах постепенно принимаются законы. Сейчас это законы о запрете склонения к аборту. Частные клиники сами, без какого-то приказа сверху перестают делать аборты. Они не отползли назад, они просто ползут тихонечко.
В.ПАСТУХОВ: Я слежу за темой. Эта тема резко пошла. Речь шла практически о запрете сначала любых абортов в частных клиниках. Началась кампания о запрете абортов в принципе. А сейчас они отползают. Если это сравните с тем, что было месяца 3-4 назад, вы увидите, что они отползают. Да, церковь там… не от большого ума пытается продавить эти свои идеи. Но сейчас они отползают. И то, что вы сейчас назвали, это уже арьергардные бои.
Л.АНИКИНА: Надеюсь, что так. Я просто пребываю в полнейшей уверенности, что они выжидают какую-то паузу, и потом все равно аборты у нас запретят.
В.ПАСТУХОВ: Это будет замечательно, потому что на таких вещах их и снесут, в конце концов.
Л.АНИКИНА: Или потерпят еще ближайшие лет 20, чтобы потом оно все тихонечко само отправилось на тот свет.
В.ПАСТУХОВ: Не потерпят.
Л.АНИКИНА: Но терпели же как-то Советский Союз со всеми запретами, репрессиями, расстрелами.
Л.АНИКИНА: 100 миллионов крестьянская масса была, сейчас ее нету. Притом ситуация не та, что в 20-м веке. Дам давила 100 миллионов крестьянская масса. У нас вообще 20-й век ушел на то, чтобы изменить социальную структуру российского общества. Это уже не вернешь. Население урбанизированное, ситуация другая.
Л.АНИКИНА: Ну, хорошо, урбанизированная, но все равно тихонечко молчит в свою тряпочку и не двигается ни в какую сторону. Потому что людям страшно…
В.ПАСТУХОВ: Оно молчит, потому что для подавляющей части этого населения его коренные бытовые интересы никак не затронуты. Население не живет тем, чем живете вы, чем живу я. Вообще, свобода — привилегия немногих. Вот политическая свобода, интеллектуальная свобода, культурная свобода.
Население выживает, оно живет от зарплаты до зарплаты. Населения, в принципе, не голодает. А вот аборты это… Когда его начать шпынять и в этой полуголодной нищете заставлять рожать, и непонятно, что с этим делать, — вот тут оно голову поднимет и начнет оглядываться.
Л.АНИКИНА: Я бы даже пари с вами заключила, но надеюсь, что не придется это проверять.
В.ПАСТУХОВ: Я готов на пари: Запрет абортов в России введен не будет. Лиза, вы шампанское любите? Если введут — с меня шампанское, хотя повод будет грустный.
Л.АНИКИНА: Сложно будет мне отсюда передавать шампанское, тем более, что вряд ли здесь я найду что-нибудь достойное. Можем обговорить условия отдельно за пределами эфира, и нам еще сроки нужно обговорить, не будет введен когда, в какие промежутки?
Сторонников Фурагала, некое движение, такое же неведомое, как движение как ЛГБТ «Я, мы — Сергей Фургал» суд признал экстремистским и запретил его деятельность в России. В обосновании — там экстремистская идеология и возбуждение ненависти и вражды к институтам власти.
Вот вы, Владимир Борисович, юрист. Это вообще как? Это нормальное юридическое обоснование?
В.ПАСТУХОВ: Понимаете, почему вы решили начать с парикмахерской? В этой стране убито право, убит закон. Она живет даже уже не по понятиям, а по беспределу. Чего захотели, то и написали. У меня эта дискуссия с моим отцом все время. Потому что он адвокат практически с 60-летним стажем, и любой разговор со мной начинает словами: «Ну, это же невозможно, это закон». — «Папа, какой закон? О чем ты?»
Но я могу ответить, что, в принципе, мы в этих категориях давно не рассматриваем и не оцениваем реальность. Закон существует в некоторых нишах, лакуны, может быть, некоторые семейного, гражданского права. И внизу общество юридически там что-то между собой перетирает. Но там, где есть государство, закона нету. Там действует террор и насилие.
Здесь закон существует только для того, чтобы облечь голое насилие в какую-то словесную форму. Выждали момент, когда они посчитали, что можно это локальное движение, которое возникло в Хабаровском крае, наконец, просто задавить. Они тоже выжидали. Раньше это могло вызвать большую реакцию. Сейчас они поняли, как в том анекдоте про Ленина: «Вчера было рано, завтра будет поздно, сегодня — самое оно» Вот они высчитали эту точку, когда вроде как завтра поздно — выборы, лучше не оставлять. Вчера еще было рановато, а сейчас они просто решили их прикрыть. И какие именно слова они для этого выберут — назовут ли они их экстремистами, террористами, — это не будет иметь никакого значения.
В стране нет закона, нет правовой системы. Она была раздавлена задолго до того, как началась война, как начался этот переворот. В этом вся и проблема. Поэтому в какие слова террор облекается, значения не имеет.
Л.АНИКИНА: Но отсутствие логики: сейчас-то зачем? Все давным-давно забыли про сторонников Фургала. Серьезно.
В.ПАСТУХОВ: Логика отправилась туда же, куда и закон. Лиза, какая логика? Зиновьев сказал: «Террор — это абсолютное право одной стороны лишать противника любых и всяческих политических и гражданских прав». В стране — террор, в стране существует правящий клан и поддерживающее его население. Этот правящий клан осуществляет политику лишения оппонентов всех и всяческих гражданских, политических, социальных, каких угодно прав.
То, собственно, сформулировано сто лет назад. Оно сейчас просто косплеется. Есть одна логика — это логика насилия. Контрлогикой является следующее: когда это насилие вдруг начинает подозревать, что оно может нарваться на встречное насилие, оно тормозит. Тормозит ровно настолько и до того момента, пока не находит в себе силы идти дальше. Вот против лома нет приема, окромя другого лома. И пока этот другой лом в стране не вызреет, ничего в ней уже меняться не будет.
Л.АНИКИНА: Издание «Проект» посчитало, что у нас больше 50 тысяч человек подверглось репрессиям за последние 6 лет и в рамках России, общего населения это ведь, действительно, мало. Насколько это можно назвать репрессиями?
В.ПАСТУХОВ: Первое: это, безусловно, является репрессиями. Репрессии — мягкое слово. Как раз громкое слово — это «террор». Потому что он является ненаправленным, и он является универсальным, всеобщим. Репрессии — это все-таки направленные и точечные меры. Много или мало нужно репрессий — это всегда вопрос результата. Если ты при помощи арестов достигаешь уровень страха, который позволяет держать население в повиновении, то тебе больше десяти и не надо. Если ты при этом убиваешь 100 человек, тогда ты просто маньяк.
Нет, они не маньяки, они делают ровно столько, сколько надо. Когда они понимают, что 10 недостаточно, они переходят на уровень 100, потом 200.
То есть в этом смысле, когда они начинают избыточно применять репрессии, они начинают пилить сук, на котором сидят. Поэтому пока всё логично.
Л.АНИКИНА: Владимир Пастухов был в нашем эфире. Это «Живой гвоздь». Ставьте лайки и подписывайтесь на нас. Спасибо вам огромное, оставайтесь с нами. И всего доброго!
В.ПАСТУХОВ: Всего доброго, Лиза!